– Ну, Степан, Степан. Господи, какая разница? Василий сказал, у тебя ко мне какой-то важный разговор. Это так?
– Так.
– И что же?
– Я кое-что принес для вас, Кирилл Александрович.
Звонарев поставил на пол саквояж, раскрыл его и выудил миниатюрный флакончик с кокаином. Продемонстрировал его Корниевичу на вытянутой руке. Брови бравого генерала сошлись над переносицей.
– Что это?
– Кокаин, – спокойно ответил Звонарев. – Самого лучшего качества, ваше превосходительство. Можете не сомневаться. Достать было непросто, не скрою, но мои связи в определенных кругах… И в том числе за границей…
Корниевич перебил его.
– Я уже этого не употребляю, – сказал он, впрочем, без прежней уверенности в голосе.
– Так ли? – невинно улыбнулся гость.
– Да. Прохожу курс лечения. Эта пагубная привычка уже сожрала меня изнутри. Я решил, что если не буду бороться… – Генерал вскинул глаза на своего визитера. – Ты для этого и пришел, Андрей?
– Степан.
– Пусть так, – взмахнул рукой Корниевич. – Так для этого? Да? Василий намекал мне, что тебе якобы что-то известно о Щадилове. И о Доронине тоже. Он ошибся?
– Нет. Но сначала я хотел отблагодарить вас, Кирилл Александрович. – Звонарев снял пробку с флакона и сделал один-единственный шаг в сторону генерала. Теперь они находились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. – Вам не по душе пришелся презент?
– Я же сказал тебе, что…
Договорить Корниевич не успел. Левая свободная от флакона рука Степана, подобно гремучей змее, рванулась вперед, и жесткие стальные пальцы сомкнулись на горле генерала. Однако буквально за долю секунды до этого Кирилл Александрович испуганно отшатнулся. Его нательный крест, не прикрытый распахнутой на груди рубахой, взметнулся вверх и угодил под ладонь Звонарева. Сдавленный стон вырвался изо рта Корниевича. Убийца усилил давление на горло. Крест острыми краями впился в кожу. Кричать генерал не мог. Не хватало воздуха. В отчаянной попытке он пытался добрать этот самый недостающий воздух носом, и Звонарев немедленно подставил под рельефно изогнутые генеральские ноздри флакон с кокаином. У Корниевича был выбор. Или не дышать вовсе, или огромными порциями втягивать через нос вместе с воздухом наркотик. Он предпочел второе. Продолжая держать жертву за горло, Степан слегка наклонил флакон. Порошок, ссыпаясь на краешек стеклянного корпуса, немедленно всасывался Корниевичем. Дюйм за дюймом, пока не исчез весь…
Глаза генерала налились кровью, затем остекленели, на посиневших губах выступила пена. Бледность кожи можно было сравнить разве что с чистым листом бумаги, которые в избытке покрывали рабочий стол Корниевича у него за спиной. В какой-то момент Звонарев почувствовал, что жертва перестала оказывать сопротивление.
– Ничего личного, Кирилл Александрович, – с грустью и почти виновато негромко произнес Степан. – Это всего лишь моя работа.
Он разомкнул пальцы и отступил на два шага назад. Крест, оставив на шее Корниевича четыре характерные отметины, с глухим шлепком вернулся на прежнее место. Генерал как подкошенный рухнул на пол. Глаза его безжизненно закатились. Звонарев оглянулся на дверь. Находящийся в коридоре Симаков не мог ничего слышать, но это грузное падение тела… Степан бросил пустой флакон в саквояж, быстро нагнулся, защелкнул замки и уже через секунду принял прежнюю позу. Саквояж был зажат в его правой руке.
– Черт! – испуганно вскрикнул он. – Ваше превосходительство!..
На последнем произнесенном им слове дверь за спиной Степана распахнулась, и в кабинет без приглашения ворвался Симаков.
– Что тут слу… – капитан осекся, заметив на ковре распростертое тело. – Господи! Степан! Что с ним?
– Я не знаю, – голос Звонарева вполне естественно дрожал. – Мы начали разговаривать, а потом он… Может, сердце? В конце концов, Кирилл Александрович уже…
Но Симаков не слышал его. Опустившись на колени рядом с телом, он ахнул:
– Кокаин!
– Что? – Звонарев отступил еще на шаг назад.
– Он принимал кокаин!
– Разве он не излечился от этого недуга?
– Я тоже так считал.
Капитан в растерянности запустил пятерню в густую шевелюру на голове. Видно было, что он лихорадочно пытается сообразить, как же ему нужно поступить в сложившейся ситуации, и не может. Звонарев сам решил прийти Симакову на помощь:
– Наверное, нужно врача. Он… Он жив, вообще?
– Не знаю, – капитан резко поднялся. – Но ты прав. Нужен врач! И ничего не надо трогать. Уходи тем же путем, каким пришел, а я… Я в адъютантскую. И немедленно послать за врачом.
– Василий… – Звонарев уже пятился к двери.
Тот обернулся:
– Да?
– Только ты обязательно… Слышишь, обязательно! Сообщи мне. Ладно? Я чувствую свою вину…
– Ты ни в чем не виноват, Степан. Иди же!
Убийца бочком вышел из генеральского кабинета, дошел до лестницы, спустился вниз и уже совершенно неспешно, спокойным размеренным шагом двинулся по западному флигелю к двери, ведущей на улицу. Замечен он никем не был, а значит, и проведенную операцию можно было считать успешной. Вот только следы от креста на шее… Досадно! Ну да ничего. В конце концов, Корниевич и раньше имел возможность пораниться. Кто обращал на это внимание? Пустяки. А Василий… Василий ни о чем не проговорится. Во всяком случае, в ближайшее время. Два-три дня в запасе. А потом он устранит ненужного свидетеля. И тоже так, что смерть капитана Симакова для всех будет выглядеть вполне естественно.
Звонарев улыбался. Отдалившись на приличное расстояние от генеральского особняка, он свернул направо и еще какое-то время шел пешком. И лишь на Казачьей поймал извозчика. Сегодня с чистой совестью можно поехать на съемную квартиру. И как следует отдохнуть. А все остальные вопросы обождут и до завтра. Время терпит. Звонарев был в этом уверен.
– Поручик Рытвиненко?
Звонарев перешагнул порог скромной холостяцкой квартирки и огляделся. Скудная, но с претензией на чистоту обстановка. Как и следовало ожидать. В духе характера поручика. Это соответствовало предположениям Степана, и он удовлетворенно кивнул, отвечая на какие-то свои потаенные мысли. В немалой степени его интересовало и еще одно обстоятельство. По дороге сюда он пришел к выводу, что будет лучше, если его разговор с Игнатом Рытвиненко состоится тет-а-тет. В этом Звонареву тоже сопутствовала удача. Поручик как раз был один.
– Да, это я. С кем имею честь?
– Моя фамилия Звонарев, – Степан по-военному щелкнул каблуками и склонил голову в едва заметном поклоне. – Адъютант его превосходительства генерала Корниевича. Увы, покойного генерала, – запоздало поправился он, сокрушенно вздохнув при этом.
– Да, я слышал об этой трагедии, – Рытвиненко рассеянно поправил ворот рубашки. В правой руке у него была зажата шпага, заточкой и чисткой которой он занимался накануне прихода незваного визитера. – Сожалею. И… Я чем-то могу быть вам полезен?
– Скорее, я вам, – губы Звонарева скривила виновато-сочувственная улыбка. – Мы можем поговорить?
– Разумеется. Проходите.
Поручик поставил шпагу острием вниз и отошел в сторону, пропуская Звонарева в квартиру. Степан вошел.
– Прошу сюда. В мою скромную, так сказать, гостиную. Тут нам, полагаю, будет удобнее.
– Мне все равно, – с прежней грустью в голосе откликнулся Звонарев, но приглашение принял.
Рытвиненко указал гостю на диван, а сам взял стул, поставил его напротив дивана и сел. Выжидательно уставился на гостя, однако тот некоторое время продолжал молчать, словно не зная, как подступиться к теме своего визита, и оглядывался по сторонам.
– Хотите коньяку? – предложил поручик. – Или, может быть, вина?
– Не сейчас… – Звонарев вновь тяжело и чересчур шумно вздохнул, словно окончательно преодолевая робость, и начал: – Дело, по которому я к вам явился, поручик, признаюсь, и мне не совсем приятно. К тому же я собираюсь заявить на человека, которого до сих пор считал одним из своих близких друзей. Однако его поступок не имеет оправдания… Дворянская честь не позволяет мне…
Рытвиненко энергично и нетерпеливо встряхнул головой:
– Ради бога! Прошу вас, говорите яснее. Я ничего не понимаю, – острые бакенбарды поручика будто бы подергивались в такт каждому произносимому им слову. – Кому вы собираетесь заявить?
– Вам.
– Мне?
– Да, именно вам, – Звонарев поставил малиновый саквояж себе на колени и обнял его обеими руками.
– Позвольте, но я же…
Однако визитер тут же перебил пытавшегося воспротивиться Рытвиненко.
– Я считаю, что это дело касается только вас. Ну и, разумеется, того человека, о котором пойдет речь. Я же, в свою очередь, буду хранить молчание, поручик. В этом уж можете положиться на меня…
– Я, кажется, просил вас говорить яснее, – в голосе Рытвиненко появились нотки раздражения.
Звонарев ждал этого. Ему требовалось именно такое внутреннее состояние собеседника.
