Джон согласился с ее доводами и заявил, что завтра же отправит Гвина, чтобы тот проехался с расспросами по различным портам на дорсетском побережье, вплоть до самого Саутгемптона, главного порта, куда прибывало большинство кораблей из Нормандии.
— Ну вот! Оказывается, всего-то и нужно, чтобы к расследованию приложила руку женщина, — поддела его Неста. — Вам, мужчинам, вечно не достает воображения.
Джон протянул руку под столом и сдавил ее бедро. Неожиданно для себя он почувствовал, что в жизни, кроме жутких преступлений, существуют и более приятные вещи.
— Предлагаю подняться наверх и обсудить все в более уединенной обстановке, моя девочка, — тихо произнес он. — На ночь я остаться вряд ли смогу, но, думаю, меня вряд ли спохватятся дома, если я задержусь на несколько часов.
На следующее утро, через час после того, как рассвело, они собрались в зловещей камере под главной башней замка Ружмон. Камера располагалась наполовину под землей. В нее можно было попасть по крутой лестнице, которая вела туда из грязного внутреннего двора — мрачное место, красноватое в отблесках нескольких факелов, воткнутых во вмонтированные в стену железные кольца. За камерой на том же уровне начиналась тюрьма. Темный проход вел в главный коридор, по обе стороны которого находились двери в камеры для заключенных. Внутри камер не было ничего, кроме цепей и грязной соломы. Джон де Вулф спустился по ступенькам, за ним семенил Томас. Гвин к тому времени уже отправился на восток в сторону портов.
В сырой и мрачной камере уже находились шериф со своим бейлифом и констебль Ральф Морин, а также Томас де Ботереллис, кафедральный регент, посланный епископом в качестве представителя церкви. Караульный сержант и несколько вооруженных стражей выстроились вдоль стен.
Спустившись, Джон увидел, что все присутствующие сгрудились вокруг большой металлической кадки высотой около трех футов, установленной на земляном полу на четырех крупных камнях. В глиняном очаге под кадкой пылали поленья и древесный уголь, за костром следил тюремщик Стиганд — грязный и невероятно толстый мужчина, который, опустившись на корточки перед костром, подбрасывал дрова в огонь, чтобы вода кипела не переставая.
Ричард де Ревелль с притворным радушием приветствовал мужа своей сестры, словно они встретились для приятного совместного завтрака, а не для того, чтобы подвергнуть здорового человека пыткам, после которых он почти наверняка на всю жизнь останется калекой. Если до шерифа и дошли известия о ссоре Джона с женой, то он не подал виду и сразу же перешел к предстоящему делу.
— Вы согласны с тем, что Фитцхай, хотя он вроде как даже и нормандец, на самом деле прожженный лгун? — сказал он.
Джон неохотно согласился, подтвердив, что Фитцхай почти наверняка что-то от них скрывает.
— Но это вовсе не означает, что он убийца. Зачем ему было убивать де Бонвилля?
Ричард, как всегда элегантный, в ярко-голубой тунике, равнодушно отмахнулся:
— Давайте посмотрим, что он нам скажет, когда наша небольшая церемония прочистит ему мозги, а дальше будет видно.
Коронер нахмурился:
— Тогда хоть дайте ему возможность во всем признаться заранее. Может, мы и так получим необходимую информацию, и незачем будет увечить человека?
Шериф потер переносицу указательным пальцем, что он проделывал почти с той же частотой, с какой Томас де Пейн крестился.
— Мы можем заодно добиться и признания. Убьем, так сказать, двух зайцев одним камнем — очень даже горячим камнем!
Он рассмеялся собственной шутке, и к нему тут же присоединился регент, страдающий от ожирения священник с круглым восково-бледным лицом.
— В результате испытания мы также узнаем, виновен он или нет, так что можно считать, что зайцев будет целых три, — захихикал он.
Джону было не до смеха, однако дальнейшему веселью положил конец скрип отпираемой тяжелой тюремной двери.
Двое стражей втолкнули в просторную камеру грязного Алана Фитцхая. Руки его были свободны, однако лодыжки были закованы в ржавые металлические скобы, соединенные цепью. Подталкиваемый охранниками, он по-стариковски шаркал ногами, то и дело спотыкаясь. По сравнению с последним разом, когда Джон его видел, Фитцхай сильно сдал. Одежда на нем была та же самая, однако измятая и перепачканная, она выглядела плачевно; волосы и борода спутались, щеки впали. Фитцхай моргал и щурился даже от неяркого света факелов, казавшегося ему ослепительным после адской темени тюремных казематов. Завидев шерифа, коронера и констебля, он тут же разразился негодующими воплями, крича о своей невиновности, пока один из стражей не дал ему пинка, заставившего закованного в кандалы мужчину упасть на колени и замолчать.
Де Ревелль сделал шаг вперед и остановился перед пленником.
— Все указывает на то, что ты виновен в грязном убийстве, — солгал он, — но сейчас у тебя есть последний шанс доказать свою непричастность к этому злодеянию в присутствии представителя церкви и офицеров короля Ричарда.
Алан изумленно уставился на него:
— Короля Ричарда! Если бы он знал, в каком я сейчас состоянии, он мечом доказал бы мою невиновность. Я сражался за него в Акре, в Арсуфе, в Яффе… и вот награда за мою преданность!
Шериф, который за свою жизнь и близко не подходил к Святой земле, отмахнулся от стенаний воина:
— Разве дело в этом, Фитцхай? Доблестный крестоносец погиб от руки злодея, та же рука принесла смерть еще одному человеку, вернувшемуся из Святой земли, и, похоже, оба преступления на твоей совести.
Фитцхай явно испугался, и все же новость насторожила его:
— Еще один убитый крестоносец? Кто? Я ничего об этом не знаю!
Джон приблизился к потенциальной жертве.
— Для нас всех очевидно, что в тот день, когда тебя привезли из Хоунитона, ты кое-что от нас утаил. Если ты сейчас поможешь нам установить истину, это облегчит твою участь.
Наемник переводил взгляд с коронера на де Ревелля и обратно.
Вы имеете в виду Хьюберта де Бонвилля?
Выкладывай все, что знаешь, — кивнул Джон. — Прямо сейчас.
Фитцхай помедлил, затем его взгляд упал на тюремщика, поддерживавшего огонь под чаном, и он не выдержал.
— Если бы я рассказал вам обо всем несколько дней назад, то вы бы решили, что это лишь лишнее доказательство того, что между мной и де Бонвиллем пролилась кровь.
Джон подумал, что на судьбу Фитцхая вряд ли повлияет то, что он собирается рассказать, однако придержал язык, давая ему возможность продолжить.
— Когда мы высадились в Марселе, как я и говорил, образовалась группа крестоносцев из Англии и Уэльса, и мы решили двигаться через Францию вместе, чтобы сесть на корабль до Саутгемптона. — Он опустил голову и переступил с ноги на ногу, звякнув кандалами. — Ну… как водится у солдат, мы много пили и веселились… ясное дело, без девочек не обошлось. Мы не видели женщин по несколько месяцев — а некоторые даже годами. И, конечно, время от времени по ночам возникали потасовки.
Де Ревелль потерял терпение:
Нельзя ли побыстрее?
Каждый из нас время от времени находил себе девчонку по дороге и развлекался — то в таверне, то на сеновале. Все, кроме этого самодовольного Хьюберта. Ему следовало пойти в священники. — Он покосился на регента.
И каким образом это связано с твоими отношениями с де Бонвиллем? — рявкнул шериф.
Где-то под Туреном я напился и притащил на постоялый двор девчонку. Да, мы все были изрядно пьяны, и женщины тоже. А потом девица заявилась ко мне с папашей и обвинила меня в том, что я ее изнасиловал. — Его голос взвился почти до пронзительного визга. — Ничего такого и в помине не было! Она сама хотела, а потом перепугалась, что останется с детенышем, и наврала папаше.
Джону несметное количество раз доводилось слышать подобные истории — иногда они соответствовали действительности, иногда нет.
— Тут Хьюберт де Бонвилль вдруг вспомнил о благочестии и выступил на стороне отца девицы, потребовал от меня, чтобы я признал за собой вину и расплатился с девкой и ее отцом золотом. Я посоветовал ему не совать нос в чужие дела. Ну, тут и началась драка. — Он поднял вызывающий взгляд на двух внимательно слушающих его офицеров. — Само собой, я одержал верх. Я измолотил дурака, как младенца. Из-за нашей стычки в таверне началась настоящая потасовка, его поддержали его приятели, мои друзья вступились за меня. На следующий день он уехал, осыпая меня проклятиями и обещая, что еще со мной встретится. Больше я его не видел до самого Хоунитона. Вот. Это была самая обыкновенная пьяная драка, и я о ней даже и думать забыл.
Последовала тишина, нарушаемая только треском дров в пылающем под кадкой костре.
— Да, очень правдоподобная история! — воскликнул шериф. — Скорее всего, это он тебя избил, и ты дождался момента, чтобы ему отомстить.
