Веревку на гвоздик! – трактирщик сделал знак у себя на уровне шеи. – Так его, бедолагу, никто и не откачал…
– Рыльце-то, похоже, было в пушку, – прищурившись проговорил Лаврентий Филиппович.
– Похоже! – кивнул трактирщик.
Спустя около получаса мы подъехали к дому Головачева, который оказался высоким молодым светловолосым парнем с блуждающим взглядом узких ореховых глаз. У него были широкие скулы, крупный широкий нос, полные мясистые губы и ухмылка почти что умалишенного. Над губами у него вились рыжеватые усы.
«Ну и выбрал себе Гродецкий сподвижничков!» – мысленно удивился я.
– Чего надо? – грубо спросил хозяин, когда мы вошли в его неприбранную избу.
Тогда Лаврентий Филиппович представился. Лицо Андрейки приняло какое-то отсутствующее выражение, а потом в его глазах отразился смертельный ужас.
– Я не виноват! – вдруг истошным голосом завопил Андрейка и бухнулся в ноги Лаврентию Филипповичу, который, как мне показалось, к таким сценам привык.
Мне же, говоря откровенно, сделалось как-то жутко.
– Он меня заставил! – бил себя в грудь куцей шапкой Андрейка.
– Кто заставил? – спокойно спросил Лаврентий Филиппович.
– Сатана! – воскликнул Головачев. – Ей-богу, сатана!
– Ему не на съезжую надо бы, – шепнул я на ухо Медведеву, – а в больницу! К душевнобольным, – добавил я.
– Что за сатана? – осведомился Лаврентий Филиппович не спеша располагаясь на деревянной скамье. – Не Иваном ли его кличут? – Я успел уже к этому времени рассказать ему о нашей с Кинрю поездке к Лопухину, когда тот был еще жив.
– Не знаю, – пожал плечами Андрейка. – Кто его, сатану, знает? Может быть, и Иваном, – протянул он растерянно.
– А Гродецким он не назывался? – продолжил допрос Лаврентий Филиппович.
– Нет, – покачал простоволосой головой Андрейка Головачев.
– Не назывался.
– И чего же он заставил тебя? – осведомился Лаврентий Филиппович.
– Коня зарезать, – заплакал Андрейка. – Он мне за это два империала дал, – похвастался парнишка.
– Князя кто вязал? – осведомился я.
– Это барина-то Николая Николаевича? – переспросил Андрейка.
– Ага, его, – поддакнул Лаврентий Филиппович, поглаживая чисто выбритый подбородок.
– Ну, я, – потупился Андрейка Головачев. – Уж больно сильно брыкался барин, – деловито добавил он.
У меня сложилось впечатление, что у парня было явно не все в порядке с мозгами.
– А костер кто разводил? – спросил Лаврентий Филиппович.
Он будто протоколировал все в своей голове.
– Тоже я, – хихикнул Андрейка.
– А Николая Николаевича кто убил? – не выдержал и вмешался я.
– Это все он, – протянул Андрейка. – Нечистый!
Лаврентий Филиппович решил везти арестованного Андрейку Головачева прямо в северную столицу, я же вернулся в имение, где меня дожидались Мира и раненый Кинрю.
В этот же день состоялись похороны покойного князя Николая Николаевича Титова, на которых мне пришлось держать траурную речь.
Княгиня Ольга Павловна рыдала неутешно, ее поддерживала под руку преданная ключница Грушенька.
Похороны англичанки должны были состояться днем позже. Никто даже не знал, есть ли у нее в России родственники.
Вообще-то мне совсем не хочется об этом писать, потому как это ранит мне сердце. Я так до сих пор и не сумел возлюбить смерть, как это надлежит франкмасону, и о чем его учит одна из важнейших Соломоновых заповедей.
– Как это печально, – сказала Мира, едва мы переступили порог дома, где все зеркала были занавешены.
– Не думай об этом, – попросил я ее. – Скоро мы вернемся в Санкт-Петербург, и все печали забудутся…
Я не был так уж уверен в своих словах, но надо же было мне каким-либо образом успокоить мою милую индианку.
Она недоверчиво посмотрела на меня из-под черных ресниц, но так ничего и не сказала в ответ. Я понял, что Мира испытывает некоторые сомнения относительно нашего будущего спокойствия!
В столице я сразу же отправился домой, чего так страстно желала Мира. Мой раненый Золотой дракон, как мне казалось, желал того же. Однако он мужественно держал свое мнение при себе.
– Яков Андреевич! – обрадованно воскликнул мой камердинер, снимая мне шубу с плеч. – А мы уж и не знали, когда вас ждать, – запричитал он в своей обычной манере. – Вот непогода-то разыгралась! – Господин Юкио! – всплеснул он руками. – Да вы никак ранены! Что же это с вами со всеми снова произошло?! – заохал лакей. – Да и госпожа Мира спала с лица, – заметил он, прищурив два близоруких, слегка слезящихся глаза.
– Ничего особенного! – ответил я, будучи несколько раздражен болтливостью своего камердинера.
– Ничего особенного! Ничего особенного! – пробормотал старый слуга себе под нос и унес разбирать мои чемоданы.
Я поднялся в свой кабинет, желая первым делом спрятать дневник в тайнике за известной картиной на стене.
Не успел я открыть дверь, как замер на пороге от неожиданности с маленьким погребцом в руке, в котором лежала моя тетрадь.
– Яков Андреевич! – поприветствовал меня Кутузов, утопая в глубоком кресле.
– Иван Сергеевич! – удивился я. – Вот уж кого я никак не ожидал здесь увидеть! – сказал я холодно.
– Вы вправе сердиться на меня, Яков Андреевич, – губы Кутузова чуть тронула едва уловимая улыбка. – Но меня ввели в заблуждение, – проговорил он извиняющимся тоном. – Произошло какое-то досадное недоразумение! – развел руками Кутузов.
– А по-моему, это не недоразумение, – сухо заметил я. – Мне кажется, что некто намеренно ввел вас, Иван Сергеевич, в заблуждение…
– Расскажите мне все, что вам известно об этом деле! – потребовал Кутузов.
Мне не оставалось ничего иного, как послушаться, ибо повиновение также являлось одной из добродетелей Соломонова храма.
– Вы уверены, что жертвоприношение совершил Гродецкий? – с сомнением в голосе спросил Иван Сергеевич после того, как я поведал ему обо всем, что произошло в имении Титовых.
– Это было не жертвоприношение, – твердо ответил я. – Это было убийство! Князь имел влияние при дворе, – продолжил я, – но у него были совершенно иные политические цели, в отличие от тех, что имел Гродецкий! К тому же, между делом, кто-то посоветовал ему избавиться от меня, и он непряминул этим советом воспользоваться, ибо я, как никто другой, подходил в этом случае для заклания. На роль козла отпущения, образно говоря…
– Я вынужден с сожалением констатировать, – заметил Кутузов, – что мы с Николаем Николаевичем допустили непростительную ошибку!
– Вы мне верите? – поинтересовался я.
– Да, – кивнул Иван Сергеевич. – Ваши слова подтверждает Лаврентий Филиппович Медведев и некоторые мои агенты, – добавил он.
– Вы уже успели опросить надзирателя? – искренне удивился я.
– Да, – подтвердил Кутузов. – Вам, Яков Андреевич, должно быть известно, что Лаврентий Филиппович прибыл в столицу днем раньше!
– Известно, – ответил я. – Он, кстати, привез с собой одного из убийц.
– Это нам тоже известно, – поклонился Иван Сергеевич. – Ваша задача сейчас, – обратился ко мне Кутузов, – найти и привезти в Орден пана Гродецкого. Он должен ответить за свое преступление, – добавил Иван Сергеевич.
От его слов у меня мороз пробежал по коже. Однако я не мог не признать их справедливости…
– И вот еще что, – продолжил Кутузов, – мне неизвестно имя человека, введшего в заблуждение Титова. Я был бы весьма признателен вам, Яков Андреевич, если бы вы разыскали его и тоже доставили в наш Орден. У братьев накопились к нему некоторые вопросы… – проговорил он зловеще. Говоря откровенно, мне бы не хотелось оказаться на месте этого человека, бывшего в ответе за несколько смертей, свершившихся друг за другом.
Свет от китайского фонарика под потолком окрашивал седину Кутузова в радужные цвета. Казалось, что над его головой светится золотистый нимб. Я не мог отвезти взора от его чугунного перстня с адамовой головой, такого же, как тот, что я обнаружил в вещах Гродецкого…
Я зажмурился и снова открыл глаза, чтобы избавиться от этого иррационального ощущения и вернуться на грешную землю!
Кутузов, как всегда, вышел через потайную дверь за коричневым гобеленом. Я убрал тетрадь и вернулся в гостиную, где меня уже дожидалась Мира, продолжавшая обучать Кинрю санскриту. Ее ведические книги лежали на столе.
– И как теперь без тебя Ольга Павловна? – осведомился я.
– Ее Грушенька подлечит, – заулыбалась Мира. – Я ей оставила травы, вместе с рекомендациями…
– А Агастья с Мадхавой? – поинтересовался я.
– Они еще не дождавшись похорон уехали, – ответила моя индианка. – Не понравилась им, Яков Андреевич, ваша Россия… Чуть по этапу не пошли!
– Ваша Россия?.. – переспросил я Миру.
– Наша, – радостно воскликнула индианка и бросилась мне в объятия.
– Что я вижу? – деланно удивился Кинрю, который давно уже догадывался о наших с ней отношениях.
