— По большому счету, голубчик, вас надо разжаловать и отдать под суд. Под наш суд… на Сахалине! Чтобы вы похлебали вдоволь баланду, которую жрут каторжане!
— Позвольте спросить, ваше высокородие, в чем моя провинность?
— А вы не догадываетесь?
— Никак нет.
— Я здесь служу уже почти десять лет! Но большего бардака я не видел! Вы корчите из себя либерала, декларируете социал-гуманизм, позволяете всей этой нечисти — конченым подонкам, негодяям, убийцам — своевольничать и своенравничать! И что в итоге? Расхлябанность, разгильдяйство, полное отсутствие порядка, повальное пьянство, неподчинение!
— Ничего подобного, ваше высокородие, в своих поселках я не заметил.
— А бежавших во главе с Сонькой Золотой Ручкой вы заметили?
— Мною был направлен вам соответствующий рапорт.
— И что из этого?.. Вы беглецов задержали, поймали? Вы искали их?
— Так точно.
— И где они? Растворились? В воду канули?
— Для меня это также полная загадка, ваше высокородие.
— Не знаю, как для вас, а для меня загадка с возможной вполне неожиданной разгадкой!
— Что вы имеете в виду?
— Узнаете!
— Я готов написать прошение об отставке даже сегодня.
— Напишите. Непременно напишите. Но вначале будет произведено служебное расследование, а уж потом станем решать вашу судьбу.
— Можете решить ее немедленно.
— Нет уж! — Игорь Семенович приблизился к поручику почти вплотную. — Нет… Амурные приключения у вас с дочкой воровки были?.. Были! Беременность у нее от этих приключений наблюдалась? Наблюдалась! Исчезновение в момент сразу троих каторжан случилось? Случилось! И вы полагаете, что все это случайность? И вы, господин поручик, как говорится, ни ухом ни рылом? Не верю. И не только я не верю, но все почитаемые здесь господа.
Никита Глебович стоял бледный и напряженный. Спросил тихо, четко:
— Я могу идти, ваше высокородие?
— Можете! И готовьтесь к самым душевным беседам, голубчик!
Гончаров резко развернулся и быстро покинул кабинет.
Потапов уже который час сидел в пролетке напротив дома Брянских. Скучал возле калитки привратник, бегали служивые люди через двор к дворницкой и обратно, ждала кого-то карета.
Наконец следователь увидел, как из дома вышла в сопровождении дворецкого княжна Анастасия. Слуга помог ей сесть в карету, и экипаж тронулся со двора.
Потапов выждал еще какое-то время, покинул пролетку, бросив извозчику:
— Жди здесь.
Подошел к калитке, махнул ленивому и расслабленному Илье.
— Подойди.
Тот подошел.
— Чего изволите?
— Госпожа дома?
— Только что уехавши.
— И когда будет?
— Мне не доложено.
— А в доме кто остался?
— Разный народ. Но главный из них дворецкий.
— Кликни.
— По какой надобности, господин?
Потапов достал жетон, показал Илье.
— Сыскная полиция.
От неожиданности тот даже перекрестился, кивнул.
— Сей момент.
Привратник бегом заспешил к дому.
Вскоре Илья уже шагал обратно к воротам, ведя за собой бесстрастного дворецкого Филиппа.
— Слушаю вас, господин, — почтительно склонил тот голову.
— Уголовный сыск.
— Илья мне доложил. Чего изволите?
— Надобно побеседовать.
— Княжны дома нет, а более никто вам на вопросы ответить не сможет.
— А ты, любезный?
— Я всего лишь нанятый человек и вряд ли смогу оказаться вам полезным.
— А ты вели открыть калитку, вот мы с тобой и погутарим.
Филипп кивнул привратнику, тот откинул запор, впустил следователя.
Они пересекли двор, дворецкий предупредительно смахнул возможную пыль со скамейки, указал на нее гостю, после чего присел сам.
— Слушаю вас, господин.
— Как тебя?
— Филипп.
— Ты, Филипп, понял, из какого я ведомства?
— Разумеется. Предупрежу, однако, что в доме я человек новый и ничего особенного поведать вам не смогу.
— Поглядим, — Георгий Петрович огляделся и поинтересовался: — А госпожа Бессмертная в доме?
— Актриса?
— Бывшая.
— Мне известно о ее истории, — кивнул дворецкий. — Но ее в доме нет.
— Где же она?
— Мне это неведомо.
— Как так?.. ТЫ ведь обязан все видеть, все здесь замечать.
— Обязан. Но в этот раз я даже не заметил, как они исчезли.
— Исчезли? Что значит — исчезли?
— Утром проснувшись, ни княжна, ни я в доме их не обнаружили.
Потапов недоуменно смотрел на него.
— Ничего не понимаю. Госпожа бывшая артистка ведь живет здесь. Верно?
— Жила. А пять дней исчезнувши.
— Куда?
— Мне это неведомо. Да и княжна также пребывает в полном недоумении и расстройстве.
— Ночью, что ли, сбежала?
— Именно так. Вместе с прислугой. Иначе днем я бы определенно их заметил. Да и Илья все время возле ворот.
Потапов откинулся на спинку скамейки.
— В полицию заявляли?
— Никак нет. Княжна не велели. У них и без того душа неспокойна, а если примешать сюда полицию, то вообще хоть из дома самой беги.
Следователь помолчал, пытаясь осознать услышанное, вытер вспотевший лоб.
— А сам что можешь про госпожу Бессмертную сказать?
— Бог их знает… Странные они были какие-то. Может, и хорошо, что их более в доме нет. Легче как-то стало, светлее.
— Почему?
— Сказал же — странные. Ни с кем не разговаривали, почти не улыбались, и все время меняли внешность. Причем до такой степени, что подчас я принимал их за постороннюю даму.
— В одежде, что ли, меняла?
— Не только. То, бывало, кисею на лицо бросят. А то такие волосы накрутят да еще очочки на нос нацепят, ни дать ни взять — артистка.
— Княжна подозревала о чем-то?
— Ни о чем не подозревали. А в чем можно подозревать, ежели человек все время молчит либо пьянствует в своей комнате.
— Госпожа Бессмертная пьянствовала?! — искренне удивился Потапов.
— Подчас крепко. Особенно было жаль ее прислуги.
— Как зовут прислугу?
— Катериной.
— А госпожа твоя что же на пьянство?
— Княжна ее осуждала. Подчас даже до скандала.
— Может, поэтому артистка сбежала?
— Может, и поэтому. Может, захотелось какой-то другой жизни.
Потапов поднялся, дворецкий последовал его примеру, и вдвоем они направились к воротам.
— Я обязан сообщить княжне о вашем визите, — предупредил Филипп.
— Правильно поступишь, — кивнул следователь. — Не сообщишь ты, сообщат другие, — и направился к поджидающей его пролетке.
Ранним промозглым, слякотным утром Ирина с эсером Степаном Завьяловым, тщедушным, по-юношески долговязым, сидели в закрытой пролетке на набережной Невы недалеко от ворот «Крестов». Через своих людей была получена информация о вывозе Беловольского именно в этот день на допрос.
Степан вынул из кармана жилетки часы, посмотрел на время.
— Через десять минут должны выехать.
— А как узнаем, что в фургоне именно наш? — спросила Ирина.
— При выезде конвойный слегка попридержит лошадь и оглянется в нашу сторону.
Наконец ворота «Крестов» тяжело открылись, из них вначале выехал черный фургон с зарешеченными окнами, запряженный двумя лошадьми, затем следом показались два конных жандарма.
На месте кучера также сидел жандарм.
Сидевшие в пролетке напряглись.
Тюремный фургон выкатился на набережную.
Никто из конвоиров не оглядывался.
— Черт… — пробормотал Завьялов. — Неужели не сработало?
Неожиданно левый жандарм чуточку придержал лошадь, затем, будто не справляясь с лошадью, оглянулся.
— Пошел, — тронула извозчика Ирина. — Только не гони.
Они проследовали за фургоном по набережной, затем выехали на Литейный мост, после чего вышли на одноименный проспект.
Вскоре тюремный фургон свернул на Шпалерную. Пролетка с Ириной и Завьяловым следовать за ним не стала, понеслась дальше по Литейному.
В конспиративной квартире присутствовали четверо — Губский, Ирина, барон Красинский и Степан Завьялов.
Трое сидели за столом. Завьялов же стоял в углу и, сложив руки на груди, молчаливо наблюдал за беседующими.
— Как часто Беловольского вывозят на допрос из «Крестов» на Потемкинскую? — спросил Губский Ирину.
— Пока что вывозили всего два раза, — ответила она.
— Оба раза утром?
— Примерно в девять часов.
— Содержат в «Крестах», а допрашивают на Шпалерке?
— Похоже, что так.
— Может, это и хорошо. — Губский расстелил на столе карту города, позвал Завьялова: — Подойдите, Степан. Будем уточнять позиции.
Тот приблизился, склонился над столом. Остальные последовали его примеру.
— «Кресты»… — показал карандашом Губский. — Набережная. После набережной фургон сворачивает на Литейный мост, а оттуда на Шпалерку. — Он поднял глаза на Завьялова. — Сколько жандармов сопровождает заключенного?
