Красинский вышел из машины размять ноги, окинул взглядом спешащих по делу мещан и чиновников, чистильщика сапог почти напротив дома, продавца сладостей, лениво зазывающего возможных покупателей:
— Кому сладости?.. Кому маковые лепешки с медом? Бублики, бублики горячие с ванилью!
Вернулся привратник, с улыбочкой сообщил:
— Сейчас выйдут.
На дорожке от дома появился Константин, в недоумении разводящий руками.
— Вот те сюрприз!.. Что стряслось, барон?
— Проезжал мимо, решил заглянуть.
— Открывай ворота, — махнул Кудеяров привратнику.
Автомобиль без Красинского въехал во двор, сам барон облобызался с хозяином.
— Желаете, чтобы я показал вам дом? — пригласил Константин.
— У меня слишком мало времени.
— Тогда, может, посидим на моей любимой скамейке?
— Как прикажете.
Они проследовали в глубь двора, расположились на скамье. Кудеяров заинтригованно посмотрел на визитера.
— Чем обязан, князь?
— Ваш брат дома?
— Нет, уехал. Вы к нему не расположены?
— Я с ним не знаком. — Красинский поправил полы сюртука, уселся поудобнее. — Речь пойдет о мадемуазель Бессмертной.
— С ней что-то приключилось?
— Не исключаю. Она несколько дней тому исчезла.
— Как? — граф был искренне удивлен. — Куда?
— Никто не знает.
— Но ведь у нас намечалось… вы понимаете, о чем я!
— Именно по этой причине я здесь.
Константин шумно выдохнул.
— И что, просто исчезла и никаких следов?
— Абсолютно никаких. Господин Губский в недоумении, велел вот визитировать к вам.
— А в чем я могу помочь?
— Необходимо посетить княжну Брянскую.
— Брянскую? Да я едва с ней знаком! А почему вы не сделаете этого?
— Вам сподручней. Вы ведь были знакомы с мадемуазель, когда она блистала в оперетте!
— Ну и что из этого?
— Меньше будет вопросов, недомолвок. Ефим Львович также так считает.
— А княжна может знать, куда подевалась наша принцесса? Может, она живет у нее припеваючи, а мы здесь навариваем пустую кашу?!
— Вот это и надо выведать, граф, — улыбнулся Красинский.
Тот усмехнулся.
— На кой ляд мне эта княжна и ее дом, от которого все шарахаются, как от чумы?!
— Распоряжение, увы, не мое.
— Понимаю, понимаю, — закивал Константин. — Все отлично понимаю. И когда необходимо все это исполнить?
— Вчера, граф.
— Как это?
— Время совершенно не терпит.
Кудеяров громко рассмеялся, ударил ладонью по коленке гостя.
— Вчера, говорите?!. Весьма удачное выражение. Когда?.. Вчера! Смешно. Необходимо запомнить.
— Запомните, граф, — барон поднялся. — Позвольте откланяться?
— Конечно, барон, если торопитесь! Задерживать не стану. Да и самому необходимо переварить вашу головоломку!
Константин проводил барона до ворот, дождался, когда тот сядет в авто и скроется за поворотом, и тут увидел брата, направляющегося в сторону дома.
— Братец, рад неожиданной встрече. Живем вместе, а встречаемся раз в год.
— Кто это был? — хмуро поинтересовался Петр.
— Знакомый.
— Я его знаю?
— Ты должен знать всех моих приятелей?
— Так знакомый или приятель?
Лицо Константина налилось краской.
— Слушай, Петр… А не пошел бы ты к чертовой матери! Что ты контролируешь, что проверяешь, что вынюхиваешь? Тебе мало твоей жизни?
— Мне моей достаточно, а вот твоя беспокоит день ото дня все серьезнее.
— Знаешь, однажды я тебя возненавижу до такой степени, что просто убью.
— Как бы не случилось наоборот!
— Пошел к чертям!
Константин двинулся в сторону ворот, Петр перехватил его.
— Кто приезжал? — свирепея, повторил он.
— Хорошо, отвечу. Барон Красинский! Тебя это устраивает?
— Он никогда не был вхож в наш дом.
— У него дурная репутация?
— У каждого, с кем ты ведешь свои непонятные разговоры, должна быть дурная репутация.
Кудеяров-младший посмотрел на брата, неожиданно задумчиво и спокойно спросил:
— Послушай… Что тебе от меня нужно?
— Откровенно?
— Да.
Петр взял Константина за лацканы пиджака, привлек к себе.
— ТЫ в одном шаге от пропасти. Остановись, пока не поздно. Мы дворяне. Нам не нужна эта грязь, эти безумцы, которые не ведают, что творят.
— О ком ты?
— Не понимаешь, да?.. Не понимаешь! — Петр еще ближе приблизился к брату. — Тобой уже интересуется полиция! ТЫ — на крючке!
— С чего ты взял?
— Слышал, вижу, знаю! И хочу остановить твое безумие! Не подвергай нашу семью, наш дом, нашу фамилию опасностям!
Константан отодрал пальцы брата от своих лацканов.
— Служишь в полиции осведомителем? — ядовито поинтересовался.
— Что ты сказал? — прошептал тот.
— Выслеживаешь меня, берешь на заметку моих знакомых, сообщаешь об этом полиции?!
— Повтори…
— Ты филер?.. Дешевый филер?.. И сколько тебе платят? Тридцать сребреников?!
Петр развернулся и влепил брату звонкую пощечину.
Константин постоял в ошеломлении, затем сорвался с места, выскочил на улицу и почти бегом поспешил к приближающейся пролетке, которая оказалась свободна.
Корабль был пришвартован в каком-то южном порту. В открытый иллюминатор доносились громкая гортанная речь, чья-то ругань, команды, даже отрывистая музыка. За бортом плескалась голубая океанская гладь, и ничего, кроме нее, находящимся в трюмной каюте видно не было.
От духоты и жары пот выступал на лице и теле, дышать было трудно, матрацы, подушки, постельное белье совсем затерлись и стали уже не серыми, а почти черными.
Хотя выходить из каюты на стоянках было запрещено категорически, Соньки на месте не было.
Михелина, еще не совсем отошедшая от преждевременных родов, лежала на матраце. Отец сидел рядом, держал руку дочки, помахивал над ней какой-то фанеркой, помогая перенести духоту. Разговаривали негромко, вяло.
— Ты будто боишься меня, — улыбнулся Михель, шепелявя.
— Не боюсь, а присматриваюсь.
— Ни разу не назвала меня отцом.
— Отцом?
— Да, отцом. Тебя Соня назвала Михелиной в мою честь, когда меня сослали на каторгу.
— Мама рассказывала. Но назвать тебя отцом вряд ли сразу получится.
Михель взял ее руку, поцеловал.
— У меня, кроме тебя и Сони, никого в этой жизни. Понимаешь, что такое быть одному?
— Начинаю понимать.
— Это страшно, когда один. — Он снова поцеловал руку дочки, поднял на нее вопрошающий взгляд. — Сонька ведь тоже одна?
— Одна.
— И никого, кроме меня, у нее нет?
— Я есть.
— Ты — понятно. А мужчины?
— Какие мужчины?
— Ну, которые могли бы ей нравиться. Она ведь красивая женщина. Молодая.
— Молодая? — слабо засмеялась Михелина. — Ты посмотри на нее… Молодая! А потом ты для нее муж.
— Ну да, муж, — кивнул Михель. — Хотя столько лет прошло. Но кто-то ей мог нравиться?.. К примеру, тот же поляк.
— Поляк ей не нравился! Она ему нравилась! — с раздражением ответила дочка и убрала его руку. — Сони все нет. Может, я выйду на палубу?
Михель отрицательно покрутил головой.
— Нельзя. Там полиция.
— А сколько будем еще стоять?
— Думаю, недолго, — неуверенно пожал Михель плечами.
Сонька слетела по железному грохочущему трапу, пробежала по узкому темному проходу, ввалилась в каюту, прижала дверь спиной.
— Тихо! — приказала она.
Муж и дочь затихли, Михелина шепотом спросила:
— Они могут сюда спуститься?
— Не знаю, молчи!
За дверью послышались голоса, тяжело протопали шаги, кто-то рассмеялся. В какой-то момент даже показалось, будто люди остановились возле их каюты и готовы войти. Затем снова послышался смех, голоса постепенно затихли.
— Слава богу, — перекрестилась Сонька, вытерев пот со лба. Подсела к дочке. — Как ты?
— Нечем дышать.
— Потерпи, скоро отчалим.
И в этот момент в дверь постучали.
Все вновь замерли, затихли.
Стук повторился — негромкий, осторожный.
Михель вопросительно посмотрел на жену, та поднялась, подошла к двери, прислушалась.
Резко толкнула дверь, от неожиданности чуть не вскрикнула — перед нею стоял мичман Владимир Борисович Гребнов.
Спросила жестко, не совсем еще придя в себя:
— Чего угодно?
Тот приветливо улыбнулся, приложил пальцы к козырьку.
— Я вас напутал?
— Нет, все нормально.
Гребнов заглянул в каюту, узнал Михелину, поклонился.
— Здравствуйте, мадемуазель. Как ваше самочувствие?
— У нее все нормально, — вместо дочки ответила Сонька. — Больше вопросов нет?
— Вам бы лучше на палубу, — снова обратился мичман к девушке. — Вы здесь задохнетесь!
Та не успела ответить. Сонька едва ли не силой заставила его выйти в коридор, закрыла за собой дверь.
