«Палас-отель», 103–113, авеню Елисейские Поля, – с нарастающим волнением прочитал Виктор.
Это был Робер Туретт!
– Что-то еще?
– Да, сегодня произошла странная история. Утром явился какой-то тучный господин. Он был вежлив, элегантен и говорил с каким-то своеобразным акцентом, определить который довольно трудно. Венгерский, испанский…
– Почему вы причислили его именно к этим народам?
– По манере выговаривать «р». Он произносил этот звук раскатисто.
Виктора вдруг охватило неистовое желание закурить, но он настолько дрожал, что не осмелился вытащить сигарету из лежавшей в кармане пачки.
– И ему тоже была нужна матросская сумка! Когда я рассказала, что вчера ее забрал другой господин, лицо его побагровело, он начал кричать, что это скандал, что эта сумка была украдена у него и что он подаст жалобу. Затем потребовал, чтобы я описала ему этого сыча. Я запаниковала. А вдруг он бы меня задушил? Поэтому я подчинилась и даже написала ему название отеля. У меня и так забот хватает, и я не хочу потерять работу из-за господ, которым до меня нет никакого дела! Иначе нам с бабушкой только и останется, что умереть с голоду в подворотне. Я благословила небо, что хозяйки прачечной в этот момент не было и что Виолетта с Жюстиной были рядом, ведь этот толстяк стал пинать столы для утюжки, чуть их не переворачивая, и даже разбил глиняный горшок с крахмалом. Разгром! Мы втроем бросились бежать и обратились за помощью к кузнецу, толстяку Изамбару. Он схватил дубинку, ринулся к нам, но толстяк к тому времени уже испарился.
Рассказ отнял у Мариетты последние силы, она пошатнулась, и Виктор ее в самый последний момент подхватил, прижав к себе чуть сильнее, чем того требовали обстоятельства.
Он подвел ее к тротуару, усадил на тумбу, а сам вернулся в прачечную за водой. Мариетта жадно припала губами к кувшину, жидкость пролилась на корсаж, тесно облегавший ее округлости.
– После вашего визита у меня будут неприятности? – прошептала она.
– Нет. Мне пришлось вам солгать. К полиции я не имею никакого отношения. Я друг Ихиро, и мое единственное желание заключается в том, чтобы решить эту головоломку. Не вы одна боитесь быть причастной к уголовному преступлению. Господин Ватанабе до смерти напуган насильственной смертью квартиранта. Вам нужно немного поесть, чтобы восстановить силы.
Девушка встала и с признательностью посмотрела на него.
– Благодарю вас, я кое-что припасла на обед.
Виолетта с Жюстиной вернулись в прачечную, стрекоча, как сороки.
– Флиртуете, мадам Мариетта?
– Мадемуазели, больше я не буду досаждать вам своим присутствием. До скорого! – бросил Виктор и заторопился к своему велосипеду.
– Нет-нет, останьтесь! – с мольбой в голосе воскликнула Виолетта.
Мариетта с сожалением посмотрела Виктору вслед и попросила Господа, чтобы это была не последняя их встреча.
После легкого ужина в компании с Таша и Алисой Виктор заперся в своей фотографической лаборатории – каретном сарае, который он когда-то снял у Бодуэна. В теплое время года на печке были разложены отпечатки, рассортированные по сюжетам: кустарные промыслы, дети за работой, ярмарки, букинисты.
Над мойкой он повесил несколько фотографий с Выставки. Авеню де ла Мотт-Пике в день ее открытия, 14 апреля, заполненная трамваями и омнибусами, уступающими дорогу автомобилям официальных делегаций. Незастроенные территории на авеню Сюффрен. Главный вход работы Рене Бине[109] с возвышающейся над ним статуей Парижанки, декольтированный наряд которой был выполнен по замыслу дома моды «Пакен». Андалузия времен мавров с диорамой, переносившей зевак из Альгамбры в Альказар. Кафе-ресторан «Ла Фериа», в котором можно было полюбоваться выступлениями севильских танцовщиц в компании Бони де Кастеллана[110] и Клео де Мерод[111]. Бродячий пес на самодвижущемся тротуаре. Раздел механики во Дворце металлургии и горнорудного дела с его исполинскими трубами. На его любимом снимке были запечатлены операторы Луи Люмьера, занятые съемкой шуточной драки на улице Наций, оружием в которой служили цветы. Легри полюбовался этой сценой, в которой ему самому хотелось бы принять участие, вращая ручку камеры, и дал себе обет как можно быстрее съездить в Монтрёй-су-Буа к Жоржу Мельесу.
«С помощью кинематографа я хочу приручить время. Когда Таша, меня, наших близких, всех, кто нам дорог, не станет, дети наших детей смогут увидеть как мы ходим, смеемся и строим рожицы… И в действительности мы останемся жить…»
Он отогнал от себя эту перспективу, помеченную печатью грусти, и вновь вернулся в прошлое. На него тут же обрушился целый вал противоречивых вопросов. Может, он опять пошел по ложному пути? Что, если Фредерик Даглан, он же Уильям Финч, водит его, Жозефа и Кэндзи за нос? Кем был этот Исаму? Мог ли Ихиро им солгать? От всего этого голова шла кругом, и Виктор решил сосредоточиться на Робере Туретте. Какую роль тот играл в этом таинственном деле? Что должно было храниться в матросской сумке, чтобы этот так называемый рисовальщик обманом выманил ее у Мариетты? И если за ним водились какие-то грешки, стал бы он раздавать свой адрес каждому встречному?
А как насчет толстяка, готового разнести прачечную только потому, что у Мариеты больше не оказалось сумки? Кем он был? И какими мотивами руководствовался?
Разглядывая портрет хозяина одного из ресторанов, президента «Клуба стокилограммовых», Виктор вспомнил упитанного типа, который подошел к комиссару Вальми у входа в «Отель Трокадеро». Англичанин… нет, шотландец. Как же его звали? Жанг, Янг? Да, Янг.
– Дьявольщина! – закричал Виктор. – Он же говорил по-французски, раскатисто выговаривая «р»!
На листе бумаги в клеточку он набросал эскиз. Посередине кружок, изображающий «Отель Трокадеро», вокруг четыре силуэта, соединенные с ним линиями: Энтони Форестер, Мэтью Уолтер, Уильям Финч и Янг.
– Двое из них были убиты стрелами, как и Исаму Ватанабе. Я должен все выяснить и устроить Даглану форменный допрос.
Виктор порылся в кармане, вытащил смятую пачку сигарет, карандаш, носовой платок и перчатки, выругался, засунул руку поглубже, извлек на свет божий смятую бумажку и тщательно ее разгладил.
– «Пикколо нуво», понедельник, среда, полдень, Лионская улица, – вслух произнес он.
Глава семнадцатая
Среда, 1 августа
Фредерик Даглан толкнул перед собой дверь «Пикколо нуво». Этот ресторан, притаившийся в проеме моста, по которому проходила железнодорожная линия Париж – Бри-Конт-Робер, и предлагавший клиентам блюда по фиксированным ценам, был братом-близнецом старого «Пикколо», располагавшегося когда-то среди останков крепостных укреплений Парижа, и отличался от него только наличием антресолей.
Анхиз и Мария Джакометти экономили на чем могли, чтобы в один прекрасный день продать харчевню в Клиньянкуре и купить другую в XII округе. С момента своего приезда из Италии в 1886 году они сохранили об этом квартале самые нежные воспоминания, и дожить спокойно в нем жизнь теперь для них было не бесплодной мечтой. Анхиз священнодействовал за прилавком, его миниатюрная супруга, уроженка Калабрии, заправляла на кухне. Что касается клиентуры, то теперь она состояла уже не из зеленщиков, а из железнодорожников и конторских служащих.
Два раза в неделю Фредерик Даглан приходил в зал, беленный известью с синькой, и устраивался за столом, покрытым клетчатой скатертью, напротив деревенской горки для посуды. Эта обстановка напоминала ему голодное время, когда семь лет назад он, зажав под мышкой сундучок «напечатай сам», приходил к Анхизу и в обмен на еду целый день прилежным почерком переписывал меню.
С тех пор ничего не изменилось, разве что в величественных усах хозяина и в волосах его жены появилась проседь.
– Как дела? – проворчал Анхиз.
– Как охотничьи угодья вокзал просто изобилует дичью, особенно когда свисток возвещает о прибытии поезда. Меня никто не спрашивал?
– Никто. Спагетти по-болонски подойдут?
Фредерик Даглан одобрительно кивнул и уставился через витрину на улицу. Ему нравилось околачиваться в районе Лионского вокзала. Пассажиры бросались, чтобы нанять извозчика, и предъявляли багаж инспекторам, которые препятствовали беспошлинному ввозу товаров в город и ставили на багаже крестики. После чего за дело брались посредники, выкрикивая номера фиакров и запихивая в них чемоданы и тюки. В царившей вокруг суматохе Фредерик Даглан облегчал карманы нескольких жертв в приличных костюмах и отправлялся обедать к Анхизу. По сравнению с многочасовыми блужданиями на солнце по лабиринтам Выставки этот заработок был не так утомителен.
За долгие годы расследования преступлений Виктор приобрел способность сразу обнаруживать слежку и нюхом чуять даже малейшие признаки присутствия подозрительных лиц. Поэтому в ресторане – небольшом, прокуренном и в этот час переполненном по причине полуденного зноя – он решил уступить место конторскому служащему, торопившемуся побыстрее съесть свой обед, и отошел от столика, за которым набивал брюхо субъект с глазами навыкате и обвислыми усами, который был всего лишь безобидным торговцем писчей бумагой.
