Граве только этого и ждал. Сведений у него было столько, что хватило бы на целое досье. Он говорил о каждом все, что знал, помнил или слышал. Про странные личности, с которыми водится Дюпре, про свидание Рибера и Липы, про самого Рибера с его амбициями, про нищету князя Урусова, про тайную страсть Немурова, и даже про тайные антикварные делишки Лидваля. Досталось Бутовскому, который продал за Олимпиаду племянницу, самой Женечке — за деспотичный характер и Липе за покупку титула в обмен на наследство. На каждого нашлось что-то темное и грязное. Вот только Бобби оказался ничем особым не замазан. Кроме дурацких пари.
Ванзаров слушал внимательно, редко задавая вопросы.
— Это очень важная информация, — наконец сказал он, когда Граве начал повторяться, пойдя по второму кругу.
— Поняли, кто убийца?
— Пока нечто другое: зачем Рибер собрал такую команду. А вам что-нибудь вспомнилось?
Пришлось признаться, что темнота не рассеялась. И лучик света не мелькнул.
— Вы обещали открыть, кто такой Лунный Лис, — напомнил Граве.
Ванзаров слово сдержал. Фамилия прозвучала.
— Рибер? — поразился Граве. — Так элементарно и просто: заключал пари и сам его выигрывал? И тот жандарм из охранки был прав, когда хотел его обыскать?
— Правда чаще всего проста и находится на виду, — сказал Ванзаров. — Поэтому так трудно ее увидеть.
Граве досадовал только на себя: все же было очевидно, а он принялся играть в сыщика. Никаких тайн, все было на виду, открыто, нагло и беззастенчиво. Но каков Рибер! Победитель во всем. Ни перед чем не остановился.
— Так это он… — Граве не мог произнести вслух. — …он… Бобби?
— Мысль вполне резонна, — согласился Ванзаров. — Только маленькая деталь мешает в это поверить.
— Что же это за деталь такая? Очень любопытно…
— Рибер не убивал Бобби.
Граве был разочарован.
— Ну это вы блефуете! Так и я могу заявить. Какие у вас доказательства?
— Самые веские, коллега. Хочу поздравить: вы начинаете мыслить как сыщик. Может, смените профессию? Или ловкость рук — это призвание?
Следовало обидеться на такую выходку, но Граве не смог. Вот не нашел в себе сил, и все тут. А потому счел за шутку. Так было проще.
Ванзаров лежание прервал резким скачком. Дремота подкралась предательски. Он был на ногах уже вторые сутки. И расслабляться было нельзя.
— Думайте, коллега, что вы видели и так прочно забыли, — сказал он, зевая без всякого стеснения. — А как вспомните, сразу запишите в книжечку. Чтобы не забыть.
Граве подумал, что от этого господина и комар не скроется. Видит буквально насквозь. А это пострашнее Стеньки-Обуха будет.
Валк — Тапс. Балтийская ж/д183 версты, 5 часов в пути
Загниц — Боккенгоф — Эльва — Юрьев — Таббифер — Керсель — Лайсгольм — Браш — Веггева — Рекке — Ассъ — Тамсаль
Если бы Аполлон Григорьевич был маленькой девочкой, он скакал бы на одной ножке. Но выражать нетерпение подобным образом великому криминалисту было не с руки. Вернее — не с ноги. Был риск пробить крышу. Он только ломал в пальцах сигарки, отчего шерстяной ковер покрылся слоем табачных листьев.
— Ну, уже все?! — бросился к вошедшему.
— Держать такого туза в рукаве теперь смысла нет, — сказал Ванзаров. — О вас ходят слухи, дескать, в поезде появился проводник-волшебник. Исцеляет одним взглядом. Можете появиться на публике. Исцеленные вас встретят овацией.
— Да ну вас! — Лебедев отмахнулся. — Как сладка свобода! Но какое у нее роскошное тело…
— К тому же совершенно свободное сердце, — сказал Ванзаров. — А если бы вы узнали, какое приданое за него дают…
— Да? Позвольте… Это вы о ком?
— А вы о ком? — переспросил Ванзаров.
— Фея в блестках, что отказалась зашивать ухо, а потом чуть губу себе не прокусила, пока обрабатывал рану. Характер из стали выкован, а сама нежна, как воск. Чувственна и аппетитна. Еле сдержался…
— После драки женщине хочется тепла и ласки, а вы хотели воспользоваться…
Лебедев демонстративно оскорбился:
— За кого меня здесь принимают? Мы — за честную игру в любви… Что-то холодно стало… — Он потрогал лоб. — Уж не схватил ли я инфлюэнцу?
— Все проще, мой проницательный друг, — ответил Ванзаров. — Николя перегнул ручку отопления в другую сторону. Теперь он всех заморозит. Талантливый мальчик.
— Это есть! — Лебедев хотел было возгордиться своим подопечным, но загляделся в окно. — А это что за милый провинциальный вокзальчик промелькнул? Кажется, Валк… Ох ты, поезд направо сворачивает…
— Только не сообщайте об открытии на весь вагон. Могут быть знатоки географии.
Издалека раздался долгий и протяжный удар гонга. Ванзаров взглянул на часы.
— Курочкин сзывает на ужин ровно в шесть часов.
Лебедев стал суетливо оправлять курточку, но толку от этого было мало, руки плохо слушались от волнения.
— Что у нас в меню? — спросил он.
— Только полезные и диетические блюда, — ответил Ванзаров. — Надеюсь, это придаст накал страстям. А то угольки что-то затухли.
С детства барон готовился к испытаниям. В шесть лет, прочитав «Графа Монтекристо», он понял, чему должен посвятить свою жизнь настоящий аристократ. Конечно, борьбе с несправедливостью. Борьба эта казалась ему столь же прекрасной и веселой, как рождественский бал. Он будет защищать слабых и обездоленных, в одиночку сражаясь с мерзавцами. И ничего не требовать взамен. Сделав доброе дело, он не будет искать славы или благодарностей, а отойдет в сторону и станет наблюдать, как простые люди радуются и благодарят неизвестного героя, который спас их. Картина была столь волнующей, что юный Дюпре частенько пускал слезу умиления, лежа под пушистым одеялом, которым тщательно укрывал гувернер, камердинер в это время распахивал окно спальни, чтобы пустить свежий воздух, а учитель зачитывал ему что-то из истории Цезаря на сон грядущий. Дюпре искренно верил, что предназначен делать людям добро. Конечно, не всем понравится, что к людям придет такой герой. Враги будут коварны и упрямы, их будет множество, и они примутся плести сети интриг. Наверное, они поймают его и начнут мстить. Месть их будет долгая и жестокая, барон представлял, как сидит на цепи в темном подземелье, а перед ним стоят палачи, требуя подписать отречение от добрых дел. Палачи угрожают раскаленной кочергой и плеткой. А он, измученный, но не сдавшийся, даже ценой мучений не отрекается защищать народ. Дальше этого момента Дюпре в фантазиях не шел. Зато в мучениях тренировался усиленно. Жег пальцы свечкой, колол иголкой, совал руку в прорубь и даже ел молочные пенки. С каждым испытанием он крепчал, во всяком случае, барон искренно в это верил.
Желание делать добро и наказывать зло, чего бы это ни стоило, Дюпре сохранил в целости. Новые друзья, которых он нашел случайно не так давно, сразу поняли, с кем имеют дело. И взялись за барона умело и тонко. Не прошло и года, как Дюпре был в полной уверенности, что является членом тайной организации, которая несет всем людям идеалы свободы, добра и справедливости. Ради этих идеалов требовалось немного запачкать руки. Шанс такой представился с поездкой на Олимпиаду. Барон получил важнейшее задание, от успеха которого зависело счастье народа. И тут случилась незадача. Ночная спешка так сбила с толку, что Дюпре не смог правильно подготовиться. Оказавшись в поезде, мчавшемся в Одессу, он понял, к полному ужасу, что не сможет выполнить поручение. Потому что выполнять его не с чем. Все было забыто в особняке. Это привело его в состояние глубочайшей апатии. Ему показалось, что все мечты рухнули раз и навсегда. Как он посмотрит в глаза товарищам? Что о нем подумает простой угнетенный народ? Вся подготовка оказалась напрасна. Он провалил дело, с которым граф Монтекристо справился бы играючи. Дюпре окончательно разозлился на себя и погрузился в печаль. Любая мелочь теперь его раздражала. Нужно было сделать что-то такое, чтобы доказать самому себе: он не зря прожил двадцать один год, посвященный мечтам о героических подвигах.
Пока же Дюпре сидел в купе, забившись в угол диванчика, и мрачно смотрел в окно, потемневшее окончательно. Еще короткий мартовский день пролетал обрывками серого неба и кривыми кляксами деревьев, там были темень, пустота и тоска. Тоска была в душе барона. Нечем ее было оттуда выковырять. Он услышал удар гонга, сзывавшего на ужин, услышал, как захлопали двери. Команда отправлялась в ресторан. Никто не позвал его с собой, никто не постучался к нему, проявив обычный дружеский интерес. Он один, никому не нужен и ему никто не нужен. Рибера нет, и про него все забыли. В команде он чужак. За глаза все над ним посмеиваются, что с такой щуплой комплекцией он выбрал марафонскую дистанцию. Они уверены, что он упадет на половине пути. И как же они ошибутся! О, как они будут разочарованы! Дюпре добежит до победной ленточки любой ценой. И даже если упадет замертво, он добежит. На победу рассчитывать нельзя, хотя все может случиться с настоящим героем, но он себя покажет. Он, не раздумывая, согласился на предложение Рибера бежать марафон, хотя дальше двадцати верст не бегал. Это было еще одно испытание, и спасовать перед ним было нельзя.
