Дверь пятого купе была распахнута настежь. Заскочив, Лебедев поначалу не понял, что происходит. Ванзаров лупил по чайному столику одеялом, из-под которого выскакивали языки пламени. Занавеска горела факелом. Ветер, влетавший в открытое окно, раздувал огонь.
— Воды срочно! — крикнул Ванзаров, махая и еще больше разгоняя пожар.
Кажется, логика его немного растерялась. Слова бесполезны, тут надо действовать. Бросив чемоданчик в коридор, Лебедев оттолкнул Ванзарова на диванчик, навалился на раму и резко захлопнул окно. В отместку огонь принялся за его жилетку, прихватывая края модного пиджака. Выхватив у Ванзарова одеяло, он бросил на стол и стал хлопать, словно хотел прибить муху. Повалил вонючий дым, но огонь сдавался. Он еще держался за занавеску. Рванув карниз так, что полетели куски обшивки, Лебедев швырнул занавеску на ковер и затоптал. Огонь сдался. Купе наполнилось дымом.
— А где же… — только сказал Лебедев. И все увидел сам.
В углу диванчика, откинувшись на спину, лежал мужчина. Глаза его были неестественно выпучены, рот широко раззявлен. Воротник сорочки разорван, как будто ему не хватало воздуха, а на щеках еще держались пунцовые пятна.
— Пустите…
Лебедев грубо оттолкнул Ванзарова, который послушно попятился к двери, и стал искать пульс. Пульса не было. Он посмотрел зрачки, покрытые сетью красных прожилок, и щелкнул прямо по глазу. Реакции не было.
— Опоздали… — только и сказал он.
Ванзаров попросил пропустить. Двоим в купе было не развернуться. Лебедев протиснулся в коридор, предоставляя полную свободу. Ванзаров опустился на четвереньки и полез под стол. Оттуда он вытащил пустую бутылку виски. Только на донышке осталось немного.
— Сможете определить, что намешано?
Лебедев глянул на желтую жидкость, чуть закрывавшую донышко.
— Что-то говорит мне, что в этом нет большой необходимости, — сказал он. — Все это мы видели второго дня. Князь Бобби уже выпил нечто подобное.
— Проверьте, — скорее приказал, чем попросил Ванзаров.
Вид у него был всклокоченный. На одежде следы пожара, по лицу размазаны черные полосы. Легко понять, в каком состоянии пребывает. Шутить Лебедев не стал, не время, не место, да и не до шуток, в самом деле.
— Почему это так важно?
— Вот почему… — ответил Ванзаров, поднимая стакан с подстаканником.
— Признаться, не совсем понимаю… Ну, пил он виски из этого, и что?
— Полагаете, опять накормили ядом, а виски довершил дело?
Лебедев вынужденно согласился.
— Это невозможно, — сказал Ванзаров.
— Почему?
— Сколько должно пройти времени, чтобы при смешении с виски яд подействовал?
— Часа три-четыре.
— Тогда его должны были отравить в поезде, добавив в еду…
— Ну, вероятно…
— Это невозможно. Вся еда под контролем Курочкина и его людей.
— И что же тогда?
— Остается один выход: смешать яд с виски. Такое возможно?
— Не проверял, но результат должен быть не хуже… — ответил Лебедев.
— Вот и проверьте. Ваша помощь господину Граве не нужна…
Признавать поражение или собственное бессилие Лебедеву приходилось нечасто. Даже трудно вспомнить, когда такое случалось. Сейчас выхода у него не осталось.
— В походных условиях это невозможно. Яд сложный, чтобы определить его, требуется время и оборудование. Ближайшая лаборатория у меня на Фонтанке. Если желаете, могу испытать на себе. Думаю, выдержу пару капель. В худшем случае поднимется давление. Или в обморок упаду…
— И этот человек читал мне выговор, что я не берегу себя? — сказал Ванзаров. — Аполлон Григорьевич, надеюсь на ваше благоразумие. Уверен, вам хватит духу испытать на себе любую отраву. Поэтому прошу этого не делать. Будем ставить опыты при помощи логики, а не вашего бесценного здоровья. Вашего слова мне вполне достаточно. А бутыль нам еще пригодится. Подержите ее у себя.
— Что тут произошло? — спросил Лебедев, пристраивая бутылку в походном чемоданчике.
— Я бы поставил вопрос по-другому: откуда взялся виски.
— Могут быть сомнения?
— Сомнения всегда есть, — сказал Ванзаров. — Что приходит на ум сразу?
— Граве захватил ячменный напиток в дорогу, долго терпел и наконец не выдержал. Дорогая скучная, за окном чернота, так и тянет выпить…
— В этот раз самый простой вывод не самый верный. Обратили внимание на этикетку?
— Я в них слабо разбираюсь… Вот если бы коньяк.
— Старый виски. Судя по году — двадцатилетней выдержки. Этикетка грязная, со следами пыли и сырости. О чем это говорит?
— Неужели из запасов Бобби?
— Наверняка. Но тогда в ней не могло быть яда.
С такой очевидной логикой нельзя было не согласиться.
— Яд добавили после, — сказал Лебедев.
— Это самый очевидный вывод, — сказал Ванзаров. — Бутылку прихватили в особняке на всякий случай. И вот случай представился.
— Для чего Граве надо было убивать?
Вместо ответа Ванзаров наклонился над телом и пощупал пиджак. Из внутреннего кармана он достал записную книжечку с серебряным карандашиком.
— Мой коллега все-таки вспомнил, — сказал он, глядя на разворот страниц.
Лебедев заглянул. В записях царил полный хаос. Список фамилий исчеркан значками и стрелочками-пометками. Несколько фамилий зачеркнуты. Под списком явно свежие записи: слово «спина» с восклицательным знаком и простой вопрос: «Что она видела?». К кому относились эти пометки, сказать было трудно. Только логика могла в них разобраться. Криминалист мог рассказать о почерке и когда записи были сделаны. Но проникнуть в их смысл было затруднительно.
— Чего это вы его коллегой называете? — спросил он с оттенком ревности.
— Стенька-Обух не только прислал привет мне, но и подрядил Граве выяснить, кто такой Лунный Лис, — ответил Ванзаров, заглядывая на второй разворот. — Надо же, все купе расписал…
— Такой роскошный молодой человек, спортсмен и светский щеголь, польстился на деньги воровского старшины? Не могу поверить…
— Стенька-Обух умеет уговаривать. Особенно тех, кому слишком везет в карты.
— Ах, вот что… — сказал Лебедев. — Жаль, не знал, сразился бы с ним в искусстве передергивать… Как же он так глупо попался?
— Жажда и радость открытия, — сказал Ванзаров. — Граве мучило желание выпить. А тут он вспомнил то, что так его мучило. На душе — праздник. Он спешит задать вопросы, чтобы проверить свою догадку. Делать этого не следовало. Ему по-дружески предлагают бутылку виски. На радостях Граве теряет чувство опасности… Заходит в купе, наливает полный стакан и жадно пьет. Еще успевает закурить папиросу — тоже долго сдерживался. Что происходит дальше, Аполлон Григорьевич?
— Резкий подъем давления. Ему становится жарко, еле может дышать, нужен свежий воздух, он распахивает окно. Ветер не освежает, становится хуже, кричать о помощи не может, горло сдавлено. Организм борется за жизнь, но яд действует как бомба, которая взрывается в сосудах…
— Бутылка падает, виски проливается, падает зажженная папироса, огонь полез по столу, ветер бросает на занавески… — закончил Ванзаров. — Министр путей сообщения будет в отчаянии: такое купе сожгли…
— Со стороны это выглядело, будто он в окно хочет вылезти. Мог перепугать станционных… Кто же это такой подарок ему преподнес? Выбор небольшой.
— Почему вы так думаете?
— Лидваль еле ходит, Немуров с князем и Дюпре недавно мною перевязаны. Остаются барышни да генерал с Чичеровым. Кто-то из них…
— Вовсе нет… Способ убийства говорит о том, что у человека не было другого выхода, как дать яд. Почему? Потому что по-другому не смог бы справиться с сильным Граве. Не хватало сил на прямую атаку. Тогда в ход пошли запасы яда…
— Тогда, выходит… — начал Лебедев.
— Ничего у нас с вами пока не выходит, — сказал Ванзаров. — Сейчас мне нужно знать: а что делал наш милый Николя?
Проводник уже давно держался у дверного проема. Но его упорно не замечали. Николя поглядывал на последствия пожара, на тело, привалившееся на диванчик, и не мог пошевелиться. Он чувствовал, что лично виноват в случившемся. Только где и когда он провинился, было загадкой. Ванзаров поманил его. Николя протиснулся мимо Лебедева. Ему под нос предъявили стакан в подстаканнике.
— Кто выдал Граве вот это?
Николя сознался в содеянном, боясь подумать, какое наказание за этим последует.
— А что ему было делать? — вступился Лебедев. — Пассажир просит стакан. Проводник обязан помочь. Тут и гений не догадался бы.
— Николя, какое задание вам было дано? — спросил Ванзаров.
— Следить за всем, — ответил виновник, глядя в пол.
— Следить за любой мелочью! — поправили его. — И что вы сделали?
— Я же не думал, что это все так вот выйдет…
