В ту же ночь мы снялись с лагеря и пустились в печальное путешествие под звездами, обратно через пустыню, к дожидавшемуся нас вдали кораблю и Великой Реке, которая понесет нас домой, в город. Я старался не давать ходу мыслям о том, какие последствия ждут всех нас и какое будущее ожидает Обе Земли, если он умрет.
Во время нашего обратного путешествия по реке в Фивы я ночи напролет проводил у постели Тутанхамона, ворочавшегося и метавшегося в горячке. Его сердце бешено колотилось о грудную клетку, словно маленькая птичка, оказавшаяся взаперти. Пенту прописал ему слабительное, чтобы предотвратить процессы гниения, которые могли начаться в кишечнике и распространиться к сердцу. Одновременно он боролся с раной на ноге, заново накладывая деревянные лубки и регулярно меняя льняные прокладки, чтобы у переломанной кости был шанс срастись.
Лекарь тщательно следил за тем, чтобы рана была чистой, сперва накладывая на нее свежее мясо, а затем припарки из меда, жира и масла. Однако каждый раз, как он менял повязки и мазал рану кедровой смолой, я видел, что края раны не желают сходиться и под кожей во все стороны уже расползается зловещая черная тень. Запах гниющей плоти был отвратителен. Пенту пробовал все: отвар из ивовой коры, ячменную муку, пепел растения, название которого он отказался открыть, смешанный с луком и уксусом, а также белую мазь из минералов, которые находят в пустынных копях рядом с оазисами. Ничего не помогало.
Утром второго дня пути, с разрешения Пенту, я заговорил с царем. Яркий свет дня, проникавший в покои, очевидно, успокоил и подбодрил его после долгой, полной мучений ночи. Тутанхамона помыли и переодели в чистое белье, и тем не менее его лицо уже было залито потом, а глаза были тусклыми.
— Да будете вы живы, благополучны и здоровы! — тихо произнес я, осознавая мрачную иронию ритуальной фразы.
— Никакое благополучие, ни золото, ни драгоценности не вернут жизнь и здоровье, — прошептал он.
— Врач уверен в вашем полном выздоровлении, — возразил я, стараясь не сбиваться с ободряющего тона.
Тутанхамон поглядел на меня словно раненое животное. Он знал правду.
— Этой ночью мне приснился странный сон, — задыхаясь, проговорил он. Я подождал, пока царь наберется достаточно сил, чтобы продолжить. — Я был Гором, сыном Осириса. Я был соколом, который парил высоко в небе, приближаясь к богам.
Я вытер капли пота, усеявшие его горячий лоб.
— Я летал среди богов. — Он серьезно заглянул мне в глаза.
— И что произошло потом? — спросил я.
— Что-то плохое. Я медленно падал к земле, вниз, вниз… Потом я открыл глаза. Я смотрел вверх, на все эти звезды в темноте — но я знал, что никогда их не достигну. А потом, постепенно… они начали гаснуть… одна за другой, все быстрее и быстрее.
Он схватил меня за руку.
— И вдруг я ужасно испугался. Все звезды погибли! Повсюду была темнота. А потом я проснулся… и теперь боюсь засыпать снова.
Тутанхамон поежился. Его глаза блестели, широко раскрытые и серьезные.
— Это был сон, порожденный вашей болью. Не стоит принимать его близко к сердцу.
— Может, ты и прав. Может, и нет никакого Иного мира. Может быть, вообще ничего нет.
На его лице снова отразился страх.
— Я ошибался. Иной мир существует, не сомневайтесь в этом.
Какое-то время мы оба молчали. Я знал, что он мне не верит.
— Прошу тебя, привези меня домой! Я хочу домой.
— Корабль идет с хорошей скоростью, и северные ветра нам по пути. Скоро вы будете там.
Царь печально кивнул. Я еще немного подержал его горячую, влажную руку; потом он отвернулся лицом к стене.
Мы с Пенту вышли на палубу. Мимо скользил мир зеленых полей и крестьян, словно ничего важного не происходило.
— Каковы его шансы, по-вашему? — спросил я.
Лекарь покачал головой.
— Люди редко выживают после таких ужасных повреждений. Рана сильно воспалена, он теряет силы. Я очень обеспокоен.
— Кажется, у него сильные боли.
— Я использую все, что у меня есть, чтобы уменьшить их.
— Опийный мак?
— Разумеется, я его пропишу, если боли еще усилятся. Но я не решаюсь на такой шаг, пока это не станет совершенно необходимо…
— Почему? — спросил я.
— Это самое мощное лекарство из всех, какими мы обладаем. Но сама сила его действия делает его опасным. У царя слабое сердце, и я не хочу еще больше ослаблять его.
Некоторое время мы молча смотрели на проплывающий мимо пейзаж.
— Могу я задать вам вопрос? — наконец спросил я.
Он настороженно кивнул.
— Я слышал, что существуют некие тайные книги — Книги Тота…
— Вы уже упоминали о них прежде.
— И я полагаю, они включают в себя медицинские знания?
— А что, если и так? — отозвался он.
— Интересно было бы узнать, говорится ли там о секретных веществах, которые могут давать видения…
Пенту окинул меня чрезвычайно внимательным взглядом.
— Если подобные вещества и есть на свете, их существование раскрывалось бы лишь тем, чья исключительная мудрость и положение давали бы им право на такое знание. В любом случае, почему вы хотите об этом знать?
— Потому что я любознателен.
— Это далеко не та причина, которая может убедить кого-либо раскрывать тщательно охраняемые секреты, — ответил Пенту.
— И тем не менее… Все, что вы сможете мне рассказать, будет очень полезно.
Лекарь какое-то время колебался, потом промолвил:
— Говорят, существует некий магический гриб. Его можно отыскать лишь в северных странах. Он якобы дарует видения богов… Но, по правде говоря, мы не знаем об этом грибе ничего определенного, и никто в Обеих Землях никогда его не видел, не говоря уже о том, чтобы экспериментировать с ним для того, чтобы доказать или опровергнуть его действие. Почему вы спрашиваете?
— У меня предчувствие, — отозвался я.
Пенту не нашел это забавным.
— Возможно, вам необходимо нечто большее, чем предчувствие, Рахотеп. Возможно, вам пора получить собственное видение.
На протяжении последней ночи нашего путешествия лихорадка у царя усугубилась, он ужасно страдал. Черная тень инфекции продолжала пожирать ткани его ноги. Тонкое лицо Тутанхамона сделалось землисто-бледным, а белки глаз, когда он раскрывал их, были тусклого, желтоватого цвета. Губы пересохли и потрескались, язык покрылся желто-белым налетом. Сердцебиение, по-видимому, теперь замедлилось, и у него едва хватало сил открывать рот, когда его поили. В конце концов Пенту назначил царю сок опийного мака. Это чудесным образом успокоило больного, и внезапно я понял, в чем сила и привлекательность такого лекарства.
Лишь раз, на исходе ночи, он раскрыл глаза. Пренебрегая церемониями, я взял его ладонь в свои руки. Он едва мог говорить, даже шепотом, с трудом выговаривая слово за словом сквозь обволакивающий его опиумный транс. Он поглядел на защитное Око Ра — кольцо, которое сам дал мне, — и с неимоверным усилием, призвав последние оставшиеся силы, заговорил:
— Если мне суждено умереть и перейти в Иной мир, то прошу тебя: сопровождай мое тело, сколько сможешь. Проводи меня до моей гробницы.
Его миндалевидные глаза серьезно смотрели на меня с изможденного лица. Я узнал заострившиеся черты и необычное напряжение, говорившие о приближении смерти.
— Даю вам слово, господин, — сказал я.
— Боги ждут меня… Там моя мать. Я уже вижу ее. Она зовет меня…
И он воззрился в воздух перед собой, глядя на что-то, чего я не мог видеть.
Его рука была маленькой, легкой и горячей. Я держал ее между своих ладоней так бережно, как только мог. Я посмотрел на кольцо с Оком Ра, которое он мне дал. Оно подвело его — и я тоже. Я чувствовал хрупкую медлительность его исчезающего пульса и внимательно следил за ним, пока, перед самым рассветом, царь не испустил долгий, еле слышный последний вздох, в котором не было ни разочарования, ни удовлетворения, — и тогда птица духа вылетела из Тутанхамона, Живого образа Амона, и отлетела в Иной мир навсегда; и лишь тогда его рука мягко выскользнула из моих ладоней.
Твое лицо было открыто в Доме Тьмы.
Книга Мертвых, глава 169
«Возлюбленный Амоном» в тишине вплыл в гавань Малькатта на следующий день, сразу после захода солнца. Темнеющее небо выглядело зловеще, что соответствовало общему настроению. Никто не говорил ни слова. Весь мир казался притихшим, единственным звуком был унылый, размеренный плеск весел, поднимаемых и опускаемых гребцами. На воде лежал странный тусклый шелковисто-зеленый отблеск, словно перед самумом. На длинной каменной набережной перед дворцом ожидало всего несколько фигур. Я заметил, что на всей пристани горел только один светильник. Мы выслали впереди себя гонца с вестями — самыми худшими вестями. Мы должны были вернуться вместе с царем в сиянии славы. Вместо этого мы привезли его домой, чтобы положить в усыпальницу.
