– Да хоть чумою, лишь бы удалось укол сделать! – горячечно воскликнул Лабурда и поспешил обратно к бразильцу, опасаясь, что тот заметит его отсутствие и заподозрит чего-нибудь.
– Луиза Ивановна, у академика имеется фотографический аппарат? – спросил Фаберовский, как только переводчик отбыл.
– Да, академик имеет такой аппарат, – сообщила Луиза. – Академик фотографировал свой червяк в микроскоп.
– Ну, микроскопа уже, считай, нет, – весело сказал Артемий Иванович. – Так что и фотоаппарат ему теперь без надобности. Ты, Степан, с фотографическими аппаратами умеешь обращаться, приделай его как-нибудь к треноге. Мы с Лабурды такую фотографическую карточку сделаем, хоть в окне ателье выставляй. А я, покуда, как человек художественной склонности, кое-что нам для солидности изготовлю.
– Эх, а зайца-то мы вчера топором уделали! – Он взял медные тарелки и горестно вздохнул. – Самим себе пора вакцинацию делать.
Спустя час у стеклянных сеней посольской квартиры остановилась необычная процессия: впереди стоял высокий господин в очках и в черном картонном цилиндре, испускавшем сильный запах казеиновых чернил. Он держал фотоаппарат на треноге, а позади него торжественно лупил друг о друга медными тарелками еще один господин также в картонном цилиндре. Оба щеголяли большими шелковыми розетками спереди на платье, в центре которых красовалась желтая капля.
Вышедший им навстречу камердинер от изумления безропотно пропустил их в квартиру. Там в коридоре их уже ждал сам бразилец и Игнатий Лабурда.
– Господин посол! – торжественно начал Фаберовский. – От имени и по поручению находящегося под высочайшим покровительством общества по борьбе с холерой «Капля карболки» мы собираем деньги на помощь пострадавшим и одновременно производим бесплатную вакцинацию в свете грядущей этим летом новой эпидемии.
Поляк кивнул Артемию Ивановичу и тот изо всех сил ударил в тарелки.
– Мы уполномочены объявить, что литографированный портрет всего персонала того посольства, которое пожертвует самую большую сумму, будет помещен в роскошном подарочном издании общества, один экземпляр которого уже в марте будет преподнесен Его Величеству Государю императору. Так, например, английский посол сэр Роберт Мориер пожертвовал 20 фунтов (Артемий Иванович ударил в тарелки), а французский посол граф Монтебелло – 400 франков (вновь грянули тарелки).
– Синьор посол говорит, что у него нет сейчас денег! – перевел экспрессивную речь посла Лабурда.
– Вот тебе раз! – воскликнул Артемий Иванович. – Что мы ему: бесплатно делать вакцинацию будем? Нам меньше чем за 54 франка нельзя, Пастер не одобрит. И ты еще нам четвертной должен, не забыл?
– Синьор посол говорит, что он пожертвует алмаз, который стоит больше чем дали французский и английский послы, – невозмутимо перевел Лабурда и добавил уже от себя: – От бисовы дети! Дел на четвертной, а получат алмаз!
– Передайте господину послу, что именно бразильская миссия будет увековечена в издании, – сказал поляк, и Артемий Иванович троекратно бухнул в тарелки. – А теперь спроси господина посла, может ли он предоставить нам уже готовые портреты своей миссии или мы сейчас сделаем снимок прямо на месте.
– Господин посол говорит, что общий фотографический снимок персонала миссии он сейчас принесет, но хочет, чтобы его поместили в журнале отдельно, потому что на общем снимке он в сюртуке, а хочет быть преподнесенным русскому императору в парадном мундире. Он сейчас его оденет.
– И пусть алмаз не забудет! – напомнил Артемий Иванович.
Пока Феррейра де Абреу переодевался, Лабурда провел их в кабинет посла, где Фаберовский установил треногу с фотографическим фотоаппаратом и приготовил магниевую вспышку, а Артемий Иванович заправил шприц и положил его на стол.
– Интересно, где он хранит свою переписку? – спросил Фаберовский, воспользовавшись тем, что Лабурда вышел.
Мест, где бы поверенный в делах мог хранить переписку, было не так уж много: несгораемый шкаф да ящики стола. Все горизонтальные поверхности в кабинете, включая широкие подоконники, были заставлены тарелками со студнем.
– Сгрести бы все, что у него в ящиках есть, в мешок – и драпу! – мечтательно сказал Фаберовский.
– Драпу! Драпу! – передразнил поляка Артемий Иванович. – Нам еще брульянт не принесли!
Но тут явился Феррейра, весь расшитый золотом и увешанный перуанскими и аргентинскими орденами – своих Бразильская республика еще не выдумала, – в двууголке с пером и со шпагой на боку.
– Не дать ни взять – факельщик на похоронах! – восхищенно всплеснул руками Артемий Иванович и быстро спрятал данную ему карточку со всеми членами бразильской миссии.
Вслед за карточкой бразилец вручил Фаберовскому небольшой бриллиант в замшевом мешочке и встал на указанное место. Пыхнул магний, поляк удовлетворенно вылез из-под черного покрывала, и Артемий Иванович взялся за шприц.
– Господин посол просит извинить его, – сказал Лабурда. – Сейчас у него назначена короткая встреча, побудьте пока здесь, он вернется к вам для вакцинации, как только закончит дела.
Феррейра де Абреу поклонился и вышел.
– Ох, не нравится мне этот капитан! – сказал Лабурда.
– Какой еще капитан? – спросил Артемий Иванович.
– Капитан Сеньчуков. Вот ему бы сделать прививку! Чисто сумасшедший! Я пойду переводить, а вы специально через замочную скважину послушайте, что он будет нести!
– Штаб Гвардейского корпуса оплатил Пастеру вакцинацию всей гвардии, так что ему прививку в полку делать будут, – поспешно сказал Фаберовский.
Лабурда развел руками и вышел в гостиную.
– Смотри, вон несгораемый шкаф, – шепнул поляк. – Наверняка там он все и хранит. И ключ в дверце торчит. Я пока там пошарю, а ты подслушивай, о чем капитан с бразильцем говорить будут.
Фаберовский быстро выдвинул один за другим все ящики стола и тотчас задвинул их обратно.
– Ничего интересного нет. Два револьвера, какие-то склянки и несколько газет. Ну как, капитан еще не пришел?
– Кажись, пришел.
Артемий Иванович прислушался.
– Говорит, что завтра вечером должен ехать в церковь в Полюстрово, и думает, что проведет там большую часть дня. А вот в воскресенье в Мариинском театре будет бенефис балетмейстера Иванова, в нынешнем балетном сезоне это будет лучший спектакль. Там, вероятно, будет присутствовать Государь, будет много дипломатов, и капитан думает, что бразилец не будет бросаться в глаза. Там-то они все и устроят.
– Холера ясная! – воскликнул Фаберовский, который едва успел повернуть ключ в дверце несгораемого шкафа.
– Тссс-с! Он, кажется, уходит! – Артемий Иванович отскочил от дверей.
Вошел Лабурда и внимательно посмотрел на поляка, с невинным видом стоявшего у несгораемого шкафа.
– Мы прокалили иглу на свечке, чтобы не занести, не дай Боже, господину послу какой-нибудь инфекции, – сказал Артемий Иванович и демонстративно вытер иглу шприца о штаны. – Так что мы готовы.
– Сейчас я позову синьора посла, – сказал Лабурда.
Петербург, почтовое отделение на Б. Конюшенной улице
До востребования предъявителю руб. билета № 266735
Донесение № 1 (первое)
31 декабря 1892 г.
Полюстровский участок
Милостивый государь
Во первых сроках сего донесения имею честь напомнить Вам об обещании Вашем вызволить меня из сего треклятого места. Во вторых строках сего донесения осмелюсь напомнить Вам, чтобы не было между нами потом невзаимонепонимания, что Вы мне должны один (Один) рубль, так как подбирается бедность к запасу кредитных билетов, и вы мне отдайте обратно мой рубль. И в третьих строках спешу донести Вам необычайной важности сведения, добытые мною по известному Вам вопросу сегодня утром в Сретенской церкви на Варваринской улице, чтобы вы их поелику возможно срочнее доставили Его Превосходительству Директору Департамента Полиции Петру Николаевичу Дурново. Возложено было на меня приставом поручение явиться в эту церковь с новогодними дарами дьякону Верзилову, самому священнику и его супруге, а также детям его, суть поповнам и поповичам. И что меня обидело – со строгим наказом конфект из кулька не жрать, как будто я когда жрал. А коробку «Сампьючай» носил и в ведро в сенях уронил, так я коробку представлял, а что конфеты не все – ихняя же собака и пожрала с обертками, а я собак боюсь. А коли бы я пожрал, так обертки бы остались мне во уличение. И вот в таких оскорблениях проистекают мои лучшие три года жизни. Походатайствуйте и заберите меня отсюда. Что же до обещанных сведений, то о них речь впереди, а именно ниже. Перед самым началом литургии, куда и я зашел погреться, в церковь прибыл капитан Сеньчуков и уединился со священником в приделе за купелью, где они о чем-то с заговорщицким видом перешептывались. Я подошел под благословение, и оставался затем невдалеке. Сперва они спорили о каких-то деньгах и подрядах, а засим капитан Сеньчуков объявил отцу Серафиму Свиноредскому, что Его Высочество – а какие именно Высочество сказано не было, – соизволил временно нарядить капитана Сеньчукова в свое полное распоряжение, отрядив на это время для исполнения должности старшего адъютанта Гвардейского корпуса капитана Редигера из Семеновского полка, каковой, по его словам, «чухонский остолоп» уже имел опыт служения в старших адъютантах. Капитан также изъяснил, что великий князь желает иметь хотя бы один составленный и хоть как-то натасканный отряд уже к Водосвятию, так что надо создать не позже второго января для Доброхотной лиги две группы: одну из отбывших службу, для формирования какой-то панельной охраны, и отряд из кулачного элементу для воинских диверсий и эскапад. Они говорили еще про баб и детишек, чтобы следить за царем, куда он поедет, но тут я не понял, к чему тут они. Отец Серафим согласился представить оба отряда второго числа, и капитан пообещал приехать на смотр и провести первое учение с экзерцициями. Отец Серафим взялся доставить каждому к означенным маневрам гирьку на тросике и окованную железом палку, а капитан еще сулил, что выпросит отцу Серафиму из конторы Двора револьвер как начальствующей особе с достаточным количеством амуниции, а именно два патрона, чтобы застрелиться, коли с одного разу не попадет. А больше они ни о чем не говорили, потому что отец Серафим осерчал на капитана и выгнал меня из церкви.
