Ева кивнула.
– А куда?
– Пока еще сам не знает. На свободных хлебах, это так у них называется. То там, то здесь, – она кротко улыбнулась. – Обещают договор на книгу.
– Тем более деньги пригодятся! Передавай ему привет от меня.
Он быстро выпил и снова наполнил рюмку. Помолчал.
– Может быть, в последний раз видимся, – негромко проговорил Старшинов. – Извини, если обидел чем!
Он вздохнул, махнул рюмку, поднялся, отвесил Еве короткий поклон и вышел. Хлопнула входная дверь. Ева вздрогнула. Слезы заблестели в ее глазах.
Лида сидела на кухне за столом. На ее тарелке лежали две котлеты с горошком, такая же тарелка с котлетами и горошком стояла на другом конце стола. Но место мужа пустовало. Из дальней комнаты доносился детский плач. Лида услышала его, поднялась и пошла в комнату дочери. Вера кормила ребенка грудью. Лида с тихой улыбкой смотрела на них.
– Ты же встречалась с Гарумовым и не сказала мне, как там папа? Что он говорит?
– Говорит, что твой отец жив-здоров и бодр духом!
– А ты не спрашивала у Гарумова по поводу свидания? Внучку бы показать ему! Вот бы он порадовался!
– Свидания отцу не дают. Во время следствия свидания вообще запрещены.
– Что за страна?..
– Советский Союз! Ты только не волнуйся, а то молоко может пропасть!
– Я не волнуюсь! Но я страдаю! – Вера с грустью посмотрела на мать.
Лида сочувственно покачала головой.
– Киса, я тебе поесть приготовила. Покормишь, приходи! Я не могу одна ужинать.
– Хорошо.
Лида вздохнула, поднялась, вышла из ее комнаты.
Полковник спал в своем кабинете, в кресле, когда зазвонил телефон. Скачко нашарил рукой кнопку настольной лампы, надавил на нее, вспыхнул свет, посмотрел на часы: половина второго. Телефон продолжал звонить. Скачко поморщился и снял трубку.
– Полковник Скачко слушает? – полусонным голосом прогудел он. Но в трубке молчали, хотя робкое дыхание Павел Сергеич услышал. – Эй, кто там, назовитесь! Или я повешу трубку!
– Это я, Маша… – послышался испуганный голос.
Скачко вздохнул.
– Я тебя разбудила?
– Нет, я работал.
– Извини, но мне твой Боков сказал, что ты спишь у себя в кабинете. Это правда?
– Нет, я здесь работаю.
– А где ты спишь?
Повисла пауза.
– Тебя интересует именно «где», а не «с кем»?
– Меня интересует и то и другое.
– А ты сейчас одна?
– Да.
– Почему?
– Мы расстались.
– Почему?
– Он сказал, мы не подходим друг другу!
У Маши слезы навернулись на глаза.
– А мы разве подходим?
Повисла пауза. Маша не знала, как ответить на этот вопрос. И он, видимо, тоже. Сидел и молчал.
– Ты должен знать ответ на этот вопрос.
– Ты меня разбудила, чтоб задать этот вопрос?
– Ты сказал, что работал.
– Да, извини!
– Но я тебя разбудила, чтоб сказать совсем другое… – Она на мгновение умолкла. – Я хочу тебе сказать, что ты можешь спать и дома, я не против. Я не выгоняла тебя!
– Я подумаю.
Она облегченно вздохнула.
– Ну вот и все, что я хотела сказать! Извини, что разбудила. До свидания!
– До свидания!
Она положила трубку.
– А когда можно приехать?! – вдруг спохватился он, но из трубки уже слышались короткие гудки.
Скачко бросил трубку, сел в кресло, потянулся за сигаретами, но пачка была пуста. Он тоскливо вздохнул, увидел, что в чашке остался кофе, глотнул, поморщился, набрал номер. На другом конце долго не отвечали. Наконец ответили, и Скачко, не дав собеседнику вымолвить и два слова, зарычал сам:
– Полторы недели прошли, где они, твои дефицитники, черт тебя подери?! Кто мне лапшу на уши вешал, райские кущи обещал?!. Ну, чего молчишь?!
– Паша, я не знаю никаких дефицитников, – послышался робкий, почти писклявый голос Маши.
У Скачко вытянулось лицо.
– Извини, Маша, это я Бокова хотел настропалить, а механически набрал тебя. Извини!
– Не за что!
Она тихо рассмеялась, положила трубку, а он опять спохватился.
– Черт! Опять забыл спросить, когда же можно приехать?!
И положил трубку на рычаг.
До открытия гастронома оставалось еще четыре минуты. Все находились на своих рабочих местах, в накрахмаленной униформе. Зоя, подтянутая, в траурном костюме, с бледным от пудры лицом стояла посреди торгового зала. Рядом с ней находилась Лида с заплаканными глазами и блокнотом в руке. Тишина стояла такая, что слышно было, о чем переговаривались люди за дверьми на улице.
– Вчера на три часа раньше закрыли! По техническим этим… причинам!..
– Дак ревизия, говорят, нагрянула! Это пишут так: «По техническим причинам!» Просто воруют много!
– А кто не ворует?
– Все воруют.
– Стреляли бы по пять человек в день, меньше бы воровали! – проворчал мужской голос.
Зоя послушала эти реплики, набрала воздух в легкие и объявила:
– Начинаем работать! Гастроном открыть!
Уборщица Нюра со шваброй в руках, стоявшая на страже, услышав возглас, тут же открыла двери. Толпа с улицы хлынула в магазин, а Зоя с Лидой не спеша двинулись к себе. Все продавцы провожали их тревожными взглядами.
Беркутов сидел в камере для допросов, осунувшийся, с короткой щетиной на щеках и подбородке. Гарумов, взглянув на него, передал две пачки сигарет и шоколадную конфету. Беркутов улыбнулся, не спеша развернул ее, потом разжевал.
– Запах работы!.. – шепотом выговорил он.
– Дома все в порядке, Лида работает, – негромко говорил Беркутову Гарумов. – Внучка растет, Вера кормит ее грудью, молоко есть, все хорошо, Георгий Константинович!
Беркутов кивнул. Гарумов показал ему фотографии внучки. Беркутов долго не мог оторвать глаз от фотографий. Но Гарумов забрал их, сунул в портфель.
– Скажи, что происходит? – с мученической гримасой спросил у адвоката Беркутов. – За три недели меня ни разу не вызвали? Они что, забыли? Или дело остановили?
– Еще чего, «остановили»!.. Собирают силы, мой милый, набирают компромат. И небезуспешно. Объявили амнистию дефицитникам, директорам пищевых комбинатов, если те дадут показания на тебя. Ты что-то им давал?
Беркутов пожал плечами.
– Да, всем давали, – помедлив, разъяснил Георгий Константинович. – Многие намекали, сами просили: к празднику, юбилею, как откажешь. И денежные поощрения были. Такая уж работа, все строилось, как говорится, на личной заинтересованности. Ты же знаешь!
Гарумов кивнул.
– Хорошее было время! – вздохнул он.
Скачко находился в кабинете генерала, Култаков спешно раздевался. Вытащил расческу, провел по волосам.
– Я от Андропова, он в больнице! Долго не пускали, очередь, всем надо, все рвутся. Боюсь, что… – Он опечалился, не договорил, махнул рукой, сел за стол. – Ну, что там по Беркутову?
Полковник открыл было рот, но генерал тотчас жестом остановил его, включил селектор.
– Спим, что ли?! Чаек, кофеек, это чья забота?!
– Моя, – отозвался Красавин.
– Так живо неси! – раздраженно бросил он и отключился.
Через секунду вбежал Красавин с подносом в руках. На нем были кофе, чай и вазочка с печеньем. Красавин освободил поднос и ушел. Култаков взял себе чай. Скачко пододвинул себе чашку с кофе, бросил сахар, стал размешивать.
– Ну, что?!
– Три заявления уже есть…
– Так они и неделю назад были! – возмутился генерал. – А я бы хотел услышать другие цифры!
– Мы каждый день занимаемся поиском этих взяточников, работаем с ними…
Но генерал перебил Скачко:
– Андропов считает Беркутова первым вором страны. И жаждет, чтобы этот отличник советской торговли получил по заслугам, а вот эти в кавычках заслуги вы и должны выявить, найти, придумать, черт вас всех побери! А вы отъелись на казенных харчах и мышей ловить перестали!
Култаков просверлил полковника сердитым взглядом.
– Встряхнись, что с тобой происходит?! Я тебя не узнаю, Паша. В кои-то веки ты выполняешь задание самого Генерального секретаря ЦК КПСС! Да я бы умер от счастья!
– Видимо, мне больше ничего и не остается, – нахмурившись, вяло огрызнулся Скачко. – Я тут с одним из этих директоров с глазу на глаз говорил, он клятвенно обещал с утра у нас появиться и заявление накатать, а наутро директор исчез! Нет его! Хоть во всесоюзный розыск подавай! Исчез, растаял!
– И что, так и не нашел?
– Нашел! На австрийском курорте! Язву лечит! Врач справку показал: ночью приступ приключился, и они отправили его на курорт.
– И ему в один день все сделали?! – не поверил Култаков.
– Да нет, он месяц уже оформлялся! А когда я с ним ласково гутарил, у него билеты уже на руках были. Но про них он мне ничего не сказал, побоявшись, что я его поездочку приторможу. Взял и укатил! Теперь вот, боюсь, как бы от страха он у австрийцев политического убежища не попросил!
Култаков нахмурился.
– И такие аттракционы у нас с Боковым по каждому директору! Не верят они, что им амнистия будет! – продолжал Скачко. – А те, кто написал заявления, уже готовы забрать их обратно. Мол, оговорили себя от страха!
