– Тот субъект, что следил за нами в «Короне», – догадался Владимиров, – либо сам Проджер, либо кто-то из его людей.
– А все таки нехорошо мы поступили с бедолагой, – сказал Фаберовский. – Бедному лазутчику негде даже переночевать, наверное. Мало того, что мы не дали ему обещанного шиллинга, так пан Артемий лишил его еще и честно заработанного жалованья.
Фаберовский подкинул на ладони серебряный шестипенсовик.
– Нельзя поощрять бездельников и предателей, выдающих своих хозяев, – сказал Артемий Иванович.
38.
ПИСЬМО ВЛАДИМИРОВА – ФАБЕРОВСКОМУ
20 сентября 1888 года
Отель «Александра»
Лондон
В этом Лондоне ни одна сволочь по-русски не разумеет. Если бы знал, Степан, как мне тоскливо тут! Одна родная душа есть, да и то ты. Жди завтра к завтраку.
Твой Артемий.
21 сентября, в пятницу
Утром Особый отдел производит обыск и обнаруживает небольшое количество сваренного динамита. При обыске присутствует также кто-нибудь из Столичной полиции.
По окончании обыска является Курашкин и сообщает, что его попросили закупить на вечер льда. Сам он предупреждает Дымшица, чтобы тот не ходил сегодня в мастерскую. Дымшиц бежит к Тамулти и предупреждает того. Тамулти успевает перехватить ирландцев прямо перед тем, как они собираются войти во двор. Дымшицу он говорит, чтобы тот никогда больше не приходил к нему и не говорил о нем никому.
Полиция (в т. ч. Пинхорн) устраивает засаду в мастерской, полагая, что взятие с поличным во время варки будет слишком опасным. Дверь запирают снаружи.
Во время переговоров о деталях засады выясняется, что приметы двух ирландцев, которых они ожидают в мастерской, и тех двух, что сопровождали Васильева и имели дом на Брейди-стрит, совпадают.
Тамулти меняет место жительства. Он перебирается на Бетти-стрит в дом рядом с трактиром «Красный Лев», где большое количество людей позволяет избежать наблюдения, решив, что так близко от клуба его разыскивать не будут. Оставив там вещи, он едет к Фаберовскому и там передает ирландцам деньги, взяв с них расписку и сказав, чтобы они не пытались его больше разыскивать. Он отдает ключи ирландцам, чтобы они смогли, если полные идиоты, забрать у него из дома готовый динамит.
18.
ДЕЛО № 153 ч.2/1909 ОСОБОГО ОТДЕЛА ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ
ПИСЬМО ВЛАДИМИРОВА – РАЧКОВСКОМУ
9/21 сентября 1888 года
Отель «Александра»
Лондон
Милостивый государь Петр Иванович!
Экстренное событие вынуждает меня писать Вам немедленно в ожидании Ваших необходимейших инструкций. По нерадивости Поляка полиция выследила ирландцев и сегодня накрыла их прямо на конспиративной квартире, вследствие чего положение было спасено мною ценою громадных усилий и ущербом моему здоровью от неумелых действий помощника Поляка, а именно по фамилии Легран. Сейчас Поляк прячет их у себя в доме на Эбби-роуд, 9, но недолго, потому что боится и хочет перевезти в другое место.
Хотя оставшиеся деньги от Вас 30 фунтов за август я получил, но они нужны на дело, а снимать другую комнату для ирландцев нет возможности, потому что Поляк платил не по неделе, а на месяц вперед. Прошу выслать еще столько же, а также неполученные мною деньги за сентябрь и жалование нам с Поляком. Что же нам делать дальше?
Ваш Гурин
22 сентября, в субботу
Хотя Фаберовский первоначально и не собирался ехать на дознание, справедливо считая, что ничего существенного из свидетельств на нем уже не почерпнет, возможность узнать, что же такое унес с места преступления Васильев, заставила его одеться и покинуть дом на Эбби-роуд. На месте вчерашнего бродяги он увидел знакомый сундук мороженщика с тентом из матрацного тика и подошел поближе. Похожий на английского бульдога мороженщик с отвисшими брылями, покрытыми курчавящимися рыжими баками, выпучился на поляка.
– Любезный, я хочу вот этого мороженого, – сказал поляк. – Только оно какое-то неприглядное, словно тот бродяга, которого ты обычно сменяешь по утрам. Кстати, мы ошпарили его сегодня ночью кипятком. А потом посадили его задом на каминную решетку, и стали щипцами драть ему ноздри…
– Я не могу продать вам мороженое, – нервно засуетился продавец, закрыл бидоны крышками и спрятал ложку на длинном черенке в сундучок.
– Отчего же, любезный?
– Место тут, на Эбби-роуд, невыгодное, никто мороженое не покупает. Надо в другое перебираться.
– Подожди, подожди! А как же я?! – поляк пошел следом за мороженщиком, который навалился животом на ручку сундука и тот заскрипел несмазанными колесами, подпрыгивая на булыжниках. – Передай мистеру Проджеру, что сегодня я еду в Уайтчеплский Институт Рабочих Парней на дознание. Если он хочет, может сам подъехать туда, я его все равно не узнаю.
Артемий Иванович не захотел никуда ехать и на вокзал встречать Продеуса не пришел. Продеус приезжает к Фаберовскому (тот как раз уходит), но поляк требует денег, а поскольку денег нет, то заявляет, что ничего не знает и вообще больше никаких дел с Рачковским и его господами не имеет. Он едет на дознание и Продеус едет вместе с ним до Восточного Лондона.
Из-за забав с мороженщиком Фаберовский очередной раз опоздал к началу дознания. Дежурившие в оцеплении констебли уже помнили его в лицо, поэтому беспрепятственно пропустили в зал, где рядом с Пинхорном он увидел пустое место – инспектору надоело всякий раз гонять зрителей и он попросту положил на него свою форменную кепи, на которую никто не осмелился сесть.
– Я думал, что вы не придете, – сказал Пинхорн, убирая кепи со стула. – Ничего особо интересного вы не пропустили. Сейчас допросят нашего дивизионного хирурга и можно уходить, поскольку, кроме болтовни коронера Бакстера, ничего больше не предвидится.
– Решили-таки узнать, что украл из тела убийца? – обернулся к ним сидевший впереди Абберлайн.
Фаберовский утвердительно кивнул и приготовился слушать.
– А сейчас мы заслушаем доктора Филипса, который представит нам дальнейшие свидетельства о посмертных увечьях, которые он опустил на предыдущих слушаниях, – объявил коронер, приглашая полицейского врача занять место для дачи показаний.
– Но ведь на прошлом заседании было решено не сообщать публике подробности, – возразил доктор, поднимаясь со стула.
– Свидетельство необходимо дать по различным причинам, которые мне нет нужды теперь перечислять, – коронер поправил цепь на груди и повелительным жестом предложил доктору пройти. – В частности, не все медики могут согласиться с доктором Филипсом в том, что увечья произошли после смерти.
Услышав это, доктор Филипс сник.
– Я вынужден уступить коронеру, но сожалею о его решении представить подробности публике.
– Я согласен с доктором Филлипсом, что свидетельство слишком шокирующе, – сказал Бакстер. – Поэтому предлагаю женщинам и детям покинуть зал суда, а прессе воздержаться от оглашения подробностей.
Раздались протестующие крики, послышались расстроенные женские рыдания и обиженный детский плач, но Бакстер был непреклонен и велел своим помощникам навести в зале порядок. Началась толкотня, женщины завизжали, а мужчины, что посметливей, бросились на помощь судейским, пользуясь возможностью пощупать молодых и еще не развращенных дам, за что при других обстоятельствах пришлось бы выложить немалые деньги.
– Это становится интересней, – потер руки Пинхорн. – Я как чувствовал, что на первые дознания можно было не ходить. А ты что, особенный? – инспектор вытащил из под скамейки, прямо из-под Фаберовского, чумазого мальчонку, который надеялся там укрыться от бдительного ока коронерских чиновников. Мальчишка был вышвырнут Пинхорном в проход между скамьями и тут же его взашей вытолкали прочь из зала.
– Зачем вы его так, инспектор? – спросил поляк.
– Как нападать стаей на моих констеблей и избивать их во время дежурства – так этой шпане можно, а как выкинуть их из зала во исполнение распоряжения коронера, так уже и нельзя? Ему полезно. Я вас постыдился, а то бы ему еще и в морду дал.
– Итак, доктор Филипс, – громко сказал Бакстер, призывая зал к тишине, – огласите подробности, которые были опущены в прошлый раз.
Доктор покорно кивнул головой и, достав из кармана визитки бумажку, прочел:
– Живот был полностью вскрыт: внутренности вынуты из тела и помещены на плечо трупа; в то время как из таза полностью удалены матка и придатки с верхней частью влагалища и задние две трети мочевого пузыря. Никаких следов этих частей не смогли найти, и раны были чисто разрезаны. Очевидно, это работа эксперта – одного, по крайней мере, который имел такое анатомическое знание или знания патологической экспертизы, которые позволяют получить органы тела одним взмахом ножа.
– Хотел бы я знать, – сказал Пинхорн. – Каким образом убийца прячет дома свои трофеи, что это не становится известным его домочадцам? Чтобы сделали вы, мистер Фейберовский, если бы ваша служанка принесла подобное домой?
