Джек Потрошитель
Не возражаю, если мне дадут эту торговую марку.
Было не слишком любезно отправлять это по почте прежде, чем я добуду все красные чернила от моих рук, черт бы их побрал. До сих пор не удается. Теперь они говорят, что я доктор, ха-ха.
25 сентября, во вторник
В некоторых случаях Артемий Иванович твердо держал свое слово и утром приехал позавтракать к Фаберовскому. Тот благодушно сидел в кресле в кабинете, перекладывая на столе вскрытые конверты.
– Прекрасная погода, не правда ли? Я люблю эти утренние лондонские туманы… Они предвещают хорошую и сухую погоду… Что пан себе желает есть? – спросил Фаберовский Артемия Ивановича, приглашая за стол. – У меня имеется холодная говядина, паштет из гусиной почки и тушеная зайчатина.
– Да все буду есть, – торопливо ответил Артемий Иванович. – Я тут еще тресочки прикупивши.
И он выложил на стол рыбу, завернутую во вчерашний выпуск «Стар», купленный за полпенни у уличного разносчика.
– Рози, – окликнул поляк девушку, хлопотавшую на кухне. – Если у тебя все готово, можно нести.
Розмари принесла на подносе две тарелки и поставила их перед Фаберовским и Владимировым. Но позавтракать они не успели. Явилась Шапиро и с криком: «Вы вляпались со своими ирландцами!» сунула Фаберовскому вчерашний номер «Эхо». Поляк схватил газету и впился в нее глазами.
– Откуда она у тебя?
– Мне ее дал Барнетт, – ответила еврейка.
– Что-нибудь случилось? – встревожено спросил Артемий Иванович, глядя поляку в лицо.
– Пан ведает, что тут написано?! Что полиция в лице инспектора Рида и сержантов Годли и Энрайта отрабатывает, – Фаберовский заглянул в газету, – «легкую нить, данную им Жемчужной Пол», которой «не придали большого значения в то время, но теперь, поддержанная показаниями Элизы Купер и Элизабет Аллен, она заставила власти подозревать человека, в настоящее время проживающего в поблизу Бакс-роу»!
– Ну и что?
– А то, пан, что Элиза Купер и Элизабет Аллен – это те две шлюхи, что запомнили ирландцев с Васильевым, когда мы подбирали место, и затем сидели с ними в трактире. А Жемчужная Пол – не только главный свидетель по делу Тейбрам, но и та самая баба, что навела полицию на Брейди-стрит! Хая, оставайся тут, а я беру револьвер и мы немедленно едем до Даффи.
Фаберовский выглянул в окно. Соглядатай – сегодня это был чистильщик сапог – сидел на своем месте.
– Сейчас я велю конюху заложить экипаж, а пан пускай смотрит за улицей. Когда на ней не будет ни одного кэба, подайте мне знак.
Чистильщик сапог, как и предполагал поляк, оказался плохим шпионом. Он пытался уцепиться сзади к выехавшему из ворот крытому экипажу, но был сбит Артемием Ивановичем. Под злорадный хохот агентов он пробежал несколько шагов за экипажем и в бессильной ярости запустил в него щеткой. Заехав в контору на Стрэнд и забрав Батчелора, которого поляк посадил вместо себя за кучера, они помчались в Уайтчепл.
Всю дорогу Фаберовский молчал. Лишь когда они миновали Олдгейтскую водоколонку и перекресток с Майнориз, поляк повернулся к Артемию Ивановичу и, кивнув направо, сказал сквозь зубы:
– Тут на днях, не далее как во вторник, один чудак, немец-парикмахер, пристал вон там, в конце улицы под железнодорожной аркой к проститутке по прозвищу Однорукая Лиз.
Окрестности железнодорожной арки были хорошо знакомы Артемию Ивановичу. В памяти его всплыл нежный селедочный запах.
– Его поймавши? – спросил он.
– Схватили. Хотя прежде он успел учинить хармидер в кофейной палатке на Уайтчепл-Хай-стрит. Он грозил хозяину палатки ножом и тот запустил подносом ему в голову, после чего вызвал констебля, который арестовал немца. Интересно, что стало с подносом? Его даже на барахолке теперь не купят.
– Ну-с, со старыми вещами всегда трудно, – добродушно согласился Артемий Иванович. – Вон у ирландцев целый тюк испачканного платья лежит, так нет чтобы на барахолку на Петтикот-лейн отнести! Мы, говорят, лучше в стирку отдадим да носить будем! Валяется только зря посреди комнаты.
– Что валяется?!
– Тряпки грязные Урода нашего, – растерянно ответил Владимиров, видя, как багровеет лицо Фаберовского. – Я их еще в прошлый раз заприметил.
Вопль, изданный поляком, заставил лошадей понести, и Батчелор едва справился с поводьями, когда им потребовалось свернуть на Брейди-стрит. Поляк велел проехать мимо кладбища и дома и встать дальше, чтобы не привлекать внимания. Напротив дома миссис Слоупер торчал какой-то подозрительный тип, типичный филер, так что обратно к дому они пошли пешком. Батчелору было велено ждать, пока они зайдут внутрь, и только когда они будут готовы выйти, подъехать к двери.
Явившись в каморку, они пинками подняли с жесткого ложа мирно спавших прямо на голых досках Даффи и Конроя. Те заметались по каморке, спросонья ничего не понимая.
– Где тюк?! – Артемий Иванович схватил Конроя за шиворот и тряхнул.
Русский язык не способствовал прояснению сознания ирландца, а французский по пути на Брейди-стрит Владимиров позабыл, так что дело поляку пришлось взять в свои руки. Они перевернули в комнате все вверх дном, прежде чем из под вороха грязных простынь и объедков был выужен заветный тюк.
– Для чего от вас смердит, как от последних нищих побирушек, роющихся на помойках? – брезгливо спросил поляк, отбрасывая в сторону грязные кальсоны.
– Спросите у своего Гурина, – огрызнулся Даффи.
И тут они услышали грохот колес подъехавших кэбов, разительно отличавшийся от мягкого хода экипажа Фаберовского. Затем раздался звук, вселивший в их сердца еще больший ужас: лязг подкованных полицейских ботинок по булыжникам мостовой.
– Если нас и может что-то спасти от виселицы, так это избавление от тюка, – шепнул Фаберовский, доставая длинноствольный армейский «веблей», взводя курок и опуская оружие обратно в карман.
– Давайте я в них стрельну, – сказал Артемий Иванович.
– Один такой уже стрелял в полицейских. В эту среду его присудили к пятнадцати годам каторжных работ.
Шаги полицейских, вошедших в дом, и скрип лестницы под их ногами заставили Владимирова промолчать и лишь скорчить ужасную гримасу. Констебли остановились на площадке наверху. Наступила полная тишина.
– Фаберовский! – сказал громогласным шепотом Артемий Иванович. – Тс-с-с!
Он поднял руку, чтобы приложить палец к губам, зацепил манжетой за ручку чайника и тот покатился, оглушительно дребезжа, по полу. Полицейские загрохотали башмаками вниз по лестнице. Схватив свою увесистую трость, Фаберовский ринулся в дверь прочь из каморки и выскочил, но не на улицу, а на внутренний двор. Один из констеблей, выставив перед собой дубинку, бросился следом, а другой побежал к кэбу за помощью. Даффи, Конрой и Артемий Иванович с тюком выскользнули из каморки и тоже кинулись на улицу. Фаберовский, пробежав по двору несколько шагов, развернулся и обрушил трость на гребень полицейского шлема. Шлем смялся и констебль, охнув, повалился наземь, а Фаберовский поспешил обратно.
Оказавшись на улице перед одним из двух стоявших у дверей четырехколесных кэбов, Владимиров, не думая, размахнулся и метнул тюк на крышу. Тут он заметил вылезающего из кэба полицейского и одетого в штатское сыщика – детектив-сержанта Годли – и бросился назад. От третьего кэба, стоявшего у ограды, устремились филер, два констебля и тот, что побежал за помощью. Оглянувшись, Артемий Иванович увидел подъезжающий брум с Батчелором на козлах и они с Даффи и Конроем запрыгнули в него.
Тем временем полиция уже вбежала в дом. В проходе во двор они увидели лежавшее ничком, лицом вниз, тело хорошо одетого джентльмена, а дальше во дворе констебля в смятом шлеме.
– За мной! – крикнул Годли и все четверо полицейских смело бросились за ним во двор.
Казавшийся мертвым или оглушенным джентльмен тут же вскочил и проворно запер дверь – единственную крепкую вещь в доме по причине недавней замены – на засов. Затем поляк выбежал на улицу, вскочил к Батчелору в экипаж и велел мчать прочь во весь опор.
– Где тюк? – спросил он, плюхаясь на сиденье.
– На крыше, – ответил Артемий Иванович. – Я сам его туда закинул.
– Стой! – крикнул Батчелору Фаберовский и выглянул в окно.
На крыше ничего не было.
Тогда Артемий Иванович выскочил из экипажа и побежал назад – благо, что уехали недалеко – и увидел двух кучеров кэбов в небольшой толпе, склонившихся над своим коллегой, сбитым с козел метким броском Владимирова. Растолкав их, Артемий Иванович схватил тюк и уже через несколько мгновений был в экипаже у Батчелора. Медлить было нельзя – на улицу доносились удары, которыми полицейские вышибали дверь со двора, – и рыжий сыщик пустил лошадей вскачь.
Такой скачки Уайтчепл не видел никогда. Экипаж вертелся между груженых подвод, телег и повозок, распугивал пешеходов, заставлял трепетать всех, кто находился в тот момент рядом. На Лондонском мосту Фаберовский велел притормозить и, на ходу отворив дверцу, бросил тюк в Темзу.
