– Не сейчас, – сказал Даффи, чтобы отвязаться от назойливого доктора. – Позже. Я подумаю.
– Ну подумайте, – согласился Тамулти. – А я пока покурю.
Он достал глиняную трубку, набил ее табаком и вышел на улицу. Вернулся он минут через десять.
– Что я видел! – сказал он возбужденно. – Там схватились супруги. Он требовал от жены объяснений, откуда она взяла пакет с ароматными лепешками, а она отвечала, что ей подарил его в трактире один джентльмен. Тогда он повалил жену на землю, она даже вскрикнула несколько раз. И тут я увидел человека, идущего со стороны Коммершл-роуд. Какой-то еврей, похожий на актера из провинциального театра. Увидев драку, он перешел на другую сторону улицы. Муж заметил его да как закричит: «Ну что ты уставился, жидовская рожа?!» Прохожий его испугался, да тут еще меня заметил и как припустит! Так до конца улицы и пробежал, ни разу даже не оглянувшись. Разве это мужчина? Не удивлюсь, если узнаю, что он несся без остановки до самой железной дороги. Ну что, вы пойдете со мной?
– Пойду, – неожиданно согласился Даффи. – Но если у вас на уме какая-нибудь пакость, то вы пожалеете, что пригласили меня. Только мне сперва надо зайти в клуб, предупредить товарищей.
Американец согласно кивнул и они направились к клубу.
– О черт! – выругался Тамулти, споткнувшись обо что-то позади ворот, когда попытался вдоль стенки добраться в темноте до дверей клуба.
– Что там? – спросил Даффи, пролезая в калитку.
– Тут кто-то лежит, – ответил Тамулти. – Когда я был в клубе вместе с вами, здесь лежала жена управляющего. Сейчас я зажгу спичку.
Он чиркнул спичку и в мгновенной вспышке пламени, тут же задутой ветром, они увидели тело женщины, лежавшей вдоль стены головой к воротам.
– Надо убрать эту дрянь с дороги, – сказал Тамулти, беря тело за плечи. – А то когда пойдем обратно, опять споткнемся.
И тут американец вдруг стал отчаянно ругаться.
– В чем дело? – удивился Даффи.
– Она вся в чем-то липком, – сказал Тамулти и опять чиркнул спичкой. – Да это же кровь! Это та женщина, которую бил ее благоверный супруг! Из ревности он перерезал ей горло, а теперь скажут на нас. Надо бежать отсюда, пока нас никто не видел. У меня дома можно умыться.
И тут он услышал грохот колес подъезжающей тележки.
– Быстрее прячемся во дворе, – шепнул Даффи и они, не разбирая дороги, умчались в темноту.
Леви Дымшиц возвращался домой с Уэстоу-Хиллской ярмарки в Сиднеме, чтобы оставить товары у жены и отвести своего пони в конюшню в Джордж-ярде на Ганторп-стрит. Он потянул за вожжи и лошадка послушно повернула в знакомый двор. Однако не успела тележка Дымшица миновать раскрытые настежь ворота, как пони всхрапнул и прянул назад. Дымшиц едва не свалился на мостовую. То, чего испугалась лошадь, было большой темной массой справа у стены почти сразу же за воротами, похожей на кучу грязи. Он попытался понудить пони идти дальше, но животное упрямилось. Дымшиц вгляделся в темноту и потыкал в кучу кнутовищем. Сомнения в том, что это именно куча грязи, заставили его спрыгнуть с тележки. Даффи с Тамулти слышали, как он безуспешно чиркал спичкой.
– Пьяная тварь, – пробормотал Дымшиц по-еврейски, видимо ни на секунду более не сомневаясь, что это его жена, и вошел в клуб, чтобы позвать кого-нибудь помочь. – Надо перенести ее в дом.
Воспользовавшись моментом, Тамулти бросился к воротам и исчез. Замешкавшийся Даффи услышал из клуба голос благоверной супруги управляющего, когда тот стал подниматься по ступенькам в клуб, и не решился последовать примеру американца.
– Где ты шлялся так долго? – мадам Дымшиц, разъяренная неповоротливостью слуги, опрокинувшего тарелку с фаршированными гусиными шейками, была рада, что можно сорвать злость еще на ком-нибудь.
– Разве это не ты там лежишь у ворот?! – искренне удивился Дымшиц.
– Я?! Да в своем ли ты уме? Я кормлю всех этих оболтусов, у меня нет времени даже прилечь!
– А кто же тогда валяется там снаружи? – еще больше поразился Дымшиц.
– А мне почем знать! Пойди да посмотри.
– Боязно как-то, – сказал Дымшиц. – Любезный, – обратился он к заспанному Гиллеману, вышедшему из комнаты в поисках съедобного. – Поднимись в клуб, попроси кого-нибудь спуститься. Здесь у ворот лежит тело.
– Нашло место, где лежать, – сказал куривший на лестнице социалист.
– Пойдемте, посмотрим, что можно с ним сделать, чтобы оно не лежало, – сказал Дымшиц.
– Известно что! – вмешалась разозленная мадам Дымшиц. – Поднять его да выкинуть.
Дымшиц и его товарищ, взяв свечу, пошли во двор.
– Ну что? – спросил Гиллеман, высовываясь из двери.
– Дамочке перерезали горло. Наверное, это дело рук все того же убийцы, – ответствовал Дымшиц, наклоняясь над телом. – Пойди, скажи остальным.
Гиллеман побежал наверх по лестнице, а Дымшиц и социалист, горящие желанием похвастаться своей находкой, вышли на пустынную улицу. Окно фруктовой лавки в соседнем доме было уже закрыто.
– Ну надо же! – горестно всплеснул руками Дымшиц. – Здесь обычно торчит зеленщик Пакер! Надо скорее рассказать, чтобы знали все. Давайте будем бежать и кричать на улице, пока не встретим кого-нибудь. Только вы тоже кричите! – подозрительно закончил он. Социалист кивнул головой и оба с воплями устремились по улице.
Гиллеман ворвался в зал клуба в тот момент, когда собрание заканчивалось и социалисты пели во всю мощь своих туберкулезных, натруженных за день на барахолке легких:
…Шагайте без страха по мертвым телам,
Несите их знамя вперед!
– Товарищи! – крикнул дрожащим голосом Гиллеман. – Пойдемте все смотреть на убитую женщину!
После недолгого молчания раздался голос Адлера:
– Да это, верно, опять жена Дымшица!
– Что вы такое говорите, товарищ Адлер! – воскликнул Гиллеман. – Я попрошу прекратить гнусные разговоры! Жена нашего товарища должна быть вне подозрений! А у этой перерезано горло! И не надо усмехаться, товарищ Козебродский!
– Ну хорошо, мы сходим и посмотрим, – согласился Козебродский.
Гиллеман побежал вниз, прыгая через ступеньку, и за ним устремилась одурелая от табачного дыма и споров толпа.
– Надо что-то делать, надо что-то делать! – запричитал Адлер, увидев труп, и заметался между телом и дверью в клуб.
– Без полиции тут не обойтись, – рассудительно заметил Козебродский.
– Да-да, полицию, – согласился Гиллеман. – Позовите полицию, а я пока покараулю тело.
Козебродский и Адлер выбежали на улицу и увидели Дымшица и социалиста, с воплями «Полиция!» и «Убийство!» поворачивавших налево на Фэрклаф-стрит. Оба, не сговариваясь, бросились в противоположную сторону и с теми же криками «Полиция, полиция!» добежали до Коммершл-роуд. Здесь произошли прения, куда бежать дальше – налево или направо. Следовало бы разделиться, но было страшно и делать этого не хотелось. Верх одержало мнение Козебродского, как человека более опытного, и они потрусили по Коммершл-роуд направо, от города, не переставая призывать полицию.
В период с 14:00 до 20:30 Эддоуз приходит к Васильеву и рассказывает, что в Кенте им попался кусок газеты, в которой Джон Келли прочитал показания Тимоти Донована о том, что выкидывал из Кроссингемского ночлежного дома Кожаного Фартука. Она демонстрирует ему клочок газеты. Говорит, что точно знает, что этим Кожаным Фартуком был тот господин, которого она видела с Васильевым в Миллерс-корте. Эддоуз предлагает ему поймать Уайтчеплского убийцу, а награду разделить пополам. Васильев говорит ей о греховности ее пути, предлагает ей вознаграждение потратить на исправительные нужды например, сделать взнос в исправительное учреждение для падших женщин и самой поместиться туда. Он дает ей пять шиллингов и они договариваются встретиться позже у мастерской на Дьюк-стрит.
Затем Эддоуз отправляется в гульбу по трактирам. В одном из них она встречает знакомую из тех, с кем ночевала на складе на Дорсет-стрит, и которая через два дня опознает ее. Она рассказывает о своем разговоре и о том, что сегодня вечером встретится с другом, после чего у нее начнется новая жизнь.
В 20:45 Катрин Эддоуз арестована и доставлена в Бишопсгейтский полицейский участок.
* * *
Полагая, что собрание в клубе уже должно закончиться и ожидавшиеся там подозрительные ирландцы, скорее всего, уже задержаны, сержант Уайт подошел к школе, чтобы узнать у сидевших там в засаде констеблей в штатском, как обстоят дела. Однако на его стук никто не ответил. Сержант постучал сильнее. Но в школе стояла все та же гробовая тишина.
– Проклятье, да что же это такое! – выругался Уайт и забарабанил в дверь кулаками. В здании школы послышалось какое-то шевеление, потом грохот опрокинутой скамейки и шлепанье босых ног по полу. Щелкнул замок и из двери выглянула голова заспанного констебля в одной жилетке.
Уайт втолкнул его внутрь и затворил дверь за собой.
