«О, я помню…»
— Я зову это место детской площадкой, — сказала тетя Хельга. — Надо показать Иоахиму. Я развесила все огоньки, которые у нас нашлись. Когда я думаю о том, как мы летом украшали двор разноцветными фонариками, а в Рождество — гирляндами, то вспоминаю всех детей: Розвиту, Гаральда, Луизу, Иоахима…
— В доме были и другие дети…
— Да, маленькие Ротмайеры. Они были такими тихими и хорошими, но, когда в сумерках их выпускали побегать по двору, они носились как сумасшедшие. Этот двор с улицы не виден.
Тетя Хельга щелкнула выключателем, и вспыхнуло с полдюжины разноцветных лампочек, натянутых между бельевой веревкой и навесом. В компании призрачных детей, которые носились сломя голову, Люси прошлась по саду. Розвита умерла, Гаральд отощал и постарел, Джо сделался перемещенным лицом, а Луиза превратилась в Люси. Тетя Хельга окрикнула племянницу. Накинула ей на плечи старое пальто.
— Тетя Хельга, а что стало с Ротмайерами?
Стоявшая на верхней ступеньке тетка протянула руки к огням и площадке.
— Они спаслись! — воскликнула она. — Мы спасли эту семью, твой папа и я. Все они благополучно добрались до Палестины.
Люси осторожно прошла по лужайке, которую чуть припорошил снег, который пока не примерз к земле. Качели висели на железном каркасе, выкрашенном когда-то белой краской, которая теперь местами вздулась и проржавела. Дойдя до стены из розового камня, Люси обернулась и посмотрела на дом.
Холод пробирал до костей. Никогда еще ей не было так холодно. Люси дрожала, клацая зубами, лицо окоченело. Она не могла даже шевельнуться, не то что сойти с места. В необычном освещении дом выглядел странно, его расцветили красные и зеленые пятна фонариков. На крыше, неподалеку от железной лестницы, которой пользуются трубочисты, стоял человек. Среди гробового молчания человек шагнул вперед и упал лицом вниз, черными крыльями взметнулось пальто. Люси узнала звук: страшный жалобный вопль, сорвавшийся с его губ, когда он летел вниз, и влажный тяжелый стук упавшего на землю тела.
Она не двигалась, не могла ни позвать на помощь, ни ясно размышлять об увиденном. Постепенно вернулись обычные вечерние звуки. Тетя Хельга хлопнула дверцей буфета. Где-то вдалеке просигналила машина. Завыла собака. Дрожащая Люси бросилась к задней двери, на миг приостановившись заглянуть за угол дома. Тела на земле она не увидела.
Оказавшись в доме, она сняла пальто и по приказу тети выключила огни. Она двигалась словно лунатик. У передней двери зазвонил колокольчик.
— Гаральд пришел, — сказала тетя Хельга. — Пойди открой.
В передней Люси, задыхаясь, упала брату на грудь.
— Ну-ну! — попытался успокоить сестру Гаральд. — Почему ты так замерзла? Что тебя расстроило, Люси?
Он бросил книги и пальто в библиотеке, где спал. Потом отвел ее в теплую гостиную и усадил на диван.
— Что все это значит?
— Что за грустная история о том, как кто-то упал с крыши?
Гаральд все еще держал в руках портфель. Теперь он вытащил из него бутылку кока-колы и откупорил. Люси жадно глотнула газировки, словно ей предложили эликсир жизни.
— История в самом деле печальная, — отвечал Гаральд. — А также мистическая. На самом деле даже неизвестно наверняка, что он упал с крыши. Если же падение в самом деле имело место быть, тогда непонятно, что он там делал. Неприятно…
Он тоже хлебнул кока-колы.
— Видишь ли, дома никого не было. Папа вместе с Хельгой тогда жил в домике у озера. Я был в Терезиенштадте. И только в тысяча девятьсот сорок четвертом году старина Шульц, который прежде у нас садовничал, пришел к дому в поисках дров. И нашел его, распростертого на земле. Со сломанной шеей.
— Господи, кто же это был?
— Разве я не сказал? Бедный молодой Штейн. Соломон Штейн, брат фрау Ротмайер. Она порой уходила, чтобы встретиться с ним.
— Но разве никто не заметил, что он пропал?
— Конечно, на это обратили внимание, — горько сказал Гаральд. — Он числился в списках на депортацию, и в следующую облаву его должны были взять. Семья-то его уже давно сгинула.
— Он пытался укрыться в доме, — твердо сказала Люси.
— Возможно.
— И упал с крыши, — заключила Люси, пристально глядя на Гаральда. — Я слышала, как тело упало на землю. Я видела, как он падает.
Гаральд покачал головой:
— Ты не лучше папы с его кошмарами!
Люси поняла, что подошла к той черте, которую Гаральд преступить не мог; он сражался не со своим скептицизмом, а с ее неразумием.
Послышался радостный возглас:
— Дети! Хельга!
Это звала Вики. Держа под руку Августа, она медленно и величественно спускалась по лестнице. В честь особого торжественного повода папа изменил заведенный порядок. Мгновенная реакция не заставила себя ждать: явилась Хельга с бутылкой вина, Гаральд затопил печь. Все собрались в гостиной. Снова зажгли свечу в венке, включили радио — и полились звуки вальса Штрауса. Что это? «Утренние газеты»? «Вино, девушки и песни»?
— Нет! — воскликнул Август. — Это «Жизнь артиста»!
Но где же Джо? Люси взбежала по ступенькам и, миновав три пролета лестницы, заглянула в комнату брата. В тусклом свете ночника она увидела, что он калачиком свернулся на кровати и спал. Лицо казалось нездорово бледным, а лоб — влажным. Повернутые вверх ладони оказались выпачканы, густой слой грязи покрывал отвороты брюк. Люси потрясла его за плечо, пытаясь разбудить.
— Джо! Джо! Папа спустился вниз!
Джо посмотрел на нее невидящим взором — на Люси уставились два черных блестящих озера. Разбудить брата было всегда непросто.
— Ты здоров?
— Меня вырвало.
— Папа в гостиной. Ты будешь продолжать болеть или все-таки спустишься?
Покачиваясь, Джо встал с кровати и направился в ванную комнату. Он умылся холодной водой, и они вдвоем с Люси спустились в гостиную. Август был в прекрасном расположении духа и поддразнивал всех по очереди. Как они хохотали! Как смущалась Люси! Как из конца в конец комнаты метались остроты Гаральда! Мама примостилась на подлокотнике папиного большого кожаного кресла. Над каминной доской висела акварель, где была изображена миловидная женщина во фруктовом саду. Это Нина, первая жена Августа, мать бедной Розвиты и Гаральда. Она была школьной подругой Хельги.
Наконец тетю удалось уговорить подойти к фортепьяно, хотя она и утверждала, что инструмент расстроен. Тетя запела «Тихая ночь», и все робко и потихоньку подхватили рождественскую песню. Красивый, еще не ломавшийся альт Джо вторил прекрасному ясному баритону Августа и поставленному сопрано Хельги. Закончив первый куплет, все в изумлении остановились. Вики рыдала.
— Все кончилось, — утешал ее Август. — Теперь конец невзгодам. Мы вместе. Можно начать жить!
Сострадание охватило Люси. Бедняги, подумала она, бедные вы мои. Тетя Хельга заиграла «Ёлочку», и Гаральд вскричал:
— Вот оно самое! Вот то, что надо!
Потом, опьяненные теплом, вином и музыкой, они принялись за другие рождественские песни: «Каждый год приходит младенец Христос» и «Звоните, маленькие колокольцы», где в роли младенца Христа солировал Джо, который просился пустить его с холода в дом. Люси, Джо и мама а капелла спели «Белое рождество» и «Далеко, в яслях», но вскоре тетя Хельга играла уже одна.
Наконец решили сделать перерыв, чтобы передохнуть, и тут Джо спросил:
— Тетя Хельга, а что сталось с моим игрушечным тигром?
— Ох, Джо, — вздохнула мама.
— Знаете, он мне нужен, — объявил Джо. — А еще у меня были мишка и деревянная лошадка. Целая коробка игрушек, которые мы не взяли с собой.
— Тише, — шикнула мама. — Думаю, они где-то здесь.
— Иоахим, ты уже большой, — заметила тетя Хельга. — Зачем тебе понадобились игрушки?
— Я бы хотел отдать их детям беженцев, — краснея, заявил Джо. — Знаете, по радио передавали воззвание.
Все были удивлены, но сочли желание мальчика весьма достойным. Все, кроме Люси, которая знала наверняка, что Джо зачем-то лжет, причем весьма убедительно.
— Это делает тебе честь, Иоахим. — Голос тети Хельги был спокойным и осторожным. — Игрушек больше нет. Их уже отдали детям беженцев. Маленьким Ротмайерам, которые у нас скрывались.
Тут всю веселость как рукой сняло. Гаральд горячо начал:
— Они родились и выросли в Германии и вдруг в одночасье сделались беженцами. Роза, Бенни Ротмайер и дитя. Нечего сказать, не самое наше высшее достижение.
Август, готовый к борьбе, заспорил с Гаральдом, и дошло до того, что оба они раскричались. Что за жалкая организация! Натуральный фарс! Тут ничем не поможешь. Что, он винит Хельгу? Больше ответственности лежало на самой фрау Ротмайер. Чудо, что они все не сшили в тюрьме!
— Тетя Хельга! — вскричала Люси. — Ты же сказала, что они спаслись, что невредимыми добрались до Палестины!
