Выяснить, где он, пробраться в больницу и решить этот вопрос – вот что он должен сделать безотлагательно. Тут уж приходится рисковать. Но с каждым часом риск будет лишь возрастать. Маскировка и решительность сведут риск до минимума.
В сообщении на компьютере Лучинского не указывалась фамилия Вишнякова, но те, кто его принимал, наверняка видели его документы. Значит, в больнице он зафиксирован под своим именем. По имени и нужно искать. Вряд ли вчера Вишняков отделался царапинами. Наверняка он в тяжелом состоянии и еще не успел никому ничего сообщить, а если и сообщил, то его слова могли принять за бред раненого. Во всяком случае не должно быть ничего странного в том, что кто-то поинтересуется его здоровьем.
Шаронов с неудовольствием вдруг вспомнил, что понятия не имеет, есть ли у Вишнякова в Москве родственники. Он знал, что парень родом из провинции, и это было все, что Шаронов о нем знал. Кроме, разумеется, того, что Вишняков ленивый и наглый тип, благодаря счастливому стечению обстоятельств примазавшийся к футболу.
Впрочем, вряд ли подробная информация о Вишнякове имеет такое уж широкое хождение. И вообще человек, интересующийся здоровьем родственника, – фигура совершенно заурядная, не вызывающая подозрений. Стоит ли ломать над этим голову?
Шаронов решил воспользоваться советом Лучинского и позвонил в дежурную часть, но не МВД, а «Скорой помощи». Когда он назвал фамилию пострадавшего, ему безо всяких проволочек назвали адрес больницы, куда поместили Вишнякова.
Воодушевленный таким успехом, Шаронов тут же созвонился с больницей. Ведь если Вишняков погиб, то навещать его не было никакого смысла. Да и вообще, по характеру ответа Шаронов надеялся составить впечатление о том, что может ожидать его на месте, чтобы соответственно подготовиться.
В больнице ответили не сразу. Вначале дотошно выясняли, кто звонит (Шаронов скупо сообщил, что звонит родственник), потом отказались давать какие-либо сведения, сославшись на неведение, потом долго звали к телефону лечащего врача. Но когда врач взял наконец трубку, то он Шаронова сильно удивил.
– Вы по поводу Вишнякова, не так ли? – деловито спросил он. – Родственник, да? А вас случайно не Леонидом Ивановичем зовут?
– Собственно, да… Так меня и зовут, – несколько растерялся Шаронов.
– Значит, тогда так, – прежним деловым тоном продолжил врач. – Вишнякова мы уже выписали. Ничего серьезного у него нет, а от дальнейшей госпитализации он наотрез отказался. А вам он просил передать… Вы точно Леонид Иванович? Ну, хорошо, в общем, Вишняков просил передать, что он поехал прямо к вам домой. Так что если желаете поскорее его увидеть, отправляйтесь домой. Он тоже только недавно уехал.
Врачу было некогда, и на этом он закончил разговор. А Шаронов еще долго растерянно смотрел на телефонную трубку в своей руке и никак не мог собраться с мыслями.
Что все это могло значить, черт возьми?! Выходит, ничего страшного с Вишняковым не случилось – он отлежался ночь в больнице, благополучно выписался и отправился в гости к Шаронову? Но откуда ему известен адрес?
– Адрес он мог узнать через справочную, – пробормотал себе под нос Шаронов. – Но зачем?! Он будет меня ждать! Тут что-то не то. Думай, Шаронов, хорошенько думай!
Но чем больше думал Шаронов, тем подозрительнее казалось то, что сообщили ему в больнице. Даже если принять на веру чудесное исцеление, все равно в этой информации содержалось что-то невыразимо абсурдное, что-то настораживающее. Вишнякову накануне звонил опер, дорожным происшествием наверняка занималась милиция. А что, если… А что, если это ловушка? Вишняков все им рассказал, и они подбросили ему наживку? Это очень похоже на правду. Но что же тогда делать?
И тут Шаронова будто ошпарило. Он вспомнил о том, что лежит у него дома. Пистолет, из которого он застрелил Веселого. Несколько миллиграммов синильной кислоты. Набор красных карточек, которые он любовно заготавливал впрок для будущих акций. Запас пороха. Еще кое-что по мелочи. А главное, база данных, которую он составлял на каждого причастного к футболу человека, в которой отмечал грехи каждого и выставлял каждому штрафные баллы. И намечены меры, которые он планировал принять по отношению к этим людям.
Шаронов не был трусом, но сейчас он едва не потерял сознание от навалившегося на него ужаса. Он весь словно превратился в кусок льда. Ничего живого в нем не осталось. Если бы кто-то сейчас сильно ударил по нему, то он просто рассыпался бы в ледяную пыль и перестал существовать.
Но это продолжалось не слишком долго. Шаронов все-таки был человеком действия и умел обуздывать свои чувства. Он решил, что еще может что-то исправить.
Если они его ждут, они его получат. Но он постарается избавиться от всех улик. Пусть тогда попробуют предъявить ему обвинение. Да, собственно, что им может быть известно? Только какие-то догадки, смутные подозрения. Улики! Нужно избавиться от улик!
Шаронов поехал к себе. По дороге он все продумал. Он проникнет к себе в квартиру через балкон приятеля из соседнего подъезда. Со свойственной ему предусмотрительностью Шаронов давно мысленно подготовил такой вариант. Перекинуть с балкона на балкон доску – хотя бы гладильную, – и можно без труда перебраться в свою квартиру. А тот, кто ждет его у подъезда, пусть ждет. Тем временем он уничтожит свои записи, выбросит в канализацию яд, избавится от пистолета, от пороха – добро пожаловать! С соседом можно будет даже договориться о том, чтобы вернуться тем же путем назад, для полной чистоты эксперимента. Он сейчас в отпуске, живет один, и никаких проблем с этим возникнуть не должно. Кроме одной – сосед будет знать слишком много. Но это меньшее из зол, почти микроскопическое по сравнению с тем, что может произойти, если он войдет в свою квартиру через дверь и вместе с милицией.
Войдя в свой двор, Шаронов внимательно осмотрел каждый закоулок. Во дворе много людей – на их фоне он никому не бросается в глаза. Милиция наверняка дожидается его у входа в подъезд. Он даже приметил какого-то расхристанного алкаша, угнездившегося на лавочке у крыльца – обычный приемчик! Наверное, кто-то караулит возле машины – Шаронов оставил ее сегодня во дворе, не решился выехать на ней после вчерашнего ДТП. Но он сделает по-своему. Быстро и незаметно войдет в подъезд по соседству и поднимется на шестой этаж к Николаю. Сначала, чтобы не смущать человека, скажет, что потерял ключи. Потом придумает еще какую-нибудь отговорку.
Шаронов решительно и быстро прошел вдоль стены дома и именно так, как планировал, незаметно проник в чужой подъезд. Когда вошел в кабину лифта, сердце его колотилось как бешеное, но к шестому этажу ритм его стал размереннее, и Шаронов почувствовал себя почти спокойным.
Сосед был дома. Это был жизнерадостный, склонный к полноте человек лет сорока семи, заработавший военную пенсию, но на этом не успокоившийся и пристроившийся в какую-то охранную контору. Шаронов никогда не видел его печальным или озабоченным. Казалось, для Николая в жизни вообще не было проблем. Любую дикую идею он воспринимал как чрезвычайно забавный анекдот и никогда никого не осуждал. Удивительно коммуникабельный и удобный человек.
Слова Шаронова о потерянных ключах и намерении перебраться в свою квартиру через балкон он воспринял с тем же энтузиазмом, с каким, например, поддержал бы предложение выпить пива после обеда. Более того, он тут же развил бурную деятельность, разыскал подходящую доску и даже предложил Шаронову поменяться ролями – на балкон полезет он, Николай, и откроет хозяину входную дверь. Шаронов вежливо, но решительно отказался. Высоты он не боялся нисколько и через пять минут был уже на своем балконе. Николай показывал ему со своего балкона большой палец. Он воспринимал все это как бесплатный цирковой номер.
Но Шаронова ждало небольшое разочарование. Он очень быстро убедился, что перед уходом запер балконную дверь. С форточкой было то же самое. Нужно было вынимать стекло.
– Кинь-ка отверточку! – попросил он Николая, который с любопытством наблюдал за его действиями. – Или стамеску.
Сосед понимающе кивнул и скрылся в квартире. Шаронов поскреб пальцем начинавшую осыпаться краску на оконной раме. Внешне он был спокоен, но нервы его были на пределе. Каждая секунда промедления вызывала у него почти физические муки.
Сосед появился быстро и перебросил ему отвертку с длинной ручкой. Шаронов махнул ему рукой.
– Иди к себе! – хмуро сказал он. – Не люблю, когда над душой стоят.
Николай захохотал и снова ушел в свою комнату. Шаронов приступил к работе.
Но едва он поддел отверткой первый гвоздь, как произошло что-то ужасное. Дверь щелкнула, распахнулась перед самым его носом, и изнутри, из его собственной квартиры прозвучал чужой насмешливый голос:
– Леонид Иванович! Да не утруждайте вы себя! Вам стоило только постучать…
