— Чиано… И вы, молодежь… Подойдите сюда, поучитесь. Бланш… Эз-Зайад… Эль-Карр.
Кронго случайно увидел, как кто-то смотрит на него с трибуны. Высокий креол в светлом костюме. В этом взгляде есть что-то особенное. Похоже — это человек из охраны. Или — от Крейсса.
— Видите, Чиано… Вы совершили ошибку… Во-первых, Альпаку, лучшему жеребцу, рекордисту, вы положили чужие удила… Во-вторых, если уж класть чужие, то не такие. Удила толстые, но этого иногда бывает мало. Лошадь горячая, с очень строгим ртом, сюда нужно толстые и полые…
— У всех лошадей удила висят в денниках, — Чиано взялся под уздцы. — Альпака мы не нашли…
— Хорошо.
Креол чуть заметно показал рукой, и Кронго подошел поближе.
— Мсье Кронго? Будьте любезны, пройдемте со мной. Не волнуйтесь, все в порядке, все хорошо. Пройдемте, буквально на секунду.
— В конюшню! Перезаложить! — Кронго двинулся вслед за креолом.
Креол, высокий, с красивым спокойным лицом, как-то странно оглядывался на него, мелко перебегая глазами с рук на лицо и снова на руки. У подъезда дирекции он посторонился, пропуская Кронго, и, хотя тот прекрасно знал путь к собственному кабинету, осторожно и мягко повел его под локоть по коридору. Это сначала обрадовало Кронго. Эти мелко бегающие глаза, эта рука, взявшая под локоть, — все это должно выбить бессмысленность, которая пронизала все. У кабинета с медной дощечкой «М. Кронго» два молодых негра в таких же, как у креола, светлых костюмах низко поклонились. Чуть в стороне сидящий на стуле европеец держал между ногами блестящий черный предмет. Уже заглядывая в растворившуюся дверь, Кронго заставил себя подумать — что же это за черный предмет между коленями европейца… И европейца он уже где-то видел.
— Мы совершенно беззастенчиво… — высокий пожилой африканец протягивал связку ключей в пухлой розовой руке. — Но все это ради близких скачек. Вы должны нас понять.
Черный блестящий предмет между коленями — автомат.
— Карионо, Сембен Карионо, — африканец поглядывал на двух белых, сидящих у стола по обе стороны от него. Вышел и мягко взял руку Кронго в теплые ладони. — Партия не будет вмешиваться в ваши профессиональные дела. Хотя от себя скажу, что горжусь первым ипподромом в Черной Африке. Ваши лошади могут с честью представлять страну на дорожках любого континента.
Глаза Карионо упрашивали Кронго что-то сказать. Как-то ответить ему, все равно как.
— Очень приятно, — Кронго попытался улыбнуться.
Карионо обернулся к одному из белых — худому европейцу с пшеничными усами. Европеец дружелюбно улыбался — «не стоит обращать внимания на эту болтовню».
«Может быть, прошло», — подумал Кронго. Да, прошло. Совсем прошло. Ничего нет. Только не нужно думать о намеках, которые могли бы опять вернуть это.
— Моя фамилия Снейд, я бухгалтер, — европеец тряхнул Кронго руку. — Попробуем с вами сработаться, так ведь? Деньги правительство будет платить вперед. Если хотите, вам мы можем выдать аванс твердой валютой или бонами. Я просмотрел номенклатуру, штат теперь почти укомплектован, но, если необходимо, ограничений для вас не будет. Только одна просьба — скорей назначить день открытия. И… чтобы это было… ну, торжественно, что ли. Какие специальности будут просматриваться лично вами?
Второй белый безразлично курил, не глядя на Кронго. Нет, ничего не выходит. Нет никакого человечка. Есть пустота. Пустота во всем. Его ничто не интересует. Ничто.
— Жокеи, — Кронго помедлил. — Наездники. И конюхи.
— Отлично, — Снейд раскрыл номенклатуру. — А… ну вот, например, диктор-комментатор… контролеры… редактор программ… Как они?
Снейд покосился на Карионо. Не назвавший себя белый осторожно стряхнул пепел. У него был крахмальный воротник, бакенбарды резко сменяла гладко выбритая розовая кожа, нос был как перевернутая груша, он расплывался наверху, у хмурых, близко поставленных серых глаз.
— Если господин директор не возражает, мы наберем сами… — глаза Карионо застыли. — Согласно номенклатуре.
Так, так, уныло прошептал человечек. Но почему? Почему он раздвинул губы Кронго и сказал им:
— Меня интересуют только конюхи, наездники и жокеи…
— Вот и отлично, — Снейд открыл портфель и осторожно придвинул к Кронго две пачки. — Здесь тысяча долларов. Здесь полторы тысячи правительственных бон. Они принимаются во всех магазинах. Конечно, и в тех, где лимит.
Снейд достал ведомость, встряхнул новый хрустящий лист. Кронго, машинально расписываясь, видел все, что уже много лет видел за окном кабинета, — финишную прямую, часть трибун, рабочий двор, вход в главную беговую конюшню. Надо поймать, поймать паузу, когда нет человечка. Вот сейчас. Он знает, что он, сделает. Знает. Снейд и Карионо, поклонившись, вышли.
— Меня зовут Лефевр, — белый с бакенбардами протянул пачку сигарет. — «Бенсон»? Ах, не курите… Я из сил безопасности. Шеф просил не докучать вам… Но не мне вам говорить, что сейчас происходит, — Лефевр постучал зажигалкой по столу.
В дверь заглянул креол, Лефевр кивнул ему, тот щелкнул пальцами и вошел уже вместе с неграми — теми, кто кланялся ему у входа. Негры улыбались, лицо креола было безучастным.
— Поль… Амаду… Гоарт… — по взгляду Лефевра Кронго понял, что он представляет вошедших. — Кронго, если хотите… Вы не будете замечать их… Может быть, иногда, на трибунах… Повторяю — если хотите. Это охрана. Это их специальность.
— Нет, — Кронго думал о том, как он приведет в исполнение то, что пришло ему в голову. Ведь это очень просто. Однако вместе с тем он прекрасно понял смысл слов Лефевра.
— Не хотите?
— Не только не хочу, но настаиваю, чтобы этого не было, — теперь, когда Кронго решил, он почувствовал облегчение.
Странно — ведь он Лефевра мог использовать как повод для избавления. Ведь бессмысленность, которая была, кажется ему, страшней боли, потому что, когда есть боль, есть хотя бы желание избавиться от боли, а когда есть бессмысленность, нет ничего. Но теперь повод для избавления от бессмысленности не нужен, значит, не нужен и Лефевр.
— Хорошо, — Лефевр встал, ухмыльнулся. Негры и креол исчезли. — До свиданья. Как знаете.
Подождав, пока стихнут шаги, Кронго подошел к столу. Сначала возникла мысль сдвинуть пачки с долларами и бонами в ящик, даже протянулась рука. Но тут же она, проплавав немного над пачками, вернулась на место. Это ведь сейчас глупо и не имеет никакого значения. Кронго сделал усилие, чтобы еще раз ответить на собственный вопрос: может быть, для него что-то значат сыновья? Может быть, ему только кажется, что он к ним равнодушен, может быть, потом это изменится? Он прислушался к самому себе. Бубуль и Гюгюль. Два козленка. Так их зовет Филаб. Боль? Горечь? Тревога? Нет ни одного из этих чувств. Ни одного. Он увидел за окном медленно скачущую лошадь-трехлетку. В жокее, неловко привставшем на стременах, узнал Амалию, девушку-негритянку. Сидеть она не умеет. Но бессмысленно учить ее сидеть. Вот в чем дело. Так же бессмысленно то, что он сам хорошо умеет сидеть. Это не имеет никакого значения, ровно никакого. Может быть, имеет значение, что Альпак может обойти любую лошадь в Европе и Америке? Потому что ведь имеет значение, что пять лет назад во время случки в Лалбасси беговая кобыла Актиния и скакун-гибрид Пейрак-Аппикс еще раз оплодотворили яйцеклетку? Нет, не имеет. Совершенно бессмысленно, что родился жеребенок с такими длинными пястями, какие редко случаются от смеси английской и американской пород. Может быть, он, Кронго, зачем-то и нужен. Но он просто не понимает, зачем. Да, красота лошадиных линий, конечно, конечно. Удивительная красота тела, в котором нет ничего лишнего. Но зачем она нужна? Ну, хотя бы почувствовать стыд, угнетающую, жгущую щеки горечь стыда за то, что он притащил все это сюда, в этот город, бессмысленность этого, бессмысленность, постыдность. Но он не чувствует ничего этого, все спокойно внутри. Красота линий. Каких линий? А в самом деле, зачем стыд? Что такое стыд?
Кронго вышел в коридор. Рука автоматически вставила ключ, он хотел запереть дверь. Кронго улыбнулся. Теперь уже нет никакого человечка. И этот вопрос — «так, так, но почему?» — не кажется ему бессмысленным и не пугает его. Наоборот, он успокаивает, потому что оправдан. Ключ можно оставить в двери и сойти вниз. Как только Кронго вышел на улицу, он почувствовал приятный жаркий удар лучей в лицо и увидел, что на него смотрит Душ Сантуш. Он сидит в «джипе».
— Одна небольшая просьба… — Душ Сантуш щелкнул пальцами. — Попрошу вас после утверждения список для охраны.
Кронго слышал слова Душ Сантуша, но одновременно не понимал их смысла. И тем не менее ласково улыбнулся, дружелюбно вглядываясь в юного лейтенанта. Приветливо сказал:
— Конечно… Да, но… после какого утверждения?
Душ Сантуш что-то почувствовал в тоне Кронго, на секунду задержал взгляд. Вытащил из нагрудного кармана несколько нагрудных значков.
