Его правая нога была менее чем в футе от неё. Боец как следует затягивался трубкой, наслаждаясь сочным вкусом табака и выдыхая облака дыма, застилавшие её покровом. Эсэсовец отдыхал от своей охоты, используя перерыв для непринуждённого разглядывания всего окружающего и поиска приметных знаков: тропы, сломанного сучка, царапины на стволе и чего угодно ещё, что навело бы их на добычу.
Ботинок был совсем рядом. Она помнила эсэсовские ботинки со времён Курска — там она их много повидала. Воспоминания, против её воли рвавшиеся из забвения, нахлынули на неё внезапной волной из подсознания, где Милли пыталась их запереть.
Их назвали «группой специального назначения» — спешно собранный с южного фронта откуда только было возможно отряд метких стрелков, не только ветеранов Сталинграда, но и Ростова, Севастополя, Харькова, Киева — где бы снайперы ни практиковали своего мастерства. Хотя основа, как и Милли, была из армии, операция велась только НКВД. Такое только они могли придумать.
— Завтра, — сказал комиссар, — двадцатого июля, столкнутся две великие танковые армии. Посмотрите на карту, товарищи — и вы увидите, что это предопределено. Второй танковый корпус СС идёт в составе восьмисот Pz-IV и «Тигров», мы же встретим их полутора тысячами Т-34 Пятой гвардейской танковой армии. Это будет величайшая танковая битва в истории, и ваша привилегия — принять в ней участие.
Они находились в деревне Прохоровка, располагавшейся на юге выступа, который немцы пытались отсечь ударом с двух направлений и затем уничтожить. Расчёт сражения, обещавшего вылиться в кровопролитную мясорубку, был прост: немцы, отрезающие выступ, встречаются, замыкая кольцо окружения и уничтожают сотни тысяч бойцов. Либо у них это не получается, поскольку танкисты Пятой гвардейской армии помешают им.
— Около четырёх часов утра вас распределят по танкам, которые выдвинутся в поля вокруг деревни. На каждый танк придётся пятеро из вас. Вы достигнете места сражения на броне — наши героические танкисты не в первый раз ведут свои машины в бой. В определённый момент после начала дня вы столкнётесь с немецкими танками. Те из вас, кто переживёт движение по участку, простреливаемому немецкой артиллерией, дождутся столкновения танков, покинут машины и постараются организовать стрелковую позицию — за уничтоженной машиной, за деревьями, в зарослях или на краю воронки от разрыва снаряда.
Вы увидите последствия столкновения множества танков, уничтожающих друг друга. Ваше дело особенное: замечать поражённые немецкие танки, вынужденные остановиться. Они могут гореть — или не будут гореть. Это зависит от места попадания и множества других факторов. Если танк не загорелся, его экипаж попытается выбраться через люки и добраться до германских позиций пешком, чтобы взять другую машину и продолжить бой. Ваше дело, снайперы — убивать их, чтобы они не возвращались. Стреляйте их беспощадно. Карайте их за их зверства, их жестокость, за всё зло, что они причинили Родине-матери, за разрушенные города и деревни. Это ваш святой долг.
Также мне следует вас предупредить — как я и сказал, немецкие танки могут и не загореться — смотря куда попадёт снаряд. Но если загорятся — их экипаж либо его часть попытаются выбраться. Они могут быть объяты пламенем. Полагаю, вы уже видели подобные вещи и знаете, что смотреть на такую смерть — нелёгкое дело.
Так вот, ваши сердца должны быть стальными. Не испытывать желания подарить выстрел милосердия пылающему и визжащему человеку, покончив с его агонией — значит не быть человеком самому. Но вам не позволяется — под страхом смерти! — стрелять в горящих. Вы должны сконцентрировать огонь на не пострадавших немцах. Вам не разрешается также тратить время и патроны на наших собственных горящих. Так велит приказ 270, которому мы будем подчиняться на завтрашнем поле боя — ни одной пули из милосердия!
Сталинский приказ 270 гласил, что семьи трусов и дезертиров следует арестовывать в продолжение расплаты за их преступление. Милли усмехнулась про себя: её семья была мертва.
Через несколько часов она уже лезла на броню корпуса Т-34 (командир танка, двадцатилетний блондин, напомнил ей погибшего брата Григория), чей рёв, смешиваясь с рёвом легиона его стальных братьев, разносился далеко за пределами деревни. Всё огромное построение выстраивалось в утренней заре, занимая пространство до горизонта и было готово двинуться через поля и огонь германской артиллерии до столкновения с вражеским танковым формированием. Танки сновали везде, занимая своё место в общем строю на равном расстоянии от соседей, пока, наконец, все не расположились где следовало. Как стадо динозавров, они двинулись вперёд со слегка поднятыми вверх длинными стволами орудий, безжалостно перемалывая холмы, долины, ручьи, деревья и овраги, оставляя за собой грязь и дым. Их движение издалека напоминало колонну жуков с выставленными вперёд подобно рыцарскому копью мандибулами.
Скоро они достигли абсолютно плоской равнины, накрытой куполом небосвода — бесконечной плоскости под кучевыми облаками украинского неба. Битва сузилась до своих необходимых элементов, кроме которых ничто не отвлекало участников — практически абстрактной картины: огромная плоскость поля до горизонта, синий купол неба с облаками и крошечные люди и машины, которых в эту систему мог поместить лишь сумасшедший бог.
Танки продолжали движение.
Её нервную систему поражало многое: ошеломляющая вонь дизельного выхлопа, жестокая тряска от неровностей земли, не поглощаемая подвеской танка, пронзительный вой летящих снарядов, резкие удары их разрывов. Танк по соседству был подбит и в один миг исчез в ярко вспыхнувшем взрыве, за которым последовали дрожь и шрапнелью пролетевшие сквозь воздух обломки, режущие и рвущие всё на своём пути. Она в отчаянии прижалась к нёсшему её чудовищу, но это было нелегко. Другой снайпер, вцепившийся за скобу другого борта, соскользнул с брони, словно утонув в море и больше она его не видела.
Танки неслись сквозь штормящий океан рёва двигателей, разрывов снарядов и треска сучьев под гусеницами. Шум наполнял всё вокруг и бил по чувствам так, что наконец окончательно оглушил.
Наконец, показались они — примерно в миле впереди, маленькие и вроде бы незначительные. Машины Второго танкового корпуса, три дивизии — «Дас Рейх», «Тотенкопф» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер». С этого расстояния они казались не более чем тёмными силуэтами на горизонте, увеличивающимися в размерах по мере того, как их собственные танки сокращали дистанцию, пожирая метры ландшафта.
Немцы открыли огонь первыми — с расстояния в милю. Простая стратегия, понятная и ребёнку: немецкая броня была толще, а немецкие орудия мощнее. Дистанция была союзником Германии: если бы дело касалось только стрельбы, то немцы — роскошные танковые снайперы и превосходные знатоки боевого манёвра — уже восторжествовали бы. Танкам Пятой гвардейской предстояло сократить дистанцию и ворваться во вражескую формацию, найдя такие угля обстрела, при которых их более лёгкие орудия калибра 76-мм пробивали бы немецкую броню. Ценой такого достижения были жизни — только шесть из десяти советских танков добрались до цели, остальные четыре сгорали, объятые пламенем, на другом конце траектории 88-мм снарядов. Так будет и сейчас, так и будет после. Цену следовало заплатить, но кто именно её заплатит?
Танки вокруг неё вспыхивали один за другим. Некоторые, поражённые точными попаданиями «ахт-ахт», исчезали в дыму, который, рассеиваясь, являл полное уничтожение. Но для их волны смелости и бравады были и иные варианты смерти: поражённый Т-34 накренялся в сторону, постепенно разгораясь, пока вдруг не начинал пылать весь целиком. А мог и вообще не гореть, а лишь в бессильной ревущей ярости всё глубже и глубже закапываясь катками в землю и разбрасывая ошмётки грязи, поскольку поражённая гусеница разматывалась, парализуя танк.
Тряска была настолько сильна, что Петрова ничего не могла разглядеть чётко. Её глаза были залиты слезами от набившейся в них пыли, а выживание сейчас полностью зависело от силы хватки, с которой она держалась за скобу, чтобы не упасть. Голова наполнялась болью от вибрации и толчков, клубов выхлопа, пороховой гари и смрада горелого мяса. Случайно увиденное проносилось мимо и исчезало, словно в кино, если бы проектор был примотан к бешеной лошади и разбрасывал изображение по стенам и потолку: горящие люди, вспышка взрыва, отдача от выстрела несущего её танка, воздушные волны от выстрелов соседних машин, далёкие вспышки выстрелов «Тигров», дождь из грязи, жалящие удары осколков — словно видение ада глазами Достоевского.
Вдруг всё пропало, поскольку её танк скатился в лощину и вместе с дюжиной партнёров по атаке разом скрылся из вида германских прицелов. Они словно шагнули в небо — окружающая их земля разом стала гладкой и ровной. Танки ломились сквозь пшеничные колосья, и обернувшись назад, она увидела длинные шрамы, которые оставлял за собой каждый танк на теле колышашейся пшеничной поросли, в которую вложил свою жизнь её отец и ради защиты которой он умер.
