то я бы написал целую поэму о солдате.
Нижняя губа у меня разбита, голова раскалывается от напряжения. Хотя это и не положено, я сам пошел во главе поисковой группы, сжимая в кармане ключи от только что предоставленной мне квартиры. Я все время думал о Венете, ради которой мне хотелось жить, а за моей спиной стоял и ждал Драган. Я просто обязан был вернуться живым, чтобы еще раз встретиться с ним и выяснить, о чем он думал в то время, пока длился поиск.
Голос мой, когда я приказал «диверсантам» сдаться, прозвучал странно. Так сказал Марков, когда все кончилось. Я этого не помнил. Запомнил лишь, что, как только заметил яму и копошившихся в ней людей, крикнул...
А что касается последующего ощущения, когда мы стояли во весь рост один против другого и я увидел слезы в глазах ефрейтора из разведки и его раненую руку, то обо всем этом я не мог бы рассказать обычными словами. Мы перевязали его, а я искал следы от пуль, осматривал ободранные стволы сосен.
Кто же нас послал стрелять друг в друга?.. Это было чудовищно...
Велико сказал, что глупость Прангова взбесила Драгана. Поручик Дишлиев подсел ко мне и насмешливо проговорил:
— Да, здорово получилось, ничего не скажешь! Своими же камнями по собственной башке. Над этой ситуацией надо бы задуматься.
Мне было хорошо оттого, что Дишлиев находился рядом со мной, мы с ним словно слились в одно целое.
Приближалась полночь, и батальон зашевелился, как муравейник перед бурей. Давно миновало время вечерней поверки, но никто не возвращался на сеновал.
Я подтолкнул Дишлиева, и он меня понял.
— Пошли, что ли? — встал я. — Ребята, нужно отдохнуть немного.
И фельдфебель Ленков начал поторапливать их на другом конце плаца. Он делал это по привычке. Ему было тяжело видеть усталых солдат, не спящих после полуночи.
Марков опять пошучивал, и вокруг него собралась самая большая группа.
Пожелав Дишлиеву спокойной ночи, я только было собрался уходить, как над районом казарм разнесся сигнал тревоги. Мы прислушались. С тех пор как я надел форму, не прошло и десяти дней, а мне казалось, будто вся моя жизнь прошла под звуки этого сигнального горна, словно я родился в казарме.
— Ну, доброе утро! — раздался рядом голос Дишлиева. — Здорово получилось. Не стоило и раздеваться.
Я ничего не ответил. Опять мы оказались вдвоем, опять шли рядом и наблюдали, как солдаты, лошади, повозки стремились обогнать друг друга. Все бежали куда-то, хотя каждый точно знал свое место. Не прошло и получаса, как батальоны уже построились и ждали приказа.
Только тогда я заметил Велико и командира дивизии у небольшого кургана перед самым фронтом батальона. Они направлялись к нам.
Командир дивизии обошел весь строй и остановился.
— Товарищи, — начал он, — мы собрали вас со всей Болгарии, чтобы вы послужили родине. Немало разочарований пережили вы в этом районе, но и немало солдатских радостей. Страна наша маленькая, но очень многие зарятся на нее. Сегодня ночью вы выступаете для охраны границы. Уходите на боевые рубежи. Я верю, что вы будете верны присяге. Сохраните незапятнанным имя болгарина! Подпоручик Дамянов, ведите людей!..
Остановившись возле меня, Велико указал мне маршрут, объяснил задачу. Роты проходили мимо меня и исчезали в воротах, а я думал о Венете. Найдется же кто-нибудь, кто сообщит ей о нашем уходе. Моя лошадь рыла снег копытами и время от времени ржала от нетерпения.
— Вот и все! — сказал напоследок Велико и провел рукой по ее гриве. — Я пойду с другими батальонами. Завтра к обеду наведаюсь к тебе.
Мы с Дишлиевым сели на лошадей. Я отпустил поводья, и лошадь двинулась вперед. Из-под копыт разлетались грязные ледяные комья. Дишлиев не отставал от меня. Вот он поравнялся со мной.
— Я поеду в голове колонны, а ты следи за замыкающими! — крикнул я и пустил лошадь в галоп.
— Понял! — ответил он, натягивая поводья. Его лошадь начала отставать. Солдаты уступали мне дорогу. Кто знает, о чем они думали... В одном я был совершенно убежден: в тот момент в них не было никакого озлобления, а лишь небольшая усталость от пережитого и некоторая робость перед неизвестностью.
Батальон остался позади меня. Только теперь я осознал: судьбы скольких людей доверены мне! А ведь я едва знаком с десятком из них.
Когда я остановился перед Марковым, тот поднял голову и посмотрел на меня.
— Как дела? — спросил я.
— Идут, товарищ подпоручик. Мы в порядке, и дела у нас в порядке.
Я поехал дальше. Раз солдаты шутят, значит, действительно все в порядке.
Не знаю почему, но в ту ночь я поверил в своих солдат. Может, потому, что увидел их всех вместе, ощутил их силу, ту самую мужскую силу, которая всегда покоряет.
Привалы следовали один за другим. Время от времени до меня доносилось позвякивание солдатских котелков, где-то на скорую руку разжигали костер, кто-то отплясывал у огня. В такие ночные мгновения особенно остро ощущаешь полноту жизни.
Начало светать, а колонна продолжала двигаться. Я все еще не мог оторвать взгляда от колонны и тут увидел на обочине дороги унтер-офицера Маркова. Он явно поджидал меня. Лицо его было серьезным.
Когда я поравнялся с ним, Марков вышел на дорогу и спросил:
— Товарищ подпоручик, можно ли во время следующего привала прийти к вам?
— Как это прийти ко мне? — не понял я.
— Нас несколько человек. Хотим поговорить без свидетелей. Это необходимо.
— Снова какая-то шутка? — спросил я некстати.
— Может быть, да, а может, и нет. Все бывает... — Он чего-то недоговаривал.
— Хорошо. Если это необходимо, найдите меня. Я буду в середине колонны. Вы всегда сможете подойти ко мне.
Марков кивнул головой и убежал вперед.
Вскоре со стороны головы колонны послышался сигнал об очередном привале. Я очень удивился, когда увидел, что Марков идет ко мне с теми солдатами, которых в предыдущий вечер я застал в трактире. Они прокладывали себе дорогу среди рассыпавшегося строя батальона и в конце концов добрались до меня.
Я увел их в сторону
