погибает. Трудно было бы указать причину такого охлаждения. Он — в казарме, она — сначала в университете, потом журналистка, а теперь Венета — главный редактор окружной газеты... Каждый шел своим путем, и квартира оставалась единственным свидетелем их одиночества.
И вчера Венета позвонила ему, сказала, что будет на каком-то весьма важном совещании с представителями из Софии. Предупредила его, чтобы он не ждал ее к ужину. Павел попытался представить себе это совещание, но у него ничего не получилось. Он включил русский самовар, подаренный ему московскими друзьями, заварил чай и начал медленно пить горьковатую жидкость.
Они не виделись с Велико несколько дней. За последние дни порядком надоели друг другу. Павел не хотел с ним спорить, потому что хорошо знал его состояние, но упрямство генерала приводило его в бешенство. Пришлось напомнить Велико о тех далеких временах, когда они были одни среди стольких врагов, когда они были сильными, потому что стреляли в одну цель и верили...
Речь зашла о Драгане, о его сыне Огняне.
— Подумай только, Драган и без того в плохом состоянии. Это доконает его...
После второй бессонной ночи Велико решил не отдавать Огняна Сариева в руки следователя. Происшествие было из самых обыкновенных. Пласт земли не выдержал, танк заскользил и свалился в овраг...
Павел опустился в кресло и закрыл глаза. Болела голова. В этот вечер он заглянул на квартиру Огняна. Того не оказалось дома. Он пропадал в полку, потом где-то в городе, и Павел все никак не мог напасть на его след. Павел заснул не раздеваясь. Его разбудил звонок телефона. Голос Велико прогнал остатки сна. Павел быстро побрился и, не проверив, вернулась ли Венета, заторопился в штаб.
Еще с порога он протянул Велико бумагу и сказал:
— А Драган еще станет человеком. Ведь есть же у него душа. Я тебе говорил...
Велико взял бумагу и прочел:
«Можете и сами решать, но коль вы меня спрашиваете, то скажу: место, которое вы определили для памятника Ярославу, кажется мне не очень подходящим. Он был больным человеком, и, хотя казался высеченным из камня, в выбранном вами безжизненном пространстве ему будет холодно. Лучше воздвигнуть памятник где-нибудь возле горной хижины, откуда он мог бы смотреть вдаль и перед ним был бы простор. Вы же знаете, какая у него была широкая душа.
Драган».
Граменов вспомнил, как много лет назад, став партизаном, он впервые принял участие в бою с жандармерией. Рядом с ним залег Драган, командир отряда. Он стрелял в жандармов, а у Велико был только какой-то кинжал, доставшийся ему от отца. С таким оружием он не мог быть полезным своим товарищам. Драган заметил его волнение и отдал ему свой пистолет.
— Возьми! И стреляй только наверняка. Патронов мало. — И пока Велико осматривал оружие, Драган исчез: уполз проверять позиции других партизан.
Они были знакомы давно, но только в тот момент Велико понял, насколько Драган ему доверял. Отдал ему собственный пистолет, а сам остался без оружия!
«Доверие!..» — подумал Велико, проводя рукой по лицу.
— Не понимаю тебя! — поднял он голову.
— Если хочешь знать мое мнение, то он прав, — ответил Павел.
— Он спрятался от всех при первой же неудаче! — Генерал не мог забыть их последнюю встречу перед партийным пленумом.
...Драган тогда отказался от всякой защиты. Ничем не воспользовался, чтобы доказать, что другой жизни, кроме жизни в партии, у него нет. Только когда зачитали решение о том, что его увольняют на пенсию по состоянию здоровья, он поймал Велико у самого выхода и сказал:
— Радуйся! Наконец-то ты добился своего, — и прошел мимо.
Как больно Велико было слышать это! Он напился так, как тогда, когда Драган его назвал предателем идей, за которые он сражался, и только из-за того, что Велико женился на Жасмине, бывшей супруге царского офицера. И хотя в тот раз он выпил в два раза больше, он не смог ни забыться, ни избавиться от душевной муки.
Когда на следующий день ему сказали, что у Драгана инсульт и он вряд ли останется жив, Велико вызвал Павла.
— Мне больно! — проговорил он едва слышно.
— Вероятно, и Драган испытал боль, — не сдержался Павел.
— Неужели ты думаешь, что я виноват в этом?
— Я знаю, что это не так, но знает ли Драган? Столько лет он не может избавиться от своих подозрений в наш адрес. Мы уже и поседели, и столько пережили... — Голос Павла прерывался. Ему трудно было говорить об этих вещах.
Когда-то Драган был сильным. Он вообразил, что только он один призван защищать новое, свободу... А теперь не выдержал. Попытался нанести удар Велико и сам рухнул. А их любовь к Драгану оказалась куда сильнее всякой ненависти. Павел был убежден в этом и с волнением слушал своего боевого друга, который, казалось, словно окаменел.
— Идем! — Велико надел шинель.
— Куда?
— В госпиталь, к нему.
Несколько суток они провели у его постели. Когда Драган пришел в себя и увидел их, он и словом не обмолвился. Только оживился, и глаза его стали светлее.
Павел головой сделал знак Велико, и они вышли из палаты.
— Выживет! — сказал Павел, когда они очутились на улице.
— Дай бог! — неопределенно покачал головой Велико.
Больше они не виделись. Драган поселился в маленьком домике среди виноградников, превратился в отшельника, оторванного от мира...
И вот вдруг принял протянутые ему руки.
Велико положил письмо на письменный стол. Воспоминание о Драгане промелькнуло, как отблеск молнии, и исчезло. Может быть, Павел ждал, что он обрадуется, но у него в груди осталось одно лишь страдание, и оно душило его.
— Этой ночью Сильва... — начал Велико нерешительно.
— Знаю. С ней что-то происходит.
— И молчишь!
— Не было времени, чтобы поговорить.
— Неужели ты меня покинешь? — испытующе посмотрел на него Граменов.
— Не будь мальчишкой. Тридцать пять лет мы не расставались, а сейчас?.. — Голос Павла дрогнул.
— Может быть, именно сейчас, — ответил генерал и передал ему записку Огняна Сариева.
— Как же так?
