— выпятил свою хилую грудь доктор. — Это наша номенклатура. Для офицеров — только в виде исключения и по специальному разрешению.
Сначала Сариев подумал, что ослышался. Подобные слова не могли относиться к Сильве. Он поискал ее глазами, но она затерялась где-то среди гостей. А передним стоял пьяный доктор и вызывающе вертел в руках пустой бокал. В тот вечер на глазах у подполковника умер солдат, не проронив ни слезы, не жалуясь на боль. Огнян сам закрыл ему глаза. Юноша умер как подобает мужчине. И подполковник должен принять на себя ответственность за это тоже как подобает мужчине. А этот тип, стоящий напротив него, распустился и наговорил столько грязных слов, что Сариев почувствовал, что нужно защищать что-то дорогое, а сил у него не хватает.
— Пользуйтесь моей добротой! — заплетающимся языком бормотал Чалев. — Оставайтесь на эту ночь. Я широкой души человек. Но с завтрашнего дня чтобы и духу вашего здесь не было...
Звук пощечины почти не был слышен из-за магнитофона. Чалев полетел под ноги танцующим. Женщины взвизгнули и, прежде чем поняли, в чем дело, разгневанный офицер поднял его с пола и вышвырнул на лестницу. Послышались негодующие возгласы пьяных мужчин и женщин. Гости наталкивались на него, хватали свою верхнюю одежду и исчезали за дверью. Огнян стоял, не зная, куда деваться. Все его напряжение внезапно прошло, но на него навалилась непреодолимая усталость и грусть. Он почувствовал, как дрожат его руки.
Огнян решил уйти. Не хотел видеть гневное лицо Сильвы и выслушивать ее обвинения. Он нуждался в одиночестве, чтобы собраться с мыслями.
— Значит, так! — неожиданно догнал его голос Сильвы. — Разогнал моих гостей, а теперь уходить.
Она стояла на пороге, слегка притопывая ногой, и смотрела на него с насмешливым любопытством.
— Прошу прощения!
— Ты хорошо ему врезал! — встряхнула гривой волос Сильва и взяла его за руку. — Рука болит?
— Не шути!
— Почему ты думаешь, что я шучу?
— Вероятно, я дурно воспитан?
Сильва не сводила с него глаз. Огнян был сильный, властный. Ударил, и все. Только сейчас она поняла, как ничтожен Чалев. Доктору нужно было лишь оказаться рядом с более сильным человеком, чтобы от него осталось мокрое место. И вся «мужественность» доктора испарилась.
Когда днем она вышла из операционной после того, как пять часов боролась со смертью, Чалев первым пожал ей руку, поздравил с успехом. Сильва чувствовала себя усталой, но довольной. Она расплакалась от радости и опустила голову ему на плечо.
Когда она отправилась домой, он опять был рядом. Желание возражать как-то само по себе исчезло. Сильва не сказала ему ни слова. И он молчал. Она почувствовала, что больше не может выносить одиночества, но решила подождать до утра.
Вот тогда-то и появился Сариев...
— Тебе нужно отдохнуть, — посмотрел ей в лицо Огнян. Оно показалось ему холодным, напряженным.
— Это все заботы, — прикрыла глаза Сильва.
Он попытался улыбнуться, но не смог.
Сильва убежала в гостиную, чтобы скрыть свои слезы. Она не хотела, чтобы Сариев подумал, что в ней есть что-то беспутное. Всего через месяц ей должно исполниться двадцать семь, а она все еще какая-то неустроенная.
— Какие вы противные, — промолвила она и выключила магнитофон.
— Кто?
— Все мужчины!
Огиян никогда не видел Сильву такой слабой, беспомощной. Попытался пошутить, хотя ему было не до шуток, но она его прервала:
— Уходи!
— Посмотри на себя в зеркало, — посоветовал он.
Ответа не последовало, но Огнян понял по ее глазам, что в этот момент она его ненавидит.
— Я не стану тебе надоедать! — словно отрезал он и подал ей конверт. — Когда вернется товарищ генерал, передай это ему, — и стал быстро спускаться по лестнице.
Сильва его не удерживала. Квартира пропахла табачным дымом и алкоголем. Она раскрыла окна. Потом невольно остановилась перед зеркалом и испугалась своих глаз. Они были какими-то чужими. Взглянула на конверт, раскрыла его и прочитала: «Солдат умер. Виноват в этом я. Подполковник Сариев».
— Умер... — бессознательно повторила она, и перед ее глазами возник ребенок, которого она в тот день оперировала, и его взгляд, полный доверия и надежды. Сильва схватила пальто и бегом бросилась в госпиталь.
В то утро генерал-майор Граменов прибыл в штаб дивизии раньше обычного. Десять лет назад его назначили командиром дивизии. В штабе хорошо знали его нрав, его привычки. Некоторые пошучивали, что утром можно спокойно проверять свои часы по генералу, точно в восемь он переступает порог. А сегодня...
Дежурный удивился его появлению. Поспешно бросился рапортовать, но генерал только махнул рукой: «Мне сейчас не до рапортов», — и его шаги затихли на лестничной клетке.
От Ярослава, комиссара партизанского отряда, он перенял привычку оставлять на ночь окна в кабинете широко распахнутыми, независимо от времени года.
«Чистый воздух поддерживает огонь в каждом живом существе, — часто говорил Ярослав. — А жизнь без огня — это не жизнь».
Правда, комиссар болел чахоткой, от нее и умер, но он умел смотреть в будущее. Он предчувствовал наступление века техники и считал, что глоток чистого воздуха будет настоящей роскошью. Генерал был в этом согласен с ним, поэтому и приучил себя к свежему воздуху.
В кабинете его обдало влажным утренним ветерком. Он всмотрелся в окутанные туманом горные вершины и нахмурился: близились неприятные дни и ночи с острыми болями в спине и правой руке. Всякий раз в осеннюю пору он заваливал себя работой и старался делать все возможное, чтобы нарушать предписания врачей, лишь бы доказать самому себе, что ему еще рано сдаваться.
«Мы превратились в винтики огромной машины. Резьба снашивается, уже не держит, и когда в один прекрасный день она совсем сотрется, ты просто выходишь из игры. На твое место поставят нового человека и...»
Генерал закрыл окно и, только опустившись на стул, ощутил слабость, которая, казалось, наполняла каждую клетку его тела.
...На совещании в Софии он наслушался выводов, заключений и предупреждений о неимоверной важности предстоящего учения. А ведь он и сам знал все это. На этой неделе он намеревался уделить немного времени своему дому, дочери, но его снова завертело это сумасшедшее время...
