— Постой.
Михаил притормозил, обернулся. Сурхуладзе поднялся с холодного дерева.
— Я всё равно тебя не простил.
— А мне твоё прощение и не нужно. Лично я считаю, первый репортаж был местью за демонстрацию. Дерьмово ты тогда поступил, Гия. Захотел двух зайцев убить. С одной стороны и пальцем меня не тронул. А с другой — твои люди отметелили меня так, что я только в Москве в себя пришёл. Так что, мы квиты.
— Не совсем. При следующей встрече я тебя по другому трону. Сам. — Гия поднял указательный палец, и воткнул его в грудь журналиста. — Обязательно трону.
— При следующей встречи, — Самойлов опустил голову, посмотрел на палец, поднял глаза и продолжил. — ты будешь молчать, и смотреть, как бы снова не угодить в какое-нибудь дерьмо со своим строптивым характером.
* * * 10.00, по Киевскому времен
Яценко, хотел, было, покинуть автомобиль, но неожиданно понял: ему никак нельзя этого делать. Всегда в жизни есть какие-то вещи, которые хочется выполнить, но ты понимаешь, так поступать нельзя. И их много, подобного рода вещей. Да, сейчас Владимир Николаевич мог выйти из машины, размашистым, широким шагом проследовать в двухэтажное здание районного суда, распахнуть двери, и припереть судью, что называется, к стене. Но, кто мог дать гарантию, что внутри помещения его не ждёт неожиданность, в виде журналистов и репортёров, созванных оппозицией? Не хватало, чтобы через час о нём заговорили, будто премьер снова применил власть для решения личных проблем.
Владимир Николаевич вскинул руку с часами: половина одиннадцатого. Время, время уходит.
— Тарас. — Яценко повернулся к помощнику. — Сходи. Узнай, что к чему.
Коновалюк молча покинул машину, вошёл в здание суда, прошёл на второй этаж, где располагался кабинет руководителя Печерской, юридической структуры, протиснулся сквозь строй тележурналистов, которые стояли в ожидании самого премьера, и были несколько расстроены появлением его доверенного лица, и постучал в дверь с надписью «секретарь».
— Простите, мне можно встретиться с судьёй?
— Да. — ответил молодой человек, который вскочил с места при виде знаменитого политика. — Но только в двенадцать часов.
— А раньше?
— К сожалению, таковой возможности на данный момент не имеется.
Ответ несколько покоробил Тараса Гнатовича. И не смыслом. А формой. Будто торгаш из старой, купеческой лавки неожиданно проявился в современном секретариате суда, и всю свою лавочную сущность привнёс в его стены.
— Вы мне можете дать номер его телефона?
— К сожалению, не имеется таковой возможности.
Кретин. — пришёл к одному логичному выводу Коновалюк, когда спускался по ступенькам вниз, стараясь не отвечать на слишком откровенные вопросы репортёрской братии.
Тарас Гнатович сел на заднее сиденье, и собрался, было, доложить премьеру о том, что следует дождаться судью, но тот его перебил:
— Потом будем разбираться с судьёй. Эти сволочи блокировали ЦИК! Можешь себе представить? Вчера они встали на Банковой, а сегодня утром уже не пустили на работу наших людей в Центризбиркоме. Едем в Кабмин. Срочно! Нужно созвать кабинет! Немедленно!
Кортеж из трёх машин рванул с места, и, набирая скорость, устремился к месту работы кандидата.
* * * 10.41, по Киевскому времени
«Грач» с трудом проталкивался сквозь плотное скопление людей, стоящих перед сценой на Майдане. На верху находилось несколько политиков среднего звена, из блока «Незалежна Україна», и двое из высшего руководства: Круглый и Кривошеенко. На самой сцене выступал неизвестный ансамбль, исполнявший гремучую смесь фольклора и панка. Люди особенно не прислушивались. Здесь, на Майдане, народ внимал только политикам и «звёздам».
«Грач» осмотрелся и направился к девушке с большим китайским термосом. За последние дни он привык к тому, что на Майдане бесплатно раздавали кофе, чай и пирожки. Киевляне приносили и угощали на Хрещатике всех желающих напитками и едой. Единственное, что не допускалось, так это спиртное. Конечно, исподтишка им, всё-таки, согревались, но не все, и не на виду у мёрзнущих людей. Редких подвыпивших тут же выводили из «массовки», чтобы те, не дай Бог, не попали в объектив телекамеры. Попробуй после оправдайся, что митинг на Майдане вела не пьяная толпа?
«Грач» принял из маленьких холодных рук пластиковый стаканчик с горячим напитком, поблагодарил девчушку улыбкой и пошёл на второй круг. Где-то здесь должен находиться «немец». Просто обязан быть тут. Кофе густым, обжигающим глотком проникло внутрь и подарило тепло. Взгляд прошёлся по лицам, отсеивая женские и юношеские очертания. Нет, подумал «Грач», с таким успехом можно искать иголку в стоге сена. Нужно думать. В очередной раз. В который? В десятый? В сотый? Где «немцу» лучше всего находиться, если на Майдане он делает только наблюдения, то есть, скачивает информацию? Судя по тому, что рассказал Медведев, акцию он будет проводить не здесь, на площади. Не тот профиль. К тому же, если они пригласили «немца», то заказчиков интересует не массовое волнение, в результате убийства одного из лидеров прямо на глазах у бурлящей массы людей, а смерть вдалеке от Майдана, в результате несчастного случая. Который после можно огульно повесить на власть — та и не такое терпела. А доказательства в этой стране, судя по убийству того же самого Коновалюка, пока никому не нужны. Впрочем, здесь провести операцию «немцу» и не дадут. Слишком много людей. Свидетелей. А наёмник, исходя из сведений Медведева, человек осторожный. Итак. Консерватория? Отпадает. Слишком далеко. Центр. Нет. Здесь постоянно стоят «знаменосцы», как их окрестили среди митингующих. То есть те, кто постоянно размахивал флагами и транспарантами с революционной символикой. Они являлись своеобразной заставкой для телевидения. Даже если, в некоторые периоды, перед сценой стояло недостаточное количество митингующих, то эти ребята заполняли собой «видеопаузу», и у зрителя складывалось впечатление, будто на площади по-прежнему стоит огромная масса людей. Там «немец» тоже ничего не сможет разглядеть. Палаточный городок. Пытался проверить. Отпадает. В нём находятся только свои, проверенные люди. Посторонних не пускают. «Грач» сам в этом убедился. А на тесный контакт, чтобы втереться в доверие, «немец» не пойдёт. Итак, оставалось место перед сценой, с правой стороны от неё, где не стояла автомобильная вышка с телекамерой, как и с лева, и место за сценой, где находилась лестница. Но туда, опять же, посторонних не пропускают. Особенно во время приезда «больших» людей. А они прибывают на авто, которые оставляют выше Майдана. А после спускаются вниз, к площади. Машины паркуются, чаще всего, как отметил «Грач», либо перед Домом художников, либо перед жилым домом, в котором, на первом этаже размещалось издательство «Мрія».
«Грач» снова посмотрел на сцену. Хотел, было, сделать последний глоток и замер. Стоп! Он осторожно, будто опасаясь спугнуть предположение, развернул голову на девяносто градусов. Вот оно, искомое. Дом профсоюзов. Единственная, более — менее свободная площадка на всём пространстве. В виду того, что находилась в далеке от центрального места событий. С прекрасным видом на тыльную сторону площадки. «Грач» сжал в кулаке пластиковый стакан. Всё, кажется, нашёл то, что необходимо.
* * * 11.38, по Киевскому времени
Евдоким Семёнович вставил пластик телефонной карточки в прорезь таксофона, и набрал, сверяясь с записью на листке, сделанной под диктовку Медведева, номер мобильного телефона.
— Алло, Пётр Степанович, как живётся — можется?
В трубке несколько секунд властвовала тишина. Потом известный миллионам украинцам голос произнёс:
— Что-то знакомое слышится мне… Напомните, где мы раньше встречались?
— Лучше напомню не место, а год. Сорок четвёртый. Точнее, декабрь сорок четвёртого.
— Москва? — именно так связной «провода» Украинской повстанческой армии Петро Цибуля называл в том далёком году будущего генерала КГБ, а тогда ещё капитана Рыбака. — Жив, значит?
— А то ты не знаешь? Уж тебе то докладывают об о всех происшествиях в первопрестольной.
— Слышал, ты шесть лет назад совсем порвал со своими?
— Не говори глупостей, Петро. Мы можем порвать только тогда, когда над нами будет два метра чернозёма. А ещё лучше, если нас развеют над рекой. Чтобы вообще никаких следов. И то, найдутся сомневающиеся.
— Ты в Киеве?
— Предположим, да.
— Соскучился по местам боевой славы?
— Какая слава, Пётро. Уж кто-кто, а ты то должен помнить, какие ордена меня догоняли в этих местах.
— Тогда с чем приехал?
— А если тебе помочь?
— Кто? Ты? Генерал КГБ собирается помочь националисту? Не смеши!
— Но ведь однажды помог.
— Так что, теперь всю жизнь попрекать будешь?