Зрительный зал представлял собой небольшой амфитеатр наподобие древнеримских. Посреди — сильно утопленная в пол и огражденная на всякий случай прочной стальной решеткой арена. Трибуны заполняла нарядная, оживленная публика, с нетерпением предвкушающая экзотическое зрелище.
— Ленечка, Ленечка, — щебетала расфуфыренная дама неопределенного возраста, дергая за рукав своего спутника — пожилого мужчину с мягким, внушительных размеров брюхом, — когда же начнется?
— Не суетись, Вера, — раздраженно отвечал он, не сводя глаз с арены. Уже скоро!
— А правда, что бой будет насмерть?!
— Естественно!
— Наверняка обманут, — надула дама накрашенные губы.
— Исключено, — отрезал толстяк. — Тебе представят неопровержимые доказательства.
Вера скептически хмыкнула.
— Ладно, — сказал Ленечка. — Увидишь собственными глазами и, если заметишь фальшь…
— Ты купишь мне две соболиные шубы и бриллиантовое колье, — поспешно договорила женщина с нескрываемым злорадством.
— Договорились, — безмятежно отозвался ее кавалер.
Вера опешила, удивленно вытаращилась…
* * *
В это самое время в комнате за дверью, ведущей на сцену, происходила следующая беседа.
— Драться до конца и без дураков, понял, Валет? — говорил подтянутый мужчина средних лет, обращаясь к молодому парню, единственной одеждой которого было туго обтягивающее черное трико.
— Знаем, не впервой, — хмуро отвечал Валет.
— Чудненько… — улыбнулся мужчина. — Победишь — получишь приз: отличный харч, пойло и, — тут он заговорщицки подмигнул, — возможно, бабу.
На лице парня отобразилось изумление:
— Чего?! Не брешите, Валентин Степанович!
— Отвечаю за слова!
— А вы не боитесь, что она потом проболтается?
— По поводу?!
— Ну хотя бы о том, что здесь творится!
Валентин Степанович, уловив недосказанную мысль собеседника, громко расхохотался.
— Мудила ты, — укоризненно сказал он. — Телке никогда не выйти из этих стен, такая же беспризорная шваль, как ты, хоть и симпатичная. Так что жалься ей сколько влезет и на меня, и на фирму, и на судьбу-злодейку, если жив останешься.
— Кто противник? — сменил тему разговора Валет.
— Новенький, прозвище Красный Бык.
— Силен?
— Сам увидишь, или порядок забыл? — угрожающе оскалился Валентин Степанович. — Так мы живо напомним!
— Не надо! — В глазах парня мелькнул страх.
— То-то же! А теперь хорош базарить, скоро гонг!
* * *
Между тем публика в зале начала проявлять признаки нетерпения.
— Тянут кота за хвост… Какого черта?!
— У меня время не казенное… Безобразие! — слышались возмущенные возгласы.
Когда страсти накалились до предела, неожиданно прозвучал гонг. Мгновенно воцарилась тишина.
— Дамы и господа, внимание! — донесся из динамиков приятный баритон. Сегодня вы станете свидетелями незабываемого зрелища. Бой насмерть! Без правил! Как у древних римлян! Один из дерущихся должен погибнуть. Правда, у вас есть привилегия даровать побежденному жизнь, если противник не убьет его сразу. Напоминаю: большой палец, поднятый вверх, означает помилование проигравшему, опущенный вниз — смерть. В левом углу — Черный Валет, в правом — Красный Бык. Схватка начинается!
Снова ударил гонг. Фигуры в черном и красном трико ринулись на середину сцены и яростно, словно два бешеных пса, вцепились друг в друга. Ни тот, ни другой не отличались особыми бойцовскими навыками, но желание выжить в совокупности с предварительной обработкой довело их до безумия. В ход шло все: кулаки, ноги, колени, локти, головы, зубы, ногти… Брызгала кровь, на губах пузырилась пена. Публика на трибунах подвывала от восторга. Пузатый Ленечка, плотоядно ощерившись, подался вперед. Мясистое, покрытое потом лицо налилось кровью.
— Давай, Черный! Бей гада, рви! — истерично вопил толстяк (он поставил на Валета значительную сумму).
— И-и-и! — на высокой ноте верещала Вера.
Ухоженная, лощеная дама превратилась в натуральную мегеру: сделанная в дорогой парикмахерской прическа растрепалась, глаза горели садистским восторгом, из полуоткрытого рта капала слюна. Да и остальные зрители уже напоминали не людей, а скорее чертей из ада, ухитрившихся сотворить исключительную гадость и ликующих по данному поводу…
Схватка на арене близилась к концу. Черный Валет повалил Красного Быка на пол и изо всех сил лупцевал поверженного противника кулаками. Остановился Валет, лишь когда полностью выдохся. Лицо Красного Быка превратилось в кровавую маску. Он не шевелился и не подавал признаков жизни.
«Вроде готов», — с облегчением подумал Валет, поднимаясь на дрожащие от усталости ноги.
Рядом, будто из-под земли, появился человек в белом халате, наклонился над Быком, пощупал пульс.
— Мертв! — громко объявил он.
— Доказательства! Где доказательства?! — завизжала Вера.
Ей вторило множество голосов.
— Сей момент, — усмехнулся врач и крикнул, обернувшись к выходу с арены: — Эй, ассистент, сюда! Клиенты не верят моему диагнозу!
«Ассистент», огромного роста бугай в черной маске и со сверкающим остро заточенным топором в руках, не заставил себя долго ждать. Приблизившись к распластанному телу, «ассистент» широко размахнулся, нанес удар, затем нагнулся и, схватив за волосы отрубленную голову, продемонстрировал публике…
* * *
«Мерседес» мягко катил по ночному шоссе. Высококачественный кондиционер создавал в салоне машины приятную прохладу. Ленечка довольно улыбался. Выбор его оказался удачен, и в кармане приятно похрустывала солидная пачка выигранных долларов.
— Ну, Верочка, понравилось? — спросил он немного подрагивающим от пережитого возбуждения голосом.
— О да, милый! Это… это просто восхитительно!!!
Затравленный и прижатый к стене кот превращается в льва.
Сервантес
В зале ожидания Н-ского вокзала было душно. Многочисленные людские голоса сливались в неразборчивый гул. С трудом разыскав свободное место, Алексей Рюмин прикрыл глаза и попытался уснуть, но мешал слипшийся от голода, ноющий желудок, а в карманах не было ни рубля, впрочем, как и документов. Бомж — человек без определенного места жительства.
Социологическое определение — «индивид, выбитый из сетки ролевых отношений». Всеми презираемое, отверженное существо. Заметят менты на улице мертвого плохо одетого человека, приглядятся, сморщат в отвращении физиономии да скажут: «Бомжара подох, сволочь! На нашем участке! Возись теперь с ним! Давайте-ка, пока никто не видит, оттащим его на соседний».
На соседнем аналогичная картина. Тут тоже постараются сбагрить мертвеца. И при жизни он никому не был нужен, а уж после смерти тем паче. Бомжи бывают разные, и далеко не всегда это спившиеся, утратившие человеческий облик субъекты. В наше время бурного роста демократии (принимающей подчас довольно причудливые формы), дикого рынка и всеобщего суверенитета прослойка бомжей выросла до невероятных размеров за счет жертв квартирной приватизации, многочисленных беженцев из ставших независимыми союзных республик (а по сути, провинции загубленной в начале века великой Российской империи) и так далее и тому подобное.
Алексей не относился к «коренным», спившимся бомжам. Он… Впрочем, какая разница! Пусть читатель придумает историю его падения сам. Скажу лишь одно: Рюмин почти не брал в рот спиртного и несколько месяцев назад даже представить не мог, в каком отчаянном положении окажется. Алексей был двадцатипятилетним высоким, широкоплечим, хорошо сложенным парнем с приятным лицом, голубыми глазами и темно-каштановыми волосами. Правда, за последнее время мышцы опали от постоянного недоедания; лицо заросло неряшливой щетиной, давно не стриженные, немытые волосы свалялись в сальный колтун, а глаза ввалились и приобрели затравленное выражение. «Доблестные» служители закона с бомжами не церемонились. Простые обыватели смотрели с презрением, не подозревая, что когда-нибудь сами могут очутиться на «дне» жизни (за жестокосердие господь бог наказывает сурово).
Однако я отвлекся.
Итак, Алексей Рюмин пытался заснуть, но ему мешал голод. Кормился Алексей главным образом разгрузкой вагонов на товарных станциях. Платили негусто (чего церемониться со всякой швалью) и часто обманывали.
«Катись колобком, бомжара! Ха-ха-ха! Иди жалуйся в милицию». Поэтому вот уже три дня Рюмин практически ничего не ел. Теоретически существовала возможность подкрепиться остатками пищи в вокзальном буфете, но, во-первых, мешала не до конца утраченная гордость, во-вторых, даже в охоте за объедками царила жестокая конкуренция. Буфет был поделен невидимой границей между оплывшей старухой и мужиком лет тридцати-пятидесяти с разукрашенным синяками лицом и свернутым набок носом. Жадными, цепкими взорами они следили за жующими пассажирами. Едва кто-то оставлял недоеденный хлеб или недопитый пластиковый стаканчик, один из них коршуном налетал на столик и тут же поедал, допивал оставленное.
