к делу, но скоро приедет Графимов, а тебе у него ещё интервью брать. Такая возбуждённость вызовет у него подозрения, – строго сказал парень, глядя в глаза собеседницы.
– Я своё дело прекрасно знаю, поэтому справлюсь, – говорила София, поднимаясь со стула. – Что ж, Нико, и мне, и тебе – удачи, – кивнула она, улыбаясь.
– Нико? – переспросил парень, когда шатенка уже почти коснулась дверной ручкой. – Звучит ужасно, Соня!
– Никогда не называй меня Соня! – пригрозила девушка, повернувшись к другу. – Терпеть не могу это сокращение. Только Софи или София! А "Нико" – преобразование от "Ник", так звучит милее, – улыбнулась она.
– Ох, называй, как хочешь, – махнул рукой Никодим, скорчив недовольную гримасу. Он не хотел спорить со столь строптивой женщиной. – Позже занесу тебе список и необходимые вопросы.
Девушка кивнула, искренне улыбнулась и скрылась за дверью.
Уже вечером, сидя напротив Генриха, София незаметно спросила про вещи и, что важнее, окна. Графимов ответил, что уведомил, чтобы всё убрали. А одинарные окна, как он утверждал, были идеей Евы. По её мнению, такие больше подходили к дизайну комнаты. Про посягательство на личное девушка, конечно же, умолчала, так как была почти уверена, что её собеседник и был зачинщиком этого. Отложив пока личные вопросы на неопределённый срок, во время которого Генрих доверится ей больше, девушка касалась только профессиональных тем: о путях достижения столь высоких должностей (которые, впрочем, были прекрасно ей известны), его способов управления, благодаря которым продуктивность фирмы увеличилась, а также попросила дать несколько советом начинающим предпринимателям. Вся эта информация будет идти уже после биографии, однако являлась не менее важной, ведь многие хотели узнать о карьере Графимова, а не о его жизни. Несмотря на разгульное прошлое и рабочее место, которое ему досталось по наследству, Генрих всё же был очень умён и смекалист. Не зря именно под его руководством фирма поднялась на ноги после долгого кризиса. Это вызывало уважение, но не перекрывало все его неприятные качества.
Уже после интервью Никодим занёс напарнице список людей и главные вопросы, которые нужно задать всем. Девушка читала вопросы с лёгкой, доброй полуулыбкой. Они были примерно такими же, о каких думала и она, но чересчур прямолинейны. Она примерно такого и ожидала. До двух часов ночи Софи занималась их перефразировкой, а также изучала книги и информацию. Она узнала много полезного за этот день, но чувствовала себя виноватой и подавленной из-за дневника.
Утром Генрих рано ушёл из дома, радостно провозгласив, что вскоре у него свободный день, и они смогут вдоволь наговориться. София даже не расстроилась по этому поводу, скорее обрадовалась. У неё уже было достаточно информации, которую вполне можно превратить в статью. Когда он уходил, она нарочно долго завтракала, чтобы убедиться, что он уехал и приступить за дело. Когда он вышел из дома, Софи вышла на веранду, и, убедившись, что уезжающую машину уже не слышно, она довольно улыбнулась и резво повернулась на месте, предвкушаю разговоры, которые смогут протекать в спокойной атмосфере, без давления, а, самое главное, они дадут ей множество новой информации, ведущей к раскрытию убийства. Именно с этой целью девушка, в очередной раз прокрутив в голове все вопросы, направилась в "помещение для служащих", где, собравшись за кухонным столом, весело беседовали и смеялись многие из служащих этого дома.
– Привет! Можно к вам присоединиться? – с энтузиазмом воскликнула журналистка, подойдя к компании.
Эмоции на такое необычное высказывание были разные: кто-то смотрел на неё с недоверием, кто-то удивлённо или смущённо, некоторые даже с презрением. Лишь Феодора со своей обычной оптимистичной манерой пригласила девушку присесть. Её авторитет был непоколебим, поэтому возражений не возникло. Феодора предложила ей чашку кофе, на которую гостья с радостью согласилась. София быстро вникла в суть разговора, который сейчас был уже не таким доверительным, как минуту ранее. Многие вжимались в кресла и всё бросали на гостью взгляды, полные недовольства. Но девушка всё же быстро влилась в беседу, выражая своё мнение. Её фантастическое умение находить общий язык почти со всеми сыграло свою роль. Вскоре разговор стал чуть более шумным, а через некоторое время журналистку уже принимали за свою. Завтрак затянулся, но никто не обратил на это внимание, ведь хозяин дома отсутствовал. Звонкие голоса и смех отражались от стен помещения ещё до обеда, а Софи постепенно перешла к необходимым ей вопросам. Всё началось с простого: "кто сколько лет здесь работает?". Как оказалось, большинство здесь надолго не задерживаются, потому что, в основном, приходящие лишь подрабатывали или набирали нужную сумму, чтобы оплатить долги и устроиться, наконец, на нормальную работу. Некоторые приезжали лишь на три месяца, но каждое лето. Это были студенты, которым такая подработка подходит идеально. Другие же были верны этому месту уже два-три года, а уж совсем редкие больше пяти лет, например, такой была Феодора.
– Я здесь уже тридцать лет, – говорила женщина, чьи волосы, уже без платка, тусклыми, крашеными в коричневый, но пышными и ухоженными прядями спадали вниз, закрывая плечи и дотягиваясь до пояса. – Как университет закончила, так и отрабатываю, – Феодора начала свой рассказ о детстве, чем заглушила все звуки, помимо её собственного голоса. – На самом деле Белоруссия – не совсем моя Родина. Я попыталась выбраться на свет ещё в самолёте, когда моя мама с полными сумками летела домой после ужаснейшего случая. Не представляю, как она вытерпела такую боль. Моя мама росла в обычной среднестатистической семье, если не считать того, что её мать – моя покойная бабушка, – пусть земля ей будет пухом, была американкой, а отец – русский. После женитьбы они два года прожили в Соединённых Штатах, обзавелись прекрасной дочуркой, но родители моего дедушки заболели, и им пришлось переехать в Белоруссию. Однако моя мама в возрасте восемнадцати лет тоже решила посетить родину родителей, да так и осталась там, выйдя замуж за, как она думала, её настоящего принца. Они долго не могли обзавестись малышом, когда у двух её младших братьев уже были по два-три. Мой… отец был человеком не бедным, мама ни в чём не нуждалась и не работала, только лечилась постоянно, ухаживала за домом и помогала мужу. Одним несчастливым утром она вернулась с радостной новостью, да вот только отец был дома не один, сидел на кухне с некоей барышней модельной внешности, – Феодора фыркнула с злостью, но глаза выдавали ещё и грусть. – Сообщил, что она его любовница уже давно, к тому же беременна от него. Когда мама сказала, что и она тоже,
