"Чем? — подумал Макс, с тоской глядя на мать. — Продашь дом, заплатишь мой долг, а потом мы все будем жить на улице?"
— Ты очень мнительная, мама. У меня все о" кей! — сказал Макс беззаботно и вдруг ляпнул: — Прости, если что не так. Может быть, я действительно не очень хороший сын.
Надежда Ивановна посмотрела удивленно.
— Что ты хочешь этим сказать? — она не поняла, что Макс таким образом прощался с ней.
Бутырин постарался исправить оплошность. Он заговорил тоном, какой, по его мнению, мог успокоить мать.
— Я просто так сказал. У меня на самом деле все хорошо. — Макс улыбнулся: — А на Таньке я обязательно женюсь. Как ты желаешь. А сейчас извини, я хочу спать.
Выпытывать что-либо у сына было бесполезно. Надежда Ивановна вздохнула, тихонько вышла и прикрыла за собой двери.
Гаражный кооператив "Огонек" насчитывал в своем составе около трехсот гаражей, располагавшихся в пять рядов, рядом с железнодорожной линией. В кооперативе работало несколько бригад по ремонту автомобилей, самой крупной из которых была бригада Толика. Под началом этого хваткого, еще молодого мужчины с приличным брюшком и мощными, как у штангиста плечами, было три гаража, объединенных под одной крышей, небольшой двор и трое рабочих. Генка работал у Толика около года. Платили ему символически, но парень не обижался. Он рассчитывал подучиться автоделу, а потом открыть свою мастерскую. Малов часто задерживался в гаражах, выполняя мелкие поручения, которые не требовали высокой квалификации, поэтому было в порядке вещей, что в этот день он остался на работе после всех.
Славка появился в гараже, когда уже стемнело. Генка в синем рабочем комбинезоне сидел в мастерской, сушил при помощи мощного вентилятора и обогревателя свежевыкрашенную автомобильную дверцу.
— Здорово, братишка! — Манекенщик окинул взглядом инструменты, развешанные на стенах, пропитанный маслом цементный пол и поморщился: — Грязно тут у вас!
Генка повел плечом.
— Я привык. Эта грязь техническая. От нее вреда не бывает.
Манекенщик приблизился, придирчиво осмотрел дверцу и, не найдя на ней изъянов, не удержался от похвалы:
— Отличная работа.
— Ребята постарались! — не без гордости за свою бригаду произнес Генка. — Трудились весь день.
— Ты им заплатил?
— Конечно! — недоуменно ответил Малов-младший.
— Зря.
— Это почему же? — возмутился Генка.
— Можно было и не платить. Сказал бы мастерам, что рассчитаешься чуть позже, а завтра мы бы уехали из этих мест навсегда.
Генка презрительно скривил губы.
— Кто курит дорогие сигареты, не экономит на спичках. Ты сам так говоришь.
Манекенщика заподозрили в скупости. Такой расклад его не устраивал.
— Ты думаешь, мне денег жалко? — Славка прищурился. — Да мне на них наплевать! Я и на ограбление-то решился из желания испытать себя. Хочу проверить, способен ли я на преступление.
Генка усмехнулся:
— Достоевского начитался, да?
Манекенщик краснел редко, но на сей раз на его лице и шее проступили пятна.
— Оставим этот разговор, — сказал он резко. — Что у тебя с номерами?
Малов-младший встал с низкой скамеечки, потягиваясь, ответил:
— На дворе под чехлом тачка припаркована. Снимем с нее номера и поставим свои.
Славка громыхнул пакетом.
— А не хватятся?
— Думаю, нет. Машина "битая", стоит в очереди к "костоправу". Пока он за нее возьмется, дня три пройдет. А на номера внимание вряд ли кто обратит, висят да и ладно.
— Будем надеяться, что так и будет. Идем?
— Погоди! Там одна загвоздка есть. Тачка стоит рядом со сторожкой, поэтому мне придется отвлекать охранника, пока ты будешь заниматься номерами. А на этот случай я кое-что припас.
Генка подошел к подвесному шкафчику, достал из него бутылку "Портвейна" и, откупорив ее, выплеснул примерно треть содержимого за ворота гаража.
— Дяде Коле много будет, — пояснил он на недоуменный взгляд Манекенщика. — Напьется, а ему еще службу нести нужно. Идем!
Ребята вышли в дворик, миновали калитку и направились вдоль длинного ряда гаражей. Метров через сто, у небольшого вагончика, стоявшего на высоком фундаменте, Генка замедлил шаг и указал в сторону накрытой тентом машины.
— Эта тачка. Вот тебе отвертка, погоди немного и приступай.
Генка обошел наполненный водой противопожарный резервуар, и быстро поднялся по крутой лестнице на смотровую площадку. Отсюда весь гаражный кооператив был виден, как на ладони. Людей Генка не приметил. Постучав, он вошел в убого обставленный вагончик с застоявшимся запахом табачного дыма. При появлении парня лежавший на кровати обрюзглый старик с мясистым пористым лицом и редкими седыми волосами, кряхтя, привстал, убавил звук стоявшего на тумбочке телевизора, потом сел. Сторож был уже навеселе.
— А… это ты, Генка! — каким-то свистящим голосом, с одышкой сказал он. — Чего тебе?
Малов достал из-за спины бутылку и поставил ее на тумбочку.
— Вот, Толик с ребятами сегодня выпивали, а это твоя доля осталась, дед. Велели тебе отнести.
Мутные, с набрякшими веками глаза сторожа прояснились.
— Молодец Толик, — с радостным удивлением произнес он. — Не забывает старика. Ну-ка, Генка, дай я из тумбочки стаканчик возьму.
— Сидите, дядя Коля, я подам, — поспешно произнес Малов, опасаясь, как бы сторож не встал и не увидел в окно орудовавшего у машины Манекенщика.
Генка достал из тумбочки красный пластмассовый стаканчик, налил в него вина и подал старику. На всякий случай, чтобы с улицы не слышно было шума, прибавил звук телевизора.
— А ты?… — спросил сторож.
— Я, дядя Коля, не пью.
— И правильно делаешь! — Сторож со смаком выпил вино и закусил сухой лепешкой, которую взял с тумбочки.
Генка глянул в окно. Манекенщик уже заменил номер на передней части машины и перешел к задней. Дел оставалось на пару минут.
— Ты Толика слушай, — продолжал старик, почувствовав дар красноречия. — Он тебя плохому не научит. Толик мужик деловой, ты за него держись… Да ты садись, Генка, чего стоять-то? — Сторож налил себе второй стакан вина и вальяжно устроился с ним на кровати.
С улицы раздался условный свист. Малов вдруг заторопился.
— Некогда мне сидеть, дядя Коля. У меня работы много. Генка попрощался и выскочил из вагончика…
В тот же день поздним вечером Славка вышел из дому. Жизнь в поселке шла своим чередом: по дорогам шатались парочки; на лавке гоготала компания; где-то гремела музыка — шла гулянка.
Манекенщик перешел центральную дорогу и направился на другой конец поселка. Улица становилась все темнее, все реже горели фонари. У крайнего дома замедлил шаг, хотел постучать в калитку, да передумал, обошел двор и, перемахнув невысокий забор, приблизился к дому с тыльной стороны.
В зале работал телевизор. Вся семья, за исключением Любки, была в сборе. Манекенщик прошел еще немного по бетонной дорожке и заглянул в соседнее распахнутое окно. Зайкина была в своей комнате. Она полулежала на кровати с томиком Джека Лондона и, затаив дыхание, читала. Отвлечь ее в этот миг от увлекательной книги не могло ничто, ну, разве уж едва слышное царапанье Славкиных ногтей об оконную раму.
Любка вздрогнула. На ее лице вначале отразился испуг, но потом Зайкина просияла и, отбросив книгу, кинулась к окну. Как Любка и предполагала, за тюлевой занавеской стоял Манекенщик. На губах улыбка, в глазах озорные огоньки.
— Привет! — Славка сложил на подоконнике руки и оперся о них подбородком. — Не нужно было вставать с кровати. Отсюда на твои ноги открывался превосходный вид.
Любка с шутливой укоризною покачала головой.
— Бессовестный… Подглядывал, да?
— Любовался! — обхватив ладонями щеки Зайкиной, Манекенщик звучно чмокнул девушку в губы. — Я по тебе соскучился.
— Лгунишка! — Любка счастливо рассмеялась, потом, прикинув что-то в уме, вдруг предложила: — Влезай сюда.
Славка притворно ужаснулся:
— Ты с ума сошла. Нас же твои предки застукают.
— Не застукают! — У Любки был лукавый вид. — Я уже сказала им спокойной ночи. Они сюда не войдут. Влезай!
Любка сбегала к торшеру, выключила свет. Славка, посмеиваясь, влез на подоконник, затем в комнату.
— Между прочим, — Манекенщик привлек к себе девушку. — Как там насчет паспорта?
Зайкина прижалась к парню, ее тон стал извиняющимся.
— Ты не обижайся, но сегодня не вышло. Я постараюсь подготовить тебе паспорт к завтрашнему дню.
Для Манекенщика это было полной неожиданностью. Он отстранился.
— То есть как это не вышло? Ты же обещала!
— Завтра, Слава, завтра, — прошептала Зайкина, отыскивая своими губами губы Манекенщика.
Она все теснее и теснее прижималась к Славке, потом, встав на цыпочки, прильнула к его губам. От Манекенщика пахло табаком, одеколоном и еще чем-то особенным мужским. Этот запах пьянил Любку, лишал воли, вызывал желание. Где вы, стыд, девичья гордость, скромность? Зайкина забыла обо всем на свете.
