— Что, правда слюни лил? — заинтересованно спросил Богданов у Насти, улыбаясь.
— Лев, блять. Ну серьезно, сейчас, — взмолилась Елена, отстраняясь, но Богданов успел ее поймать.
— Все-все-все. Ладно, Настя, давай так, — Лев, придерживая сестру за плечи, направил ее к своему сисадмину под прикрытием. — Тут девушка в беде, надо спасать. Довести до комнаты, уложить, успокоить, — он подмигнул Насте, передавая смирившуюся со своей судьбой Елену, и напоследок шепнул: — Я могу переночевать где-нибудь еще…
— Да Лев, блядь! — из последних сил зашипела Елена. Но Настины руки уже сомкнулись вокруг ее плеч. Хакерша нашептывала Богдановой на ушко что-то, как маленькой; мелькнуло в общем потоке «а давай я тебе сказку расскажу?». Девушки неверной походкой удалились по лестнице.
Антон смотрел им вслед опустошенный. С раздражением он закрыл в мобильном страницу с музыкой и рухнул обратно на диван, позволив гаджету бессильно стечь по ладоням на сиденье.
— Почему я такой идиот…
— Ну прекрати, — Лев сел рядом, тут же притянув Горячева к себе. Обнял, пожалел. — Это было смешно, но у Елены произошел перегруз… А у меня очередной переворот в сознании. Теперь вот интересно… Что дальше — интересно.
— Не знаю… Она-то, может, и протрезвеет… — усмехнулся Антон, а сам поежился. — Но она права. Надо рассказать. Нам всем легче станет. Всем…
— Главное, чтобы тебе стало легче. Я понимаю, что для тебя это… сложный шаг очень. Учитывая твое прошлое, наверное, все равно что Елене признаться о руках, — Лев погладил Антона по щеке костяшками пальцев. — Ты так прелестно хмуришься, я не могу.
Антон смущенно потупился. Он не должен был ныть: себя жалеть было нечего. Но когда Лев прикасался к нему руками, нежность вытесняла все прочие чувства. Горячев готов был становиться в такие моменты незрячим и беззащитным, лишь бы чувствовать баюкающий ход ладоней. Чтобы каждое медленное движение легонько приминало волосы, чтобы тепло гуляло по спине и по плечу, чтобы кружило по животу… Что-то было в том давно забытое, недополученное — родом из детства. И Антон хотел взять еще, пока никто не видел. Прислонившись ко Льву плечом и склонив голову, он безмолвно поднырнул под ладонь, приластился. Богданов ухмыльнулся, устроил руку у Горячева под грудью и повел ниже, с упоением разглаживая одежду на животе по часовой стрелке.
— Может, и не сложный… — Антон медленно сморгнул, протянув руки и поймав ими вторую ладонь Льва. — Может, я это выдумал. А все просто получается…
Богданов безмолвно прижался губами к виску, к беспокойной голове. Он целовал, склоняя Горячева упасть на диван. Успокоился Лев тогда, когда уложил Антона на себя, на плечо, уютно укрыл пледом и устроил ладонь у того на спине. Ласковые пальцы следовали то вверх, то вниз по позвоночнику.
— С тобой ведь — какой долгий путь, сколько тайн, сомнений, беготни этой… — говорил Антон тише, слушая дыхание и сердце в широкой теплой груди. — А потом раз — и просто. Я же когда пришел к тебе… Когда увидел тебя над собой — ни секунды не сомневался, знаешь? Мне кажется, тебе стоит меня тронуть — и я все сделаю… Может, ты ладонями заговариваешь, а, Лев? И меня заворожил?..
Горячев усмехнулся и прикрыл веки, устроился удобнее и мягче, обняв ноги Богданова своими. Пальцами теребил его одежду, пуговицу нагрудного кармана, тускло поблескивающую на уровне глаз. Лев не останавливался, убаюкивая, но и не отвечал. За окном занимался рассвет, розовыми бликами смягчая уставшие с тревожной, хоть и веселой, ночи лица. Птицы распевали первую утреннюю трель, приветствующую очнувшийся ото сна мир, а убаюкивающая рука ослабла на спине Антона.
========== XXVII ==========
22.04. Суббота. Прятки
В первый раз Антон очнулся из-за короткой вибрации телефона где-то под ногой. Он поворочал зрачками под сомкнутыми веками, поморщился — но так и не шелохнулся. Голову сдавливало стальной сетью после бурного пьяного вечера и слишком короткого сна, вряд ли продлившегося больше двух часов — а потому Горячев очень быстро провалился обратно, в темное и теплое спокойствие объятий Богданова. Однако вскоре вибрация повторилась снова… И снова… И снова — смартфон буквально разрывался под коленом, раздражая чувствительное место. Антон сердито замычал, заворочался. Только теперь Горячев понял, что отлежал руку, загнанную между их со Львом телами, а еще что чувствовал себя ужасно грязным и помятым после сна в одежде. Да еще этот привкус во рту… Солнце золотыми стрелками прорывалось сквозь жалюзи, разрисовывая неподвижные руки Льва сияющими полосами. Пожалуй, одно это стоило всего дискомфорта, который теперь пришлось испытывать.
С трудом дотянувшись до телефона так, чтобы не разбудить Богданова, Антон вновь устроился у него на плече и подслеповато сощурился в экран.
Жизнь кипела в общем чате. Да так кипела, что, прокрутив в начало сегодняшней переписки, Антон окончательно проснулся. Там ровно в восемь Рома выложил фотографию. Красивую фотографию: живописно разрисовывало тела утреннее солнце, правильный угол показывал фигуры в лучшем свете, наложенный фильтр сделал тени глубокими. Подпись гласила: «Сфоткал друга, пока он спал. Люблю его!» Антон не сразу признал в нежно прижимающихся друг к другу мужчинах себя со Львом — сонный мозг не мог обработать информацию да осознать всю глубину ситуации. Горячев какое-то время тупо рассматривал изящно изогнутую Львовскую ладонь, покоившуюся у него на талии, другую руку, что потеряла силы на пути, пока очерчивала позвоночник, собственный нос, уткнувшийся в чужую шею, и Богдановские губы, прижавшиеся ко лбу. Они оба выглядели умиротворенными, улыбались во сне, словно искатели, что давно потеряли покой и вновь обрели его в запечатленном моменте. Если бы Антон мог абстрагироваться от последовавшей ниже в чате реакции, он подумал бы, что это невероятно красивый кадр, достойный семейного альбома или личного архива. Но внизу разорвалась от хохота Алена, намекая, что ребята немного перебрали. Влад просил скорее удалить и сопроводил сообщение ревнивым «Опять этот Богданов!», оправдывая негодование тем, что заснули они с Антоном, вроде как, вместе. Рома просто смеялся и предлагал убедиться в его находке. «Не верите? — говорил он. — Спуститесь и посмотрите, они еще здесь!» Елены и Насти не было видно: вероятно, девушки все еще делили переживания прошлой ночи.
Антон отвлекся, услышав рядом шевеление. Рома так и не скрылся с места преступления. Сидел бесстыдно прямо около дивана, с невероятной скоростью настоящего мастера стучал пальцами по экрану телефона и хихикал, когда его особенно пронимало сказанное кем-то колкое замечание. Горячев уронил смартфон на грудь Льву и бессильно застонал. Ему не хватало энергии даже на то, чтобы злиться — что уж говорить о подъеме.
— Я тебя тоже люблю, Рома. Но когда я проснусь, тебе пиздец, — сипло пробормотал Антон. Сисадмин обернулся, издал фирменные короткие смешки, оскалился в «доброе утро» и продолжил свое коварное дело.
Сверху послышался хлопок двери, заскрипели половицы под ногами. Кто-то пытался вести себя тихо, но получалось не очень хорошо.
— Бля, они реально тут еще, что ли? — послышался из-за спинки дивана шепот Лехи, адресованный, очевидно, Роману.
— Да, но пиздюк не спит, — тихо ответил тот. Вдруг Богданов засопел громче, шевельнулся, улыбнулся ярче, стиснул Антона в объятиях и, прошептав едва уловимое «спи, мой хороший», одарил его поцелуем в макушку. Так и затих. Рома заржал почти в голос, пытаясь скрыть эмоцию в тесно прижатой к губам ладони.
— Засекай время, — улыбался Котков, смеясь одними интонациями. — Ставлю, что через минуту этот дом сгорит… Сколько ж вы пили, а, Антоша?
— Да ладно вам, хорошо смотрятся вместе, если подумать, — шептала Алена. — Гляди, Антоша наш тоже выглядит счастливым… Может, это бессознательное?
— Это точно бессознательное, — хихикал Роман. — Вон Антон не спит и все еще бессознательный жмется ко Льву.
