Потом я позвонил Шнейблу. Его секретарь ответила мне заученно:
— Прошу прощения, мистер Шнейбл диктует документы. Потом у него назначено совещание. Если вы хотите оставить ваш номер…
— У меня нет номера. Я звоню по частному вопросу. Поэтому перестаньте валять дурака и соедините меня с ним.
На другом конце провода наступила тишина. Затем сухой рассерженный голос ответил:
— Я соединяю вас с секретарем мистера Шнейбла.
До того, как секретарша смогла завести традиционную песню, я заявил:
— Скажите Шнейблу, что на проводе Рой. Он захочет поговорить со мной.
— Простите, как ваша фамилия?
— Этого я не могу сказать. Передайте, что я только вчера бежал из тюрьмы и хочу поговорить с ним.
Не успел я замолчать, как услышал его голос.
— Рой, ради бога, тебе не стоило звонить. Ты понимаешь, о чем я говорю? В газете написано…
— Я остановился в гостинице «Дорсет».
— Разве ты в Чикаго?
— Да.
— Послушай, Рой, попытайся понять. Я не участвую в ваших делах, я даже не хочу разговаривать с тобой.
Он дал отбой, а я застыл, как манекен, сжимая в руке трубку. Повесив ее, я медленно пошел в гостиницу, пытаясь успокоиться и сдержать гнев, и добился своего. По крайней мере, я пытался убедить себя в этом. Но в гостинице я сразу же направился к телефонной будке и набрал номер Шнейбла.
На этот раз трубку взяла его секретарь. Услышав ее голос, я сказал:
— Передайте Шнейблу — если он не возьмет трубку, я приеду к нему в контору, и если не застану его на месте, то поеду к нему домой в Уилмет и буду ждать там.
Он взял трубку и устало спросил:
— Господи, Рой, ну что тебе от меня нужно?
— Мне нужно поговорить с вами. Сейчас без двадцати одиннадцать. Встретимся в двенадцать часов. Скажите, где.
Наступило долгое молчание, потом он ответил:
— В зоопарке Линкольна, возле клетки жирафа. Ты знаешь, где это?
— Найду.
Когда я приехал в зоопарк без двух минут двенадцать, Шнейбл уже ждал меня. Он поправился килограммов на семь. Его волосы поредели и поседели. Первым делом он спросил:
— Откуда ты звонил?
Я ответил, что из автомата.
— Оба раза?
— Кажется, да. А в чем дело?
— Господи, ты совсем сошел с ума?
— Почему вы так нервничаете? Какая разница, откуда я звонил?
У него на лице застыло странное выражение, как будто он сказал что-то лишнее.
— Пожалуй, я просто нервничаю. В последнее время я слишком много работал. — Он огляделся. В зоопарке было мало людей — старушки и несколько нянек с детьми в колясках. Он показал в сторону тропинки, петлявшей среди деревьев. — Пойдем в ту сторону. Там мы сможем поговорить.
Метрах в тридцати от дороги он нашел скрытую кустами скамейку, и мы сели.
— Прости, если по телефону я говорил грубо. Но я был удивлен, даже не знал, что сказать. Конечно, мне было известно, что вчера утром ты сбежал из Хобарта…
— Странно, что вы прочитали эту заметку. Я ее искал и то едва нашел.
— Не беспокойся, я ее увидел. А сегодня утром написали, что ты перешел границу в Канаду.
— Я об этом читал.
— Жаль, что ты этого не сделал. Когда мы встретились, ты шествовал с таким видом, будто хозяин здесь. Твоя фотография должна быть в каждой патрульной полицейской машине в Чикаго.
— У них нет моей фотографии. Никто меня не арестует. Все было подстроено, Арнольд. Я не бежал, меня выпустили. Я вышел сам.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что сказал. Я понадобился на свободе, и мне устроили побег.
— Устроили? Как? Это сделать невозможно.
— Мне все сделали.
— Не понимаю, как. И зачем это нужно?
Я несколько минут молчал, потом ответил:
— Не знаю, что сказать. Я думал, что знаете вы.
Он не умел скрывать истину. Я сразу увидел ответ на его лице.
— Не понимаю, что ты… Послушай, Рой, мы давно не виделись. Со времени процесса в Индианаполисе мы не встречались.
— Знаю, но я подумал, что кто-то, возможно, вас обо мне расспрашивал. Эти люди знают очень много. Откуда? И еще одно: я так и не понимаю самого главного — как меня нашли. В тюрьмах содержатся тысячи людей. Каким образом из них выбирают одного? Почему говорят: «Вот он-то нам и нужен»?
— Рой, для меня твои слова сплошная бессмыслица. Я совершенно ничего не понимаю.
— Вы хотите сказать, никто с вами не связывался, не расспрашивал обо мне?
— Пожалуй, нет, — ответил он. — Нет, я в этом уверен. Если бы меня расспрашивали, такого я бы не забыл.
— Вы никогда так не нервничали.
— Я не нервничаю, просто не люблю оставаться на открытом месте, как сейчас. — Он поднялся. — Пойдем в машину. Мы можем срезать дорогу и выйти прямо к автомобильной стоянке.
Когда мы сели в машину, я спросил:
— Почему вы спросили, откуда я вам звонил?
— Не знаю. Ничего в этом нет особенного.
— Неправда. И вы, и я это понимаем.
— Рой, клянусь богом, я говорю правду.
Я дал ему немного успокоиться. Он закурил и опустил окно. Потом я сказал:
— Ладно, выяснить нетрудно. Я скажу, что видел вас; посмотрим, что они мне ответят.
— Рой, прошу тебя, успокойся. Что тебе от меня нужно? Ну хорошо, они со мной связывались. Но если им станет известно, что мы встречались…
— Кто — «они»?
— Не знаю. И не хочу знать.
— Почему?
— Послушай… Больше я ничего не могу сказать. Я не знаю, почему выбрали тебя и зачем ты им нужен. Но могу сказать тебе следующее. Если прямо сейчас нас с тобой убьют, никто не будет арестован, никто не попадет под суд. И в газетах об этом ничего не напишут. Все будет организованно с самого верха, так же, как устроили твое освобождение из тюрьмы. Попытайся понять, Рой, я юрист, с такими вещами сталкиваюсь сплошь и рядом. Именно так и делают дела. Поэтому помалкивай, выполняй приказы — неважно даже какие, и, может быть, все обойдется, ты останешься в живых. Другая возможность — застрелиться. Ты сам сотворил свою судьбу, будущее написано на камне. Тебе их не перехитрить, признайся. Говорю тебе как другу, чем меньше о них известно, тем лучше.
Я вылез из машины и смотрел, как он уезжает.
Я вернулся в гостиницу пешком в шестом часу, по дороге только остановился на Дивижен-стрит выпить чашку кофе и съесть бутерброд. В номере, на ковре за дверью, лежал конверт. Внутри была записка, напечатанная на машинке: «Сегодня вечером в шесть часов смотрите последние известия по четвертой программе».
Я посмотрел по телевизору конец фильма о стадах оленей на Аляске, стараясь не заснуть. Около шести я пошел в ванную и плеснул в лицо холодной воды, потом разулся и подержал ноги под холодной струей.
Когда я вернулся в комнату, последние известия только начались. Передавали местные новости по Чикаго и пригородам. Минут пять-десять я слушал и смотрел, но ни один из сюжетов ничего мне не говорил. Я был почти уверен, что увижу себя в какой-нибудь программе о моем побеге из Хобарта. Когда на экране появилась фотография Шнейбла, я несколько секунд не мог понять, в чем дело, потом услышал голос диктора.
«…мертвым в машине в гараже здания на северной Лa-Салль-стрит, где находится его контора. Смерть наступила от удара по голове. Из машины и карманов жертвы ничего не было украдено. Полиция исключает ограбление в качестве мотива преступления. Шнейбл родился в Чикаго и последние десять лет являлся видным адвокатом по уголовным делам. Он также активно участвовал в политической жизни штата…»
Я выключил телевизор. Руки мои дрожали. Я подошел к телефону и снял трубку.
— Старшего коридорного, пожалуйста.
— Да, сэр. Сейчас соединю.
— Старший коридорный, — ответили мне.
— Говорит Уолдрон из номера 1705. Мой кондиционер не работает.
— Мы немедленно пошлем к вам человека, сэр.
Я повесил трубку, снял и повесил галстук в шкаф, потом сел на край кровати и обулся.
Раздался звонок. Я подошел к двери.
— Кто там?
— Вы вызывали по поводу кондиционера?
— Да, подождите секунду. — Я вынул из кармана носовой платок, свернул его и обмотал фаланги пальцев правой руки, потом открыл дверь.
У него была короткая стрижка и светлые волосы, дорогой костюм и галстук в горошек. Похоже, он учился в одной школе и кончал университет вместе с Пайном и Брукширом.
— Мистер Уолдрон? Моя фамилия Хинмайер.
Он был на полголовы выше и весил килограммов на пятнадцать больше меня. Поэтому, когда он закрыл дверь, я не стал ждать. Изо всех сил я ударил его по затылку, а когда он повернулся — три раза в живот. Он согнулся. Потом, сцепив руки, я нанес удар по затылку, одновременно подняв колено. Открыв дверь, по коридору я выволок его к пожарной двери,
вытащил на площадку и столкнул вниз. Боком он съехал половину пролета, потом рухнул на площадку. Я вернулся в номер, надел галстук, пиджак и на лифте спустился на первый этаж. В вестибюле все телефоны были заняты. Я взбежал на следующий этаж, нашел свободную будку и набрал номер приемной доктора Эпплгейта. Телефон прозвонил пять раз, потом ответил женский голос:
