Сварного. Если бы мы так работали и нам было бы позволено так работать, ущемляя человеческое достоинство, унижая, избивая, то, безусловно, раскрываемость преступности резко поднялась бы вверх. Поэтому за
самоуправство я тебя осуждаю. Скажи спасибо, что ни Гарик, ни Сварной не пожелали на тебя писать заявления, а то ты был бы привлечен к уголовной ответственности. Надо всех воров, скупщиков краденого выводить на
чистую воду и судить, наказывать по закону без самоуправства.
— Увольте меня от такой миссии. Действовать по закону — это ваша миссия, и здесь я сдаюсь.
— Я понимаю, что колоть тебя на сотрудничество с нами — бесполезная затея, а поэтому даже не пытаюсь, но меня как начальника уголовного розыска интересует такой вопрос: откуда у простого смертного, каким
являешься ты, оказалось столько денег, что купил себе виллу в Америке, ездишь туда, обратно и можешь жить, плюя через губу?
— А если я не пожелаю на ваш вопрос отвечать? — бросил пробный камень Лесник, недовольный, что
Чеботарев стал копаться в его белье.
— Тогда мне самому придется копать, выяснять и вынюхивать ответ на свой вопрос. Такова моя работа.
«Он такой! Начнет копать и выкопает то, чего я не хочу. Уж лучше я сам подскажу ему правильный ответ», —
подумав, решил Лесник.
— Я вас, Владимир Григорьевич, уважаю и не хочу, чтобы вы из-за меня переутомлялись в работе, а поэтому
отвечу на ваш вопрос. Я являюсь одним из совладельцев крупного завода по выработке кислорода. В
декларации, которую я заполнял при покупке акций завода, подробно указано, где я взял на это деньги.
Ежегодные дивиденды доходят до сорока процентов. Если имеешь голову на плечах, то можно выгодно пустить
вырученные деньги в оборот.
— Ну и как у тебя это претворилось практически?
— Несколько лет тому назад я вполне официально и на законных основаниях договорился и через нотариуса
купил у одного коллекционера две картины, которые продал на Западе на аукционе за несколько миллионов
долларов. Продажа картин на аукционе не является преступлением, если они принадлежат продавцу. Чтобы не
терять огромные суммы в виде налога, я доллары не повез в Россию, а положил в один западный банк, где у
меня и по сей день открыт счет.
— А как же ты смог вывезти такие дорогие картины, если закон запрещает их вывозить?
— Сейчас наша граница уже не на замке, как было в застойные времена. Она скорее стала похожа на
проходной двор с выломанными в заборе дырами. Конечно, я рисковал, вывозя свои картины за рубеж, их у меня
таможенники могли изъять и конфисковать, но, как видите, к моему счастью, ничего такого не произошло.
— А если сейчас привлечь тебя за контрабанду?
— Это исключено, надо доказать, что я вывозил через границу свои картины, что в настоящее время
невозможно, так как проверявший меня таможенник подтвердит, что я в тот или иной день через границу выехал
без своих картин, что будет документально подтверждено.
— Лихо играетесь вы с законом, дорогие коммерсанты, но и на вас когда-нибудь управа найдется, — заметил
Чеботарев.
— А я, может быть, этого и хочу. Чем чужаки будут на нашем богатстве наедать себе шею, так лучше я им
перейду дорогу и перехвачу жирный пирог, ибо я его из России все равно не вывезу, а вложу здесь в новое дело.
Я спокойно могу жить в любой капстране, но меня туда не тянет, так как я русский. Я даже умышленно, из
принципа, не желаю изучать английский язык, предпочитаю говорить на своем родном языке, общаясь с
бизнесменами через переводчика на равных. Я недавно в Москве у одного коллекционера за семьдесят тысяч
долларов купил восемь прекрасных вещей. Все они подлинники великих мастеров кисти.
— Хочешь опять вывезти их на Запад и выгодно продать?
— Нет, Владимир Григорьевич, я их купил, чтобы они не уплыли на Запад и остались в России, так как другие
пронырливые покупатели могли подобную операцию провернуть. У меня деньги есть, и необходимости в продаже
картин нет. Теперь, будучи богатым, я уже не желаю промышлять контрабандой. Я дождусь, когда правительство
снимет ограничения на право управления личной собственностью и разрешит ею пользоваться в полном объеме.
Если мы выбрали капиталистический образ жизни, то у нас должен быть и соответствующий закон, а мы, развивая капотношения, пользуемся законом, который регулировал путь к коммунизму. На Западе хозяин имеет
право продавать свою вещь кому хочет и где пожелает. Такой закон кругом есть, только не у нас. К слову сказать, коллекционер предлагал министерству культуры свои полотна по цене на пятьдесят процентов дешевле той, что
купил их у него я, так он оттуда получил официальный отказ. Вся эта переписка с официальными органами, с
нотариальными документами на полотна сейчас у меня дома. Если желаете, то приглашаю вас с супругой прийти
ко мне домой и полюбоваться ими.
— Спасибо за приглашение, но я в картинах не разбираюсь и по достоинству оценить их не смогу, а поэтому
нечего будет их разглядывать, — отказавшись от приглашения, сообщил Чеботарев.
Оставшись один в кабинете после ухода Гончарова-Шмакова, Чеботарев задумался: «Вот так у нас
получилось, что спустя несколько лет после перехода к рыночным отношениям я, бывший советский офицер, вынужден теперь охранять в целостности и сохранности личную собственность вора в законе, медвежатника, бизнесмена Гончарова-Шмакова. Однако нечего в политику лезть, а надо работать. Если показания Лесника
найдут подтверждение у тех лиц, на которых он ссылается, то, по-видимому, он к ограблению коммерческого
банка не причастен».
Покинув кабинет Чеботарева, сев в машину, Лесник задумался: «Слишком много знает мент о Туляке и его
дружках. Знает все, что варится у него на кухне. Такую же осведомленность проявил Чеботарев и по факту
ограбления Альбины. Из такой реальности напрашивается вывод, в крайнем случае его можно допустить, что в
банде Туляка прижился и пустил корни секретный сотрудник милиции. Если это так, то надо немедленно
заострить внимание Туляка на необходимости выявления сексота и выводе его на чистую воду».
Определившись по данному вопросу, не желая затягивать его разрешение на потом, он съездил домой, попросил Альбину, чтобы она приготовила ему сумку с продуктами, которые он передаст в больницу одному
хорошему человеку, лежащему на излечении в хирургическом отделении, куда попал после автомобильной
катастрофы.
— Стоящий хоть человек? — готовя ему сумку, спросила она.
— Стоящий и нужный! — заверил он ее. Так как Лесник уже раз проведывал Туляка в больнице, то знал, что
восьмая палата, где он находился, была забита «космонавтами», у которых конечности находились в гипсе, а
ноги — и в гипсе, и на растяжении.
Пройдя в палату, Лесник передал Туляку вместе с передачей листок бумаги, на котором была изложена его
озабоченность.
Прочитав послание, Туляк, возвращая его Леснику, поинтересовался:
— Ты уверен?
— Не уверен, но подозрение возникло, и я решил им с тобой поделиться, — задумчиво сообщил ему Лесник.
— Что предложишь мне предпринять?
— Такая мысль у меня появилась сегодня после допроса Чеботаревым, — из уважения к нему он не назвал
его легавым, — а поэтому у меня по данному моменту еще не было времени думать и что-то предлагать. У тебя
сейчас свободного времени больше, чем у меня, а поэтому твой котелок варит лучше моего, загрузи его и пускай
варит. У меня сейчас своих забот полон рот, а поэтому не до тебя. Если что путевое созреет в моей кубышке, то
обязательно брякну тебе.
Потом они стали беседовать и по другим вопросам.
— Мне передали, что Цыган уже мотается по городу на своей тачке?
— Пригнали! — подтвердил Лесник.
— Как поездка в Грузию прошла?
— Клево! — беспечно сообщил Лесник.
— Там сейчас неспокойно, — констатировал Туляк. — Проблемы какие-либо возникали у вас?
— Конечно, были, но местные кореши помогли избежать всех неприятностей.
— Везучие вы, кругом у вас друзья, везде есть поддержка, — позавидовал ему Туляк.
— Да и тебе повезло на друзей, которые помогли избавиться от кое-кого, — намекнул ему Лесник в
отношении Сварного, который претендовал на место главаря банды и теперь, благодаря ему, конфликт для
Туляка разрешен положительно без всяких его усилий.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — грустно улыбнувшись, пошутил, согласившись с ним, Туляк.
Перед расставанием Туляк недовольно заметил:
— Так ты действительно не хочешь мне помочь выявить сексота?
— Аркадий, неужели ты не можешь понять, что каким-то одним способом, подходом, ни тебе, ни мне его не
