Генерал так и не решил, что ему делать с партизанским отрядом. Он хотел пообещать Вронскому, что согласует этот вопрос на самом верху, но не успел. В кабинет вошёл адъютант и доложил, что у него очень важное сообщение.
— Что там ещё? Докладывай.
— Партизаны без приказа командира не желают выходить из леса. Дело чуть до перестрелки не дошло.
Генерал вопросительно посмотрел на полковника.
— Субординация, — ответил тот улыбаясь.
— Да, однако, дисциплина у вас поставлена на должном уровне!
Генерал задумался и продолжил:
— Полковник Вронский, приказываю вам отбыть в расположение отдельного добровольческого полка. А вы, товарищ начальник штаба, подготовьте все документы для зачисления нового полка в состав дивизии.
Вронский козырнул, развернулся и направился к выходу. В дверях он остановился и посмотрел на генерала.
— Товарищ генерал, есть ещё вопрос, который надо решить.
— Включение в состав дивизии нового полка дело непростое. Вопросов будет много. Идите полковник, всё со временем решим.
— Этот вопрос надо решить немедленно.
Настырность полковника уже начинала надоедать генералу, но помня о том, что тот сегодня был героем дня, он уступил.
— Докладывайте.
— Я бы хотел этот вопрос решить конфиденциально.
И здесь генерал уступил.
— Совещание окончено. Все свободны. Полковнику Вронскому остаться, — приказал генерал.
Офицеры разошлись. У адъютанта в приёмной остались сидеть Кузьма, Василий и Ферзь.
Сидеть пришлось долго. Целый час двери кабинета были закрыты. Генерал несколько раз вызывал к себе адъютанта и требовал связать его с Москвой.
Наконец двери отварились и в них показались командующий армией с полковником. Генерал подошёл к партизанам и остановился. Те непроизвольно встали со стульев и вытянулись в струнку.
— Товарищ Иванов, — обратился генерал к Ферзю, — Советское правительство за мужество и героизм, проявленное в борьбе с фашистскими захватчиками, снимает с вас судимость и присваивает вам воинское звание — рядовой.
— Служу трудовому народу! — ответил теперь не Ферзь, а рядовой Красной армии Николай Иванов.
— Больше ко мне вопросов нет? — спросил генерал полковника.
— Никак нет. Разрешите отбыть в свой полк?
— Отбывайте.
Привыкание партизан к новой жизни были недолгими. Командир сдал всю документацию отряда в архив особого отдела армии, и обзавёлся новой. Людей одели в форму, изъяли трофейное оружие, выдали новое и поставили на довольствие — всё, как положено по уставу. Единственное, что осталось от прежней жизни, было название. Что бы ни значилось в бумагах штаба, полк всегда называли партизанским. Так и шёл партизанский полк по дорогам войны в составе регулярной Красной армии.
Учитывая огромный опыт работы в тылу врага, полк использовали в основном для разведки. Проводя рекогносцировку, ударная группа неожиданно вторгалась в оборону противника на несколько километров, выпуская несколько разведгрупп, которые уходили в глубокий тыл. Ударная группа держалась до тех пор, пока группы не возвращались с задания. После этого партизанский полк отступал на прежние рубежи. Данные разведки обрабатывались в штабе полка и отправлялись в дивизию, откуда поступали в армию. Такая тактика работала безотказно и обеспечивала сведениями войска перед решающим наступлением. Однако щадящей эту службу назвать было нельзя. Войска, удерживая натиск противника до подхода своих групп, несли большие потери и поэтому полковой госпиталь еле успевал обрабатывать раненых после каждой рекогносцировки. Командир, жалея свою элиту, старался не посылать её в самое пекло, но война есть война и без пекла здесь не обойтись. После очередного задания рядовой Иванов очнулся в полковом госпитале, который бойцы в шутку называли святой инквизицией. Святой, потому что здесь многим возвращали жизнь, а инквизицией, потому что лечили здесь в полевых условиях со всеми вытекающими отсюда последствиями. Николая вырвал из небытия чей-то душераздирающий крик.
— Мать твою за ногу! Что же вы суки делаете!
— Доктор, что мне делать, он матерится? — услышал Николай с другой стороны девичий голосок.
— Это хорошо, что матерится, — отвечал мужской голос. — Главное не допустить болевого шока. У нас с анестезией сейчас напряжёнка.
Николай открыл глаза и увидел перед собой симпатичную девушку. Она задрала одеяло и стала рассматривать его тело. После только что услышанных воплей, веки Николая инстинктивно сильно сжались, ожидая нечеловеческой боли. Однако боли не последовало.
— Ого! — воскликнула девушка.
— Что так всё плохо? — спросил Николай.
— Ну, это кому что нравится.
— Не понял, вы про что?
— А вы про что?
— Я про ранение.
— А я про татуировки, — засмеялась сестра.
— А, вы про это?
— Вы, наверное, верующий?
— Почему?
— Церковь нарисована с куполами.
Ферзю вдруг стало так смешно, что он не смог сдержаться и расхохотался. Сестра испугалась и убежала.
— Доктор, что мне делать, у меня раненый хохочет? — услышал Николай её голос в стороне.
— Что значит хохочет? Когда хохочет это совсем плохо.
Доктор подошёл к Николаю.
— Что с вами голубчик?
— Она сказала, что я верующий.
— Ну и что?
— А ты сам посмотри.
Врач приподнял одеяло и посмотрел. Доктор заулыбался, он хотел сдержать смех, но тоже не смог.
— Здесь всё в порядке, — успокаивал он сестру сквозь смех. — Никакой он не верующий.
Доктор ушёл, а девушка, красная, как рак, подошла к Николаю.
— И всё-таки, какое у меня ранение?
— Перелом обеих конечностей и контузия, — смущённо ответила сестра. — Ранения не опасные, но полежать придётся, пока ноги срастутся.
Николай больше ничего не спрашивал, однако девушка не отходила от него.
— А вы тот самый партизан будете? — робко спросила она.
— Какой тот самый?
— Ну, из которых наш полк сформирован.
— Из них. А что тут такого? В нашем полку большинство бывших партизан.
— Нет, я имела в виду тех, с кого начался партизанский отряд.
— Из тех.
— Ой, как интересно! Да ведь про вас тут легенды ходят!
— Легенды? Это интересно. Расскажешь мне? А то я ни одной не слышал.
— Что же я вам расскажу? Я сама ничего не знаю.
— Неужто ничего? Своё имя знаешь?
— Маша.
— Вот, уже кое-что. А откуда ты?
— Из Ленинграда.
— Училась или работала?
— Школу закончила. Хотела в институт поступать, а тут война. Поступила на курсы медсестёр.
— Значит после курсов сразу сюда?
— Нет.
Маша вдруг заметила, что раненый вместо того, чтобы рассказывать о себе, расспрашивает о ней.
— Обождите, обождите, — протараторила она. Мы же сейчас о вас говорим, а не обо мне.
К сожалению, её надеждам не суждено было сбыться. Какой-то раненый позвал сестру, и Маша вынуждена была прервать беседу.
Однако, разве способна маленькая, хрупкая девочка прервать то, что уже началось? Непреодолимая сила, подвластная разве что только Богу, уже наметила себе цель, и то, что с замиранием сердца ждёт каждая девушка и чего боится больше всего на свете — свершилось.
Именно эта сила выстраивала события так, что Маша в те редкие свободные минуты, которые выпадали при её службе, оказывалась у кровати Николая и слушала его рассказы о партизанских подвигах. Именно она, эта сила, как магнитом, тянула её к раненому с перебитыми ногами, чтобы рассказать ему о себе и о довоенной жизни. И даже когда Маша не хотела подходить к нему, опасаясь замечаний начальства за излишнюю заботу к определённому человеку, всё равно она оказывалась у него, и начальство, непонятно почему, не замечало этого. Поняв, что сопротивление высшим силам совершенно бесполезно, она, игнорируя насмешки и обидные шутки подружек, при каждом удобном случае бежала к своему "партизану" и сидела у него до тех пор, пока её не позовут.
— Завтра тебе снимают гипс, — сообщила она Николаю при очередном посещении. — Я буду учить тебя ходить.
— Зачем?
— Затем, что твои ноги не будут слушаться тебя. Я уже и костыли подобрала.
— И куда же мы будем ходить?
— Сначала по палате, потом по коридору, ну а после и на природу можно.
— Давай сразу на природу.
— Сразу нельзя. Сразу доктор не разрешит.
Ноги действительно отказались слушаться после снятия гипса. Несколько шагов по палате вышибли из сильного мужчины столько пота, сколько вышибает десятикилометровый марш-бросок в полной амуниции.
— Я предупреждала тебя, — успокаивала раненого Маша. — Не переживай, дальше будет легче. Ты неправильно держишь костыли. Надо не висеть на них, а держаться на руках.
