— Нашли пулю, инспектор, — сказал один из полицейских.
— Покажи… — инспектор повертел в руке сплющенный кусочек свинца. — Что скажешь, Натан?
Розовски осторожно взял пулю.
— Семь и шестьдесят пять, — сказал он. — Ари Розенфельд был убит из револьвера того же калибра.
— Да? В какой, интересно, газете ты прочитал такие подробности?
— В «Вестях», — не моргнув глазом, ответил Натаниэль. — Русская газета.
Вряд ли Ронен выучит русский язык специально, чтобы уличить бывшего начальника во лжи.
— Н-да… Точно, семь-шестьдесят пять, — сказал инспектор Алон, возвращаясь к пуле. — Только револьвер Розенфельда, слава Богу, уже ни в кого не может выстрелить, поскольку лежит в отделе баллистической экспертизы у нас в управлении.
— Действительно, слава Богу.
Ронен Алон повернулся к подчиненным.
— Что с отпечатками пальцев, Шимон? — спросил он незнакомого Натаниэлю полицейского.
— Ничего, кроме отпечатков убитой — никаких следов, — ответил Шимон.
— А на чашках?
— Вообще никаких следов. Стерты. На одной — след губной помады. А у убитой губы ненакрашены. Помаду тоже пытались стереть, ее почти не видно.
— Ясно… — он снова обратился к Натаниэлю: — Ты говоришь, разговаривал с ней в четверть третьего?
— Да.
Алон обратился к Бен-Шломо:
— Нохум, ты можешь сказать, когда произошло убийство?
Доктор, осматривавший тело убитой, выпрямился и с сожалением покачал головой.
— Почему здесь не работает кондиционер? — с досадой спросил он.
— Ты меня спрашиваешь?
— Да нет, но при этой температуре и влажности очень легко ошибиться. Сейчас я могу сказать только, что смерть наступила между десятью часами и тремя.
— Ничего себе, разброс! — Алон посмотрел на Розовски, нахмурился. — Что ж, будем исходить из твоей информации. Позвонила в четверть третьего, ты вошел в номер…
— В двадцать минут четвертого, — подсказал Натаниэль. — Или около того.
— Значит, в четверть третьего она еще была жива. То есть, кто-то сюда вошел в течение того часа, что ты добирался, верно? Кто это мог быть?
— Кто угодно, — ответил Розовски. — И никто конкретно. Но впустила она знакомого. Во всяком случае, некоторое время они беседовали, — он кивнул в сторону столика. — Видишь, даже успели выпить чаю.
— Да, верно. Хотя это могло произойти раньше.
— Могло, — согласился Розовски.
— Шеф, в сумке документы, — сказал Дани.
— Покажи, — инспектор раскрыл папку, быстро, но внимательно перелистал документы. — Ты знаешь, что это? — спросил он Натаниэля.
Розовски заглянул в папку.
— Обычные документы репатрианта, — ответил он. — Джентльменский набор. Свидетельство о рождении, свидетельство о браке, о разводе, о смене фамилии.
— А вот это? — Ронен показал на пожелтевший ветхий листок с обтрепанными краями. — Какая-то архивная бумажка. Что это?
Натаниэль усмехнулся.
— Очень важная бумажка, — сказал он. — Видимо, ей пришлось подтверждать свое еврейское происхождение. Справка из Архива МВД. Выдана в 1946 году, сразу после войны.
— Ясно, — инспектор Алон закрыл папку. — Разберемся в управлении… Получается так, что некто вошел, прямо от порога выстрелил в нее и тут же ушел… Какие выводы можно сделать из этого?
— Ну, во-первых, он должен был ее знать. Прямо с порога в незнакомого человека не выстрелишь. И потом, вовсе не с порога. Он вошел в комнату.
— Можно просто запомнить по фотографии, — возразил Ронен.
— Тоже верно. Во всяком случае, он должен был точно знать, что Соколова в номере одна.
— Возможно… — Ронен поднялся. — Пойду, побеседую с портье. Составишь компанию?
— Если хочешь. Только учти: я с ним уже разговаривал.
— Когда?
— Прежде, чем подняться в номер.
— Зачем?
— Хотел немного ознакомиться с ситуацией. Я ведь не был знаком с ней, — он кивнул в сторону кровати.
— И что же?
— У Соколовой сегодня был посетитель, если верить портье — только один. Он ушел значительно раньше — в половине одиннадцатого.
— И больше никого не было?
— Портье больше никого не видел. Но это — достаточно условные показания.
— Что значит — условные?
— То и значит. У них сегодня прием пассажиров из «Бен-Гурион». С самого утра. Он так мне и сказал: «Если меня не спрашивали о жильце, я не могу помнить точно, был посетитель или нет.»
— Ты что — допрашивал его? — хмуро спросил Алон.
— Бог с тобой, нет, конечно. Так… поболтали немного.
Инспектор задумался.
— Так, — сказал он. — Все равно — я должен допросить его. Дани, — обратился он к одному из полицейских. — Опроси соседей. И вызови санитаров, пусть забирают тело… Не может быть, чтобы никто не слышал выстрела.
— Стрелять могли из пистолета с глушителем, — заметил Розовски.
— Тут очень тонкие стены, — возразил Алон. — Даже выстрел из пистолета с глушителем мог быть слышен. Нам важно знать — когда именно произошло убийство.
Розовски покачал головой.
— Ты прислушайся, Ронен.
— А в чем дело?
— Послушай, послушай.
Они на мгновение замолчали. Из-за стен доносились многоголосые крики, детский смех, грохот передвигаемой мебели.
— Как думаешь, в этом балагане можно что-нибудь услышать?
— Н-да-а… — протянул Алон. — Ты прав. Устроили из отеля какой-то лагерь для перемещенных.
— Или, вернее, центр абсорбции… Что ты хочешь, — сказал Натаниэль. — Восемьдесят тысяч репатриантов из одной России. Недавно поставили рекорд: около восьмисот за один день! В Хайфу пришел паром. А сколько будет еще? Министерство строительства уже воет.
— Вот именно, — буркнул Ронен. — Между прочим, страна не резиновая. Я сам — сионист, и отец мой был сионистом, и дед тоже. Но одно дело — быть сионистом теоретически, и совсем другое… — он не договорил, махнул рукой. — Не обижайся, Натаниэль, я не тебя имею в виду. Между нами — ну какие они евреи?
— Я и не обижаюсь, — ответил Розовски.
— Понимаешь, меня бесит, что они приезжают — и начинают выяснять свои отношения именно здесь, в Израиле, — Ронен кивнул на тело Соколовой. — Почему не там? Почему здесь?
— Да ладно тебе, — сказал Розовски. — Брось чепуху молоть. Ты же знаешь, что процент преступности среди репатриантов ниже среднего по стране. Я имею в виду серьезные преступления. И потом: с чего ты взял, что здесь сводились старые счеты? У тебя есть какие-то данные?
— Ничего у меня нет. Пока нет. А что касается процента преступности… — Ронен с досадой поморщился. — Ка будто ты не знаешь, что русские просто предпочитают не обращаться в полицию. Ты ведь на то и рассчитывал, открывая агентство, сам мне рассказывал. Так что мы толком не знаем, каков истинный процент преступности в их среде… Ладно, не обращай внимания, это я так… Очень много работы. Я просто устал.
— Я понимаю. Кстати, — сказал Розовски. — На каком языке Дани собирается беседовать со здешней публикой? По крайней мере, на этом этаже? Я очень сомневаюсь в том, что они уже освоили иврит. Правда, может быть, он выучил русский?
— Издеваешься? — спросил инспектор Алон. — Нет, конечно. Просто я надеялся, что ты, по старой памяти, поможешь нам… хотя бы в качестве переводчика.
— Пожалуйста, — ответил Натаниэль. — Конечно, помогу. Но, еще раз повторяю, вряд ли кто-нибудь из них что-нибудь слышал.
— Допустим, — сказал Ронен. — Но видеть-то они могли? Для этого никакой особой тишины не нужно.
— Психология, — сказал Натаниэль.
— При чем тут психология?
— Представь себе состояние этих людей. Они ведь только вчера прилетели. Совершенно обалдели от непривычной жизни. Перепуганные, языка не знают, к кому обращаться — тоже. И тут приходит суровый инспектор Алон и спрашивает: «Вы никого подозрительного здесь не видели сегодня утром»? Да им все израильтяне кажутся подозрительными!
— Натан прав, — вмешался доктор Бен-Шломо. — Никто тут ничего тебе не скажет. Нечего даже пытаться.
Инспектор Алон тяжело вздохнул.
— Вот ведь ситуация. Убийцу наверняка видели человек двадцать. И никто из них толком не сможет его описать. Так ты думаешь, не стоит опрашивать?
Розовски пожал плечами.
— Не могу ничего сказать, — ответил он. — Не знаю. Но если хочешь, можем попробовать.
Ронен Алон обратился к помощникам:
— Ребята, у вас еще много работы? Есть что-нибудь интересное?
— Ничего, инспектор, — ответил Дани. — Работы немного. Минут через пятнадцать, я думаю, закончим. Доктор, что у тебя?
— Все. Подробности, после вскрытия. Могу сказать, что причиной смерти был выстрел из нарезного оружия, по всей видимости — пистолета или револьвера, калибра семь и шестьдесят пять сотых миллиметра, — сказал доктор. — Сквозное ранение в голову. Стреляли с близкого расстояния — три-четыре метра. Выходное отверстие в затылочной части головы. Санитары могут уносить тело.
