С доставшейся мне в наследство от Гумилева фрондой я объявил ему, что путь ему на небо ему закрыт, потому что не ему принадлежала в 1991 году честь подписать протест по делу Гумилева.
На это Сухарев отшутился, сказав, что десять лет назад время было другое, а то бы и я тоже оказался на небе, за то, что взбаламутил общественность.
По понятным причинам я не стал вызывать его на дуэль...
НЕПРИСПОСОБИВШИЕСЯ
Кто же убил поэта? Как во времена Пушкина - самодержавие, или антисамодержавие, или цепь косвенных обстоятельств, создавших убийц, к коим принадлежали весьма достойные люди своего времени. Вина их в том, что они не адаптировались к преступной эпохе и не умели держать язык за зубами.
В статье, датированной апрелем 1921 года, переизбранный с поста председателя Всероссийского Союза поэтов, уязвленный Александр Блок писал в статье "Без божества, без вдохновенья" формально о направлении "Акмеизм", а по сути, с горечью о своем более удачливом сопернике, на освобожденный Блоком пост назначенном - Гумилеве: "если бы они (поэты гумилевской направленности - авт.) все развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотесанными, даже уродливыми, и оттого больше похожими на свою родную, искалеченную, сожженную смутой, развороченную разрухой страну!"
Русскому интеллигенту, именитому Блоку, не нравился гумилевский аристократизм. Возможно, но не так все просто и принципиально. Ведь кое-кто только и ждал таких вот высказываний "вслух", особенно после опубликования "Двенадцати". Раз сам Блок сказал, значит, Гумилев точно - контра. И не просто сказал, подтвердил, что они (поэты), которых не любил Блок "хотят быть знатными иностранцами", ну а по тем временам это - верная смерть. Ксенофобия была вплоть до нынешнего времени государственной политикой.
В.Ходасевич писал о том, почему Блок и Гумилев вдруг стали антиподами, вылившийся в конфликт, что привело к смерти одного и гибели другого. "Еще до моего переезда в Петербург, там образовалось отделение Всероссийского Союза поэтов, правление которого находилось в Москве и возглавлялось чуть ли не самим Луначарским. Не помню из кого состяло правление, председателем же его был Блок. Однажды ночью пришел ко мне Мандельштам и сообщил, что "блоковское" правление Союза час тому назад свергнутое и заменено другим, в состав которого вошли исключительно члены "Цеха" - в том числе я. Председателем избран Гумилев. Переворот совершился как-то странно - повестки были разосланы чуть ли не за час до собрания, и далеко не все их получили. Все это мне не понравилось, и я сказал, что напрасно меня выбрали, меня не спросив. Мандельштам стал меня уговаривать "не подымать истории", чтобы не обижать Гумилева. Из его слов я понял, что "перевыборы", были подстроены некоторыми членами "Цеха", которым надобно было завладеть печатью Союза, чтобы при помощи ее обделывать дела мошеннического и коммерческого свойства. Для этого они прикрылись именем и положением Гумилева. Гумилева же, как ребенка, соблазнили титулом председателя...
Блок своим председательством в Союзе, разумеется, не дорожил. Но ему не понравились явно подстроенные выборы, и он был недоволен тем, что отныне литературное влияние Гумилева будет подкреплено нажимом со стороны Союзного правления. И Блок решился выйти из неподвижности.
Как раз в это время удалось получить разрешение на издание еженедельника под названием "Литературная газета". В редакцию вошли Тихонов, Замятин, Чуковский. Для первого номера Блок дал статью, направленную против Гумилева и "Цеха". Называлась она "Без божества, без вдохновенья". (Ymka-Press, 1931 г., В.Ходасевич, Воспоминания: "Гумилев и Блок")
Блок не был первым. 7 декабря 1918 года в газете "Искусство коммуны", No 1 появилась заметка "Попытка реставрации", автор которой был заместитель Народного комиссара просвещения РСФСР (А.ВЛуначарского) Н.Пунин.
Он писал: "... с каким усилием, и то только благодаря могучему коммунистическому движению, мы вышли год тому назад из-под многолетнего гнета тусклой, изнеженно-развратной буржуазной эстетики. Признаюсь, я лично чувствовал себя бодрым и светлым в течение всего этого года отчасти потому, что перестали писать или, по крайней мере, печататься некоторое "критики" и читаться некоторые поэты (Гумилев, например). И вдруг я встречаюсь с ними снова в "советских кругах"... Этому воскрешению я в конечном итоге не удивлен. Для меня это одно из бесчисленных проявлений неусыпной реакции, которая то там, то здесь нет, нет да и подымет свою битую голову."
Крупнейшему искусствоведу, профессору Н.Пунину Господь отпустил умереть в сталинских лагерях, стало быть, его попытку приспособиться к режиму, нельзя назвать удачной. И еще один факт из биографии Н.Пунина: он, написавший политический донос на Гумилева по прихоти судьбы стал последним мужем Ахматовой.
И не мог Пунин писать по-другому в эпоху пролетарской гласности. Пример показывало правительство, например, А.В.Луначарский, народный комиссар просвещения: "Я действительно утверждаю, что социал-демократическое творчество должно существовать и будет существовать, и что оно уже имеет свои задачи. Социал-демократия (теперь, конечно, это относится только к коммунизму /Примечание автора 1925 г./) не просто партия, а великое культурное движение."
Оставим цитаты истории.
В.Ф.Ходасевич и Г.В.Иванов в своих воспоминаниях говорят, что в гибели Гумилева сыграл роль какой-то провокатор. По словам Ходасевича, этот провокатор был привезен из Москвы их общим другом, которого Ходасевич характеризует как человека большого таланта и большого легкомыслия... Гумилеву "провокатор", называвший себя начинающим поэтом, молодой, приятный в обхождении, щедрый на подарки, очень понравился, и они стали часто видеться. Горький говорил потом, что показания этого человека фигурировали в деле и что он был "подослан".
В "деле" как мы теперь знаем, нет показаний провокатора, однако возможно они есть в альбоме, то есть, говоря нынешним процессуальным языком в "оперативно-розыскном деле", где собираются доносы. Оно, судя по полному отсутствию информации - уничтожено. Отчего? Может из благородных побуждений чекистов не выдавать тех, кто им бескорыстно помогал? Но бескорыстно ли?
Предполагаемый провокатор малоизвестный поэт Верин, действительно упоминающийся в деле в одном из показаний Гумилева - благополучно покидает Россию и исчезает в Финляндии. По описаниям Ходасевича, похоже - это он.
Г.Иванов связывал провокатора с поездкой Гумилева в Крым летом 1921 года в поезде адмирала Немица и так описывал его: "Он (провокатор) был высок, тонок, с веселым взглядом и открытым юношеским лицом. Носил имя известной морской семьи и сам был моряком - был произведен в мичманы незадолго до революции..., писал стихи, очень недурно подражая Гумилеву. По словам Иванова "провокатор был точно по заказу сделан, чтобы расположить к себе Гумилева" (Глеб Струве, Из-во книжного магазина Victor Kamkin, Inc. Вашингтон, 1962, стр. XXXVI - XXXVII).
На этот раз всплывает фигура В.Колбасьева, окончившего морской кадетский корпус и действительно похожего по описаниям на "того человека".
Однако в деле никаких материалов на сей счет также не содержится и говорить о конкретной личности, сыгравшей столь неблаговидную роль в биографии Гумилева не приходится.
Да собственно, и нет никакого смысла доискиваться до конкретных людей, с каким бы знаком они не существовали в жизни Гумилева. Эти люди не виноваты в том, что внезапно изменилась эпоха, и им слишком "объяснили" - каким образом в ней можно выжить.
А ведь эпоха не скрывала своих намерений, просто интеллигенция - во все времена - люди, которых надо убеждать в очевидном, поскольку слишком оно бывает непредставимо, чтобы в него поверить.
В.Полунин в статье "Рыцарь русского ренессанса" вещает: "Hommo homini lupus - одна из незыблемейших предпосылок вечной морали, - писал Лев Шестов в своей книги "Апофеоз беспочвенности" (Ленинград, издательство ЛГУ, 1991, стр. 67). В каждом из своих ближних мы подозреваем опасного врага и потому боимся его. Этот человек легкомыслен, если мы не обуздаем его законом, он нас погубит", - такая мысль является у нас каждый раз, когда кто-нибудь выходит из освещенной традицией колеи.
Опасение справедливое: мы так бедны, так слабы, нас так легко разорить и погубить! Но у страха глаза велики, мы видим опасность и только опасность - и строим мораль, за которой, как за крепостной стеной, отсиживаемся всю жизнь от врагов. Только поэты брались воспевать опасных людей. Но с поэтами никто не считается. Здравый смысл ценит гораздо выше коммивояжера или приват-доцента, чем Байрона, Гете и Мольера".
САМОДЕРЖАВИЕ
Приведу две цитаты из статей члена коллегии ВЧК Мартина Лациса, которые свидетельствуют о тщетности наших усилий выискать причины и здравый смысл происходящего. "Мы не ведем войны против отдельных людей, - писал он, - мы уничтожаем буржуазию как класс. Во время расследования не ищите свидетельств, указывающих на то, что подсудимый делом или словом выступал против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны задать: к какому классу он относится, каково его происхождение, каково его образование или профессия. Ответы на эти вопросы определят судьбу обвиняемого". И вторая, смысл которой лег в основу дальнейшей жизни всего общества. "Контрреволюция развивается везде, во всех сферах нашей жизни, она проявляется в самых различных формах, поэтому очевидно, что нет такой области, куда не должна вмешиваться ЧК".
