Но справляться получалось всё хуже. Ежедневные пьянки плавно перешли в запои. Сначала это длилось пару дней, потом почти неделю. Гриша еле дотянул до отпуска. Ульяна тоже отпуск взяла, думала, вместе отдохнут, съездят куда-нибудь. Очень ей развеяться хотелось, год трудный выдался. Но ехать Гриша категорически отказался. Наотрез. Ульяна и так, и эдак его уговаривала, он ни в какую.
– Не хочу я никуда, отвяжись! Езжай, если тебе хочется, меня только в покое оставь!
– Ну куда же я без тебя-то поеду?
– Да катись, куда хочешь! Тебе что, нянька нужна?
– Нянька мне не требуется, но негоже замужней женщине одной по курортам разъезжать.
– А ты никому не говори, что ты замужем, никто и знать не будет.
– А как ты один-то здесь?
– Ну, жил же я как-то без тебя! Я, чай, не инвалид… А то к матери уеду, у неё поживу.
– Ладно, – Ульяна сдалась, – давай дома останемся, и тут дела найдутся.
– Ну, как хочешь. А то я бы и без тебя обошёлся. Смотришь так, будто я чего должен тебе. Не должен! Слышишь, не должен! И не смотри на меня так.
– Как, Гриша? Господи! Чего ты завёлся-то? Идём искупаемся лучше, жара вон какая стоит.
– Иди, купайся, не хочется мне.
Ульяна накинула сарафан и пошла к реке. Сколько можно его капризы терпеть? Опять, кажется, на него злость на всех и вся напала, бросается, как цепная собака. Можно было и уехать, пусть как хочет, но одной и правда не особенно хотелось. Куда ехать-то? Тут и лес, и речка, она и здесь отдохнёт. С матерью в город съездит, к родственникам, может, ещё куда, а там и отпуску конец. Да и Гришу одного оставлять надолго страшновато. А вдруг как опять приступ? Кто его утешит, успокоит, слово ласковое скажет? Некому. Совсем с ума сойдёт парень. Не прошла любовь ещё у Ульяны, не прошла. А потому и не может она к мужу равнодушно относиться. Кабы прошло всё, так и ушла бы от него насовсем, но не пускает что-то. Будто связаны они. На счастье ли, на беду, но связаны. «Навеки мы с тобой», – мелькнула у Ульяны мысль, одновременно и испугав и обрадовав.
И опять покатилась жизнь по инерции. Гриша целыми днями валялся дома, Ульяна ходила на реку, в лес, пару раз съездили с матерью к родственникам, и в город по магазинам. Прошёл отпуск, как один день. В понедельник, как ни крути, а на работу надо, а Гриша пьяный лежит. Ульяна бутылку спрятала, пока он спал. Ночью муж проснулся, пошарил в заветном месте – нету. Посопел, повздыхал, опять лёг. Покрутился, покрутился, Ульяну растолкал.
– Уль, спишь?
Ульяна не отвечает. Гриша за плечо её потряс.
– Спишь, что ли?
Ульяна открыла глаза.
– Чего тебе?
– Где бутылка-то?
– Выпил. Или забыл? И память уже отшибло… допился.
– Так сбегай!
– С ума ты сошёл! Куда бежать?! Ночь на дворе. И на работу завтра. И это забыл?
– Уже завтра? Забыл… Ладно, спи.
Лёг, поворочался ещё немного и захрапел. У Ульяны отлегло от сердца.
Утром Гриша на работу ушёл с похмелья, хмурый и злой. Но пришёл трезвый. Неделю держался, а потом запил. Как Ульяна ни билась, сделать ничего не могла. В выходные он так накачался, что в понедельник не встал. Ульяна рукой махнула на него, и ушла в контору. Когда вечером пришла домой, он уже опять пьяный был, и так всю неделю. Потом кое-как очнулся, поехал на работу, приехал, очевидно, рано, потому что когда Ульяна забежала в обед домой, он уже там был. Бутылка стояла на столе, но муж был почти трезв. Недобро усмехнулся, увидев Ульяну.
– Что прибежала? Проверить?
– Что проверять, и так всё ясно…
– И что же нам ясно?
– Да всё…
– Какие мы проницательные оказывается… – тут Гриша вдруг посерьёзнел, – уволился я…
– Как уволился?
– Не ожидала? А вот так, уволился и всё.
Ульяна от неожиданности села на стул. Хотя какая такая неожиданность может быть, если человек неделю на работе не появлялся? Всё даже вполне ожидаемо.
– И что теперь? Что делать-то будешь?
– Не боись, на твоей шее сидеть не стану, заначка есть. А потом шабашку делать буду. Руки у меня тем концом вставлены, проживу. Мишка меня давно в бригаду звал. В сезон, говорит, кучу бабок зашибает, так что мне и за год не заработать.
– Ты думаешь, Мишка пьянь терпеть будет? Вот именно, что ему зарабатывать нужно, а не водку пить. Ему работники нужны, а не нахлебники.
– А кто тебе сказал, что я нахлебником быть собираюсь? Сказал же, буду работать.
– Ну-ну, хочется верить…
– Да что ты разнылась-то?! Слушать противно. Мало тебе всё, что ли? У тебя родители богатые, прокормят! Чего ты мне указывать взялась?
– Да Бог с тобой, Гриша…
– Со мной, со мной Бог… а сейчас уйди, не мешай. Плохо мне…
Заначка, про которую говорил Гриша, быстро закончилась. Ещё бы, если каждые три часа за водкой бегать. Силы у Ульяны кончились, руки опустились. Никакого просвета впереди, никакой надежды. Зашла как-то вечером к матери. Хотела просто посидеть, отойти душой, но не выдержала, расплакалась, забилась в истерике. Завыла, как раненое животное, на пол упала, катается… Мать испугалась, тоже заголосила. Валерьянки принесла, капает в склянку, а у самой руки трясутся. Насилу выпить заставила. Успокоилась Ульяна немного, прилегла на диван.
– Доченька, да что ты… напугала меня как… Что же ты себя-то убиваешь? Да Бог с ним, с пьяницей этим, возвращайся домой. Ты молодая ещё, всё у тебя впереди. А ну как руки распускать начнёт? Так и до беды недалеко. Что ты мучаешься? Мне и самой на тебя смотреть больно. Разве для этого я тебя родила, чтобы какой-то ирод над тобой издевался?
Ульяна издала тяжкий вздох.
– Да не ирод он, мама, душа у него больная… А мучаюсь я от того, что помочь не могу…
– Доченька, всем на свете не поможешь. А так и он пропадёт, и ты себя загубишь. Уж сколько ты терпишь? Никто тебя не упрекнёт.
– Упрекнёт.
– И кто же это, помилуй Господи?
– Он и упрекнёт, тот, кого ты назвала – Господи…
– Доченька…
– Мама, я обещала быть и в горе, и в радости. И что же получается, что в радости пожалуйста, а в горе – сами справляйтесь? Виновата я, мама, ты же не знаешь ничего… Это мне наказание такое…
– В чём ты виновата-то?
– Это моё дело. Про то тебе лучше не знать. А только не могу я его оставить.
– Ну, поживи хоть немного дома, пусть одумается. Увидит, что тебя нет, может, всколыхнётся что-то внутри. И тебе отдохнуть надо. Живём-то рядом, навестить всегда сможешь.
Чувствует Ульяна, что не сможет она сейчас вернуться, силы кончились. И правда, отдых ей нужен. Чтобы побыть одной, без мыслей и чувств, не видеть Гришу, его опухшее пьяное лицо, не слышать пьяного бормотания про русалок и клады. Устала она. Не железная ведь.
– Ладно, поживу у вас недельку, может и правда одумается.
Мать обрадовалась, захлопотала вокруг Ульяны.
– Вот и умница, вот и молодец. Отдохнёшь, нервы успокоишь. А там видно будет.
От валерьянки Ульяну в сон клонит.
– А отец что скажет?
– Да что же он скажет? Разве он враг тебе, дочка? Он уже у меня спрашивал, как там Улечка справляется? Гришка-то мол, пьёт, не просыхая. Не обижает ли нашу девочку? Пусть, говорит, домой возвращается, ежели что. Не на одном Гришке белый свет клином сошёлся. Какие её годы.
– Я знаю, папа за меня горой…
– Ну а знаешь, чего спрашиваешь? Пришла и живи.
– Поживу немного… – Ульяна выбивала зубами дробь, – накрой меня чем-нибудь, холодно что-то.
Мать принесла тёплое одеяло, накрыла Ульяну. Та уже спала, свесив руку с дивана. Мать заботливо поправила подушку и выключила свет. Накапала себе валерьянки, выпила и ушла на цыпочках, чтобы не разбудить дочь.
Когда пришёл отец, мать рассказала ему что твориться с Ульяной, и отец покачал головой.
– Мне этот молодчик сразу не глянулся. Но теперь что говорить. Если обидит её, со света сживу.
– Ну что ты, Лёня, что ты… Молодые они ещё, сами разберутся. Глядишь, уладится всё вскорости.
– А не уладится, так пусть разводится, места хватит.
– Да не хочет она…
– Ладно, что заранее причитать, поживём, увидим.
– Твоя правда…
Родители пошептались ещё и затихли.
На следующий день после работы Ульяна зашла к мужу. Он уставился на неё, буравя красными глазами.
– Где была-то всю ночь? Шлялась что ли?
– Постеснялся бы в выражениях… шлялась… у родителей была.
– Что там делала? – Гриша икнул.
– Отдыхала. Пожить у них хочу. Устала я от нашей жизни.
– Вот как. – Гриша опрокинул стопку в рот, крякнул, утёрся рукавом. – Ну, иди, живи. Скатертью дорога. Без тебя обойдусь. Только и знаешь, что ныть да причитать. Мне тоже покоя хочется.
– Пить спокойно?
– А хоть бы и пить, тебе-то что?
– Муж всё-таки…
– Муж?! Тогда терпи, если муж!
Ульяна замешкалась. Может, потерпеть ещё? Муж ведь… Отвернулась к окну, задумалась. Вдруг Гриша резко дёрнул её за руку, усадил к себе на колени. Впился мокрыми от водки губами Ульяне в губы, отчего у неё перехватило дыхание и слегка замутило.
– Пусти, ирод, пусти! – Ульяна вырвалась из цепких объятий, поправила платье. Брезгливо вытерла губы. – Нет, пойду. Без меня, может, одумаешься. Одиночество, глядишь, на пользу пойдёт.
