— Наверное, это связано с тем, что в душе каждого из нас затаился Нестор Иванович Махно, — предположила я, — но так как иного настойчивого устремления к анархии мы проявить не можем-с, приходится мусорить, реализуя тем самым скрытый комплекс прирожденного анархиста.
— Неправда, — возразила Розалия, — анархия — мать порядка.
Я взглянула на нее с интересом. Откуда этакие познания?
— Я в юности торчала среди хиппи, — сообщила Розалия безмятежно. — Кстати, пиво он оставил. Ура моему братишке… Подвиг для него удивительный.
Она достала из холодильника три банки, запотевшие от холода.
— Прозит, — приветствовала она находку, разливая холодное пиво по кружкам.
— А убираться? — спросила я.
— Во мне проснулся Нестор Иванович, — объявила Розалия.
— Знаешь, во мне, кажется, тоже он начинает просыпаться, — отметила я.
— Тогда давай плюнем на эту духовную смурь и напьемся пива в куче мусора под звуки музыки, — предложила Розалия.
Если в моей душе и оставались ростки любви к идеальному порядку, то после нескольких глотков они испарились в воздухе, как сон. Я уже вполне равнодушно оглядела комнату и отдалась звукам песенок «Битлз». Не каждый день удается попить пивка в Америке с представительницей российских интеллигентствующих хиппи.
— Так вот, вернемся к нашим баранам… Я ее не убивала.
Розалия застала меня врасплох. Вечно так — стоит только расслабиться, как тебе сразу напоминают о делах.
— Ты это к чему? — нахмурилась я, пытаясь собрать воедино мысли, в испуге разбежавшиеся от пива.
— К Венди. Я ее не убивала. Может быть, я и способна на убийство, но уж тогда я занялась бы кем-нибудь более противным.
Я поняла, про кого она говорит, и немного нахмурилась:
— Почему ты его так не любишь?
— Не знаю, — пожала плечами Розалия. — Может, потому, что он поганый коп. А я их с юности не люблю.
— Ну и что? — удивилась я. — Копы тоже люди. У меня есть в Тарасове друг, Андрюшка Мельников, он тоже коп. Нормальный парень. Свой в доску.
— Наши копы — не их копы, — назидательно заметила Розалия. — Наши нормальные ребята. А их… Заразы, одним словом.
После таких понятных объяснений все сразу стало на свои места. Хотя мне было трудно связать слово «зараза» с Родни Эвансом.
— По большому счету мне наплевать, кто решил убить Венди, — призналась я. — У меня одно-единственное желание — найти Лику, отчитаться перед обществом и испариться в сторону Тарасова. От Америки меня уже мутит.
— Ой, а мне она как надоела! — обрадовалась Розалия и пропела, коверкая слова: — «Гуд бай, Америка, оу, сюда я больше не ходок…» Послушай, чего мы так сюда рвались? Здесь вообще царство филистеров. Они же помешаны на общественном мнении.
— Там у нас тоже в этом плане не сахар, — справедливости ради признала я.
— А мне кажется, у нас лучше. — Розалия, по всей видимости, собиралась расплакаться. От пива у нее начался приступ ностальгии, а я не знала, как с этим бороться.
Она сидела, поникшая, уставившись в свой стакан с таким видом, как будто пыталась разглядеть на его дне Воробьевы горы, где она распивала разбавленное пиво в студенческие времена.
Я дотронулась до ее плеча.
— Эй, — проговорила я мягко. — Все будет в порядке. Заря взойдет, и мы победим. Так что не падай на дно стакана, мне будет трудно тебя оттуда доставать.
Она посмотрела на меня и рассмеялась. Хотя, честно говоря, смех у нее вышел невеселый.
— Увези меня домой, Танька, — попросила она, пытаясь скрыть слезы, выступившие на глазах, — слышишь? Увези меня, пожалуйста, домой!
* * *
Для меня нет ничего страшнее женской истерики. Поэтому, глядя на потоки прозрачных слез, смывающих косметику с Розалии, я находилась в растерянности. Ну и что мне с этим наводнением делать?
Она лепетала сквозь слезы, как она жутко несчастна, какие все козлы, включая Билла и Дениса, который требует, чтобы его называли на американский манер «Деннис», про то, что здесь все помешаны на гамбургерах и поэтому все толстые, как хрюшки, и еще что-то, из чего я заключила, что Розалия совсем не так уж и счастлива и вполне понимает сбежавшую Лику.
— Знаешь, зачем они на нас женятся? — спросила она меня, сделав страшные глаза. — Потому что тогда у них появляются бесправные домработницы, на которых уходит куда меньше денег, чем на прислугу, живородящие коровы и заодно бесплатные шлюхи.
— Не пойму, чем в таком случае американцы отличаются от русских мужчин, — рискнула возразить я. — У наших те же самые пожелания.
— Да, но…
Розалия не договорила.
— «Да, сыночек, но здесь твоя родина», — процитировала я известный анекдот про мышонка.
Розалия собралась что-то ответить, но не удержалась и фыркнула. Потом начала смеяться сильнее. Переход от рыданий к хохоту, по-моему, тоже является чисто российской чертой. Сейчас Розалия хихикала, прижимая к губам ладони, чтобы смех не стал гомерическим.
Выпитое пиво ударило нам в головы быстрее, чем мы на то рассчитывали. Сейчас мне было так хорошо сидеть в этом беспорядке, пить портер и болтать с Розалией, что я забыла обо всем. О том, что я не в Тарасове — обстановка была вполне тарасовской, родной и знакомой. О том, что я в Америке не для загара, а по делам. И про Лику, которая где-то поблизости, но не хочет объявляться. Вот дуреха, беззлобно подумала я. Если она прячется от своего Родни, так я ее не стану возвращать. Пусть так и сидит. Мне бы только отчитаться перед ее дотошным братцем…
— Кстати, я бы озверела, если бы мой брат так лез в мои дела, — произнесла я вслух.
— Слушай, а я об этом думала, — посерьезнела Розалия. — Почему это он так взволновался? Тебе вообще этот Сережа нравится?
— Нет, — пьяно и честно призналась я, — он пытался разбить мое сердце.
— Кто? — закричала Роза. — Сережка? Он же урод! А ты такая красавица!
Мне захотелось прижать ее к груди и осыпать поцелуями, так приятно и искренне признала Розалия мою чистую и неземную красоту!
— Тогда я была гадким утенком, — призналась я, — ноги длинные и худые. Вся в науке. Помнится, тогда я много знала о криминологии. Так много, что на создание приличного фейса не было желания.
— А сейчас?
— Сейчас мне, если честно, плевать на эту криминологию и она мне только мешает в работе, — вырвалось у меня. И я поняла, что, по сути, так оно и есть. Спросите любого сыщика, помогают ли ему теоретические раскладки, и он вытаращит на вас глаза. Иногда куда больше проку от метода Ниро Вульфа, например. Практика чаще всего резко не совпадает с теорией.
— Неужели он, паразит, разбил твое сердце, а ты теперь ищещь его сестру? Какая ты благородная!
— Да нет, — пожала я плечами, скромно потупив очи долу, — он не особенно его разбил. А Лика… Мне она нравилась. Дети ведь за отцов не отвечают, так и сестры за братьев.
— Все равно, — решительно заявила Роза, — я тобой восхищаюсь…
В ее взгляде действительно светилось восхищение, мне даже стало неудобно. Хмель наконец начал покидать мою голову, уступая место трезвым мыслям. Конечно, трезвые мысли иногда не самые приятные на свете, но время бежит, домой мне хочется, а если…
— Кстати, ты обещала меня просветить, что тебе сказал аптекарь, — вспомнила я.
— Ничего особенного, — пожала плечами Розалия, — сказал, что одна русская спрашивала про дом Пэтчетов, а та, которая была пораньше, интересовалась ранчо Эванса.
— Что? — подскочила я. — Лика разве не знает, где находится это самое ранчо?
— Знает, конечно. Может быть, ее ударили по голове и она забыла, где оно?
— Глупости, — фыркнула я. — Как бы человека по голове ни ударить, а свое собственное ранчо он найдет.
— Значит, это была не Лика, — развела руками Розалия.
Я задумалась. Если это была не Лика, тогда, простите, какая еще может быть русская, живо интересующаяся ранчо Эвансов?
Честное слово, меня от этой истории начинало подташнивать. Я поднялась.
— Куда ты? — спросила расслабившаяся Розалия. Она возлежала на диване с сигаретой, и двигаться ей совсем не хотелось.
— На ранчо Эвансов, — пожала я плечами.
— Давай попозже, а? — простонала Розалия, явно не готовая к переходу в состояние жизненной активности.
— Нет времени, — отрезала я.
Розалия тяжело вздохнула и поднялась с дивана.
Я открыла дверь. Пока мы пребывали в состоянии нирваны, прошел дождь. А мы и не заметили…
Я посмотрела на тропинку и остолбенела.
Острые каблучки женских туфелек отпечатались прямо перед крыльцом и возле окна.
— Роза! — крикнула я.
Она вышла. Посмотрела на эти маленькие, почти незаметные следы и пожала плечами:
— Ну и что?
— Мы же с тобой в кроссовках.
— Значит, подруги Дениса…
— Эти следы смыл бы дождь. Наших же не осталось!
