– Привет! А это мы, – улыбнулся с порога Крутов.
– А почему ты говоришь о себе во множественном числе?
– Это я и мой полосатый друг. Мы подумали, что тебе сейчас грустно и одиноко, и вот – решили заглянуть.
– А, понятно… Ну заходите, раз уж пришли!.. Не надо, не разувайся. У меня здесь такая грязь.
Женя прошел в комнату, с видимым удовольствием избавился от арбуза, слегка катнув его по полу, и осмотрелся: в гостях у Наташи он был впервые.
– Ну что ж! Предчувствия меня не обманули.
– Ты это о чем?
– Я почему-то был уверен, что с выпивкой у тебя всё нормально, а вот с фруктами… Да, а где можно помыть этого зверя? Там? – Он кивнул в сторону кухоньки.
– Боюсь, в мою мойку он по габаритам не впишется. Идите-ка вы лучше в душевую. Только мойтесь тщательней – арбузы в эту пору сплошь пестицидные.
– Есть, мыться тщательно!
Крутов снял джинсовую куртку, аккуратно повесил ее на спинку стула и, подхватив арбуз, направился в ванную.
Дождавшись, когда зашумит вода, Наташа, не переставая оглядываться на прикрытую им дверь, воровато сунулась в карман крутовской куртки, выудила из него мобильник и принялась торопливо листать телефонную записную книжку…
* * *
В начале десятого Мешечко покончил наконец с обязательной на сегодня писаниной и устало потянулся в непривычном, еще не подогнанном под собственную задницу начальственном кресле. Убрав бумаги в сейф, он в очередной раз позвонил домой, но ему снова никто не ответил, что само по себе было довольно странно. Если Лерка в последнее время стала задерживаться на работе с завидным постоянством, то вот Алиска с тещей к этому часу уже должны были вернуться с дачи, на которую укатили еще в прошлую пятницу.
Поразмышляв немного, Андрей запер кабинет, крикнул из коридора в открытую дверь оперской: «Ильдар! Я – домой! В случае чего, звони на трубку!» – и, поочередно щелкая кодовыми замками шлюзов, спустился во двор.
Здесь, невзирая на поздний час, продолжал ковыряться в моторе «маршрутки» злой как черт Афанасьев.
– Ну что, Сергеич, заведется драндулет? Как мыслишь?
– Завести-то заведется, куда денется. Вот только всё едино – на этой карете прошлого далеко не уедешь. Здесь карбюратор штатный – дерьмо полное. Потому и педаль газа «ватная». По уму, надо бы другой поставить, инородный.
– Боюсь, на «Пирбург» нам денег не выделят.
– А «Пирбург» тут и не требуется. Вполне подойдет родной, жигулевский ДААЗ.
– Пиши заявку на имя начальника гаража, я подмахну.
– Премного благодарен, завтра же с утра и напишу, – Борис Сергеевич вытер грязные руки измочаленной тряпкой. – Андрей, будь другом, угости сигареткой!.. Спасибо… Слушай, я давно хотел с тобой поговорить…
– Если опять про Северову, то извини, Сергеич, я сейчас к диспутам никак не расположен. Устал за день как собака.
– Да я не за Натаху, – покачал головой Афанасьев. – Ты извини, скорее всего, это совсем не моего ума дело.
Борис Сергеевич запнулся. Судя по крайне смущенному виду, тема заведенного разговора была ему неприятна.
– Давай без прелюдий, а? Что ты как красна девица, ей-богу? – подбодрил водителя Мешок.
И Афанасьев, тяжело вздохнув, все-таки решился:
– Помнишь тот вечер, когда Виталя на фитнесе жертву отравления из себя корчил?
– Естественно. И чего?
– Мы с Ольгой вас тогда на площади дожидались. И я совершенно случайно увидел твою жену. Она как раз из «Владимирского Пассажа» выходила.
– Лерку? – удивился Андрей. – Ну, допустим, выходила. А в чем история-то?
– Она не одна выходила, – угрюмо сказал Борис Сергеевич. – С мужиком. Судя по всему, с хахалем. Импозантный такой, уже порядком в возрасте.
Мешечко внутренне напрягся, уточнил осторожно:
– А почему ты сразу решил, что с хахалем? Может, сослуживец? Или начальник? Опять же тесть мой: весьма, я тебе доложу, импозантный типчик.
– Ну, если твой тесть способен купить для своей дочери букетик роз, тысяч так за десять – пятнадцать, а потом еще и прокатить ее на черном «Майбахе», тогда вопрос сам собой снимается.
– Черный «Майбах», говоришь? – поигрывая желваками, нехорошо переспросил Мешок…
* * *
Поминки плавно перетекли в банальную, по типу отдельческой, пьянку с хмельными разговорами «за жизнь». Разделенные сервировочным столиком Наташа и Женя сидели друг напротив друга, и Крутову стоило немалых усилий хотя бы периодически отводить взгляд от небрежно запахнутого халатика. Сверху-то оно было еще терпимо (здесь – не столь доступно взору), а вот снизу эта, единственная на Северовой, часть одежды, в силу легкомысленности владелицы почти до самых бедер обнажала красивые, сильные и в то же время стройные ноги.
До арбуза дело пока так и не дошло, а вот полку винных бутылок заметно прибыло – без отправки гонца в магазин за добавкой, как водится, не обошлось.
– …А я тебе на это снова отвечу! – горячечно вещал Крутов. – Ничего зазорного в халтуре нет! И если у тебя в кои-то веки подвернулась возможность заработать лишнюю копейку, то и слава богу! Так как в нашем богоносном подразделении сделать это практически нереально. А за взятки я вообще скромно промолчу.
– А что взятки?
– А то ты сама не видишь? Взяток нам не несут и в обозримом будущем не собираются. Работаем мы сугубо по чужим заданиям, а потому: на фига давать маленькие взятки исполнителям, если можно дать одну чуть большую тому, кто эти задания выписывает? Честно тебе скажу, я порой жалею, что в свое время поддался искушению и перевелся в «гоблины» из Центрального ОВО. Здесь, конечно, и работа поспокойнее, и зарплата на три штуки больше. Но вот в плане дополнительного заработка, в плане халтур – полный голяк.
– А вы там, в Центральном, подрабатывали?
– Практически поголовно. Зарплаты-то – чуть выше постового, а у большинства жены, дети. Оно, конечно, как речет наш замполич (редкостный, к слову, уебок!), любая халтура, с позиций профессионализма, вещь ненужная и даже вредная.
– Почему вредная?
– Потому что дни и часы, предназначенные для отдыха, нужно для отдыха и использовать. Дабы впоследствии еще лучше выполнять поставленные перед тобой задачи. Но ведь у нас в России, сама знаешь: никому не надо «лучше», вполне достаточно «как положено».
– И где же ты халтурил? – поинтересовалась Северова. – Неужто ларьки крышевал?
– Зачем ларьки? Как и подавляющее большинство наших парней – в частной охране. Более того, начальство на наши халтуры фактически закрывало глаза.
– С чего вдруг такая снисходительность?
– Повезло, более-менее вменяемые командиры попались. Которым достало ума осознать несопоставимость риска, которому мы подвергались каждый день, и тех денег, которые мы за этот риск получали. Знаешь, Наташ, порою мне начинает казаться, что низкие зарплаты милиционеров – есть следствие осознанной позиции государства.
– А вот мне начинает казаться, – лукаво улыбнулась Северова, – что мы с тобой, Женя, куда-то не в ту степь поехали. Подлей-ка мне еще вина немножечко.
– Ой, ради бога, извини! – спохватился Крутов, берясь за бутылку. – Я ведь вообще к чему все эти тары-бары веду?
– И к чему же?
Евгений сделался серьезен.
– Просто я хочу, чтобы ты знала, Наташа: я тебя ни в чем не осуждаю! Знай, как бы там дальше ни сложилось, у тебя среди «гоблинов» есть друг. В моей, не побоюсь этого слова, роже.
– Спасибо, Женя. За поддержку, за арбуз и… за всё. Среди всех наших ты всегда казался мне наиболее, – Северова запнулась, словно бы подбирая слова, но затем беспечно махнула рукой и докончила: – Ай, ладно! Что у пьяного на языке… В общем, наиболее интересен и симпатичен. И я рада, что не обманулась в тебе.
– Странно. – Крутов напряженно всмотрелся в Наташино лицо, пытаясь понять: смеется она над ним или в самом деле выкладывает сейчас на пьяном глазу потаенное. – А мне казалось, что ты всё это время… э-э… по Мешку страдала и сохла.
– Я настоятельно прошу тебя не упоминать более имени этого человека в моем присутствии! – не терпящим возражений тоном приказала Северова.
– Понял. Извини…
Помолчали. Каждый о своем.
– Ну давай, что ли, Женя, по последней? А то поздно уже.
– Давай.
Крутов плеснул себе. Они чокнулись и глаза в глаза выпили. Снова каждый за свое. Возвращая фужер, Женя не удержался и в который раз чиркнул взглядом по привлекательным, манящим ножкам. Которые – вот они, рядом. Только руку протяни.
– Слушай, Наташа! А может…
– Может что? – насмешливо спросила Северова. Притом что, давно заметив необычайное волнение коллеги, она прекрасно догадывалась, чем именно оно вызвано. И какое именно «что?» предстоит сейчас услышать.
– А может, раз уж я весь из себя такой симпатичный, я останусь?
