— Она не здесь?
— Она у меня дома.
— Ничего, если мы заберем ее сегодня вечером?
— Ну что ж, пожалуйста. — Я закурил сигарету и отхлебнул из бокала. Мне надо было выпить. — Откуда этот неожиданный интерес к камере, лейтенант?
— По зрелом размышлении мне кажется странным, что в ней не оказалось пленки.
— Поздновато вы до этого додумались, а?
Он пожал плечами.
— Сначала я думал, что синьорина, возможно, забыла вставить пленку в камеру, но потом побеседовал с экспертом. Памятуя о том, что индикатор израсходованной пленки показывал двенадцать футов, можно прийти к выводу, что какая-то пленка в камере была и что ее вытащили. Сейчас я понимаю, что мне не следовало бы расставаться с камерой так быстро.
— Ну, ничего страшного. Вы получите ее сегодня вечером.
— Как вы думаете, кто бы мог вытащить пленку?
— Не знаю, разве что сама синьорина.
— Пленку, очевидно, вытащили, не открывая кадрового окна. Это означает, что пленка, когда ее вытаскивали, засветилась и испортилась. Синьорина вряд ли сделала бы это, правда?
— Пожалуй, нет. — Я откинулся в кресле. — Я полагал, что дело закрыто, лейтенант. А теперь у вас, похоже, появились сомнения.
— Они появились не на пустом месте, — сказал Карлотти. — Синьорина купила десять коробок пленки. Их нет. Нет пленки и в камере. Утром я осмотрел эту квартиру. В ней не оказалось вообще ни одной личной бумаги. Странно, что синьорина не получала никаких счетов или писем, не вела дневник и не записывала телефоны. Ведь она прожила тут почти тринадцать недель. Странно, если, конечно, кто-то не побывал здесь и не забрал все это.
— Я и сам заметил, — сказал я, ставя стакан на стол. — Правда, перед отъездом она могла навести порядок.
— Это возможно, но маловероятно. Вы пришли запереть квартиру?
— Да. Чалмерс велел мне избавиться от всех вещей дочери.
Карлотти изучал свои безупречные ногти, потом посмотрел мне прямо в глаза.
— Сожалею, что нарушаю ваши планы, но я вынужден просить вас оставить все как есть. До окончания следствия квартира будет опечатана.
Я прекрасно понимал его ход, но не возразить не мог.
— Это еще зачем, лейтенант?
— Таков порядок, — тихо ответил Карлотти. — Вполне возможно, что предстоит еще и судебное расследование.
— Но, насколько я понял Чалмерса, следователь согласился, что это несчастный случай.
Карлотти улыбнулся.
— Я полагаю, он руководствовался имеющимися уликами. А к понедельнику их может прибавиться, и положение изменится.
— Чалмерс будет недоволен.
— Весьма сожалею.
От трепетного страха перед Чалмерсом он явно избавился.
— А с шефом вы говорили? — спросил я. — По-моему, Чалмерс и с ним перемолвился словечком.
Карлотти стряхнул пепел себе на ладонь, после чего бросил его на ковер.
— Мой шеф согласен со мной. Несчастный случай мы по-прежнему не исключаем, но пропавшая пленка, американец, которого видели в Сорренто, и тот факт, что из квартиры исчезли все личные бумаги, вынуждает нас прийти к заключению, что основания для дополнительного расследования есть. — Он пустил в мою сторону струю едкого дыма. — Есть и еще один пунктик, который меня озадачивает. Я узнал от управляющего банком, что синьорине выдавали шестьдесят долларов в неделю. В Рим она прибыла только с сундучком и чемоданом. Вы, вероятно, видели содержимое шкафов и ящиков в той комнате. Хотел бы я знать, откуда взялись деньги на покупку всех этих дорогих вещей?
Мне стало ясно, что Карлотти уже начал копаться в прошлом Хелен, и я вспомнил, как испуганно смотрела на меня Джун, умоляя не делать этого.
— Я вижу, проблем у вас хватает, — бросил я как можно небрежней.
— Ну что, поедем к вам за камерой? — предложил вдруг Карлотти и встал. — Тогда уж мне не придется снова беспокоить вас.
— Хорошо. — Я поднялся. — Едем с нами, Джина. Поужинаем после того, как я верну лейтенанту камеру.
— Будьте добры отдать мне ключ от этой квартиры, — сказал Карлотти. — Я верну его вам через несколько дней.
Я дал ему ключ, а он протянул его Анони. Мы двинулись в коридор. Анони с нами не вышел, он остался в квартире.
Когда мы втроем спускались в лифте, Карлотти сказал:
— Тот номер автомашины, о котором вы справлялись… Он не имел никакого отношения к синьорине?
— Я же сказал вам: этот тип чуть меня не зацепил и даже не остановился. Я полагал, что запомнил его номер, но, видимо, ошибся.
Он недоверчиво взглянул на меня.
— Вы не дадите мне фамилии друзей синьорины? — спросил он, когда мы сели в мою машину.
— К сожалению, не могу. По-моему, я вам уже говорил: я едва ее знал.
— Но вы беседовали с ней?
Мягкость его тона насторожила меня.
— Разумеется, но она мне ничего не рассказывала о своей жизни в Риме. В конце концов, она была дочерью моего босса. Мне и в голову не приходило расспрашивать ее.
— Вы ходили с ней в ресторан у фонтана Треви с месяц назад?
Меня словно саданули под дых. Сколько же он про меня знает? Должно быть, кто-то видел нас там. Я понимал, что не дерзну солгать ему.
— Да, кажется, ходил. Помнится, случайно столкнулся с ней по дороге на обед. Ну и пригласил.
— И это был ваш единственный совместный выход?
Я замялся. Дважды мы ходили в кино и, по крайней мере, два-три раза вместе обедали.
— Что-что? — переспросил я, стараясь выиграть время.
Я открыл дверцу и вышел. Он выбрался на тротуар следом за мной и терпеливо, без особой надежды в голосе повторил вопрос.
— Насколько я помню — да. — Я просунул голову в окно машины и сказал Джине: — Я сейчас, подожди.
Карлотти последовал за мной по винтовой лестнице. Он что-то напевал себе под нос, и я прямо чувствовал, как его глаза буравят мой затылок.
Я пошел по коридору, который вел к моей двери. На полпути я увидел, что дверь приоткрыта, и резко остановился.
— Ого! Странное дело, — произнес я.
— Вы заперли ее, когда уходили? — спросил Карлотти, обходя меня.
— Разумеется.
К двери мы подошли вместе.
— О, черт! Похоже, грабители, — сказал я, указывая на взломанный замок.
Я хотел было пройти в холл, но Карлотти остановил меня.
— Пожалуйста… позвольте сначала мне. — Двумя быстрыми шагами он пересек прихожую и распахнул дверь гостиной. Я следовал за ним по пятам.
Все лампы горели. Мы стояли в дверях и оглядывали комнату, по которой, казалось, пронесся ураган.
Кругом царил разгром. Шкафы открыты, два стула перевернуты, все ящики письменного стола выдвинуты, мои бумаги разбросаны по полу.
Карлотти быстро прошел в спальню. Затем я услышал, как он пробежал по коридору в ванную.
Я подошел к столу и заглянул в нижний ящик, в котором запер камеру. Замок сломали, и камеры, разумеется, не было.
От Карлотти и от толпы нагрянувших ко мне сыщиков я избавился только в десять минут двенадцатого. Они искали отпечатки пальцев, совали нос во все щели и углы, фотографировали сломанную дверь и вообще подняли тарарам.
Я спустился к Джине, объяснил ситуацию и велел ей не ждать меня. Она хотела остаться, но я не позволил. Мне с лихвой хватало полиции, чтобы заниматься еще и ею.
Она обещала позвонить утром, окинула меня встревоженным взглядом и уехала в такси.
Карлотти выслушал мои объяснения относительно камеры. Я показал ему, куда ее положил, и он осмотрел сломанный замок ящика. Я не был убежден, что он поверил моему рассказу. Его лицо сохраняло бесстрастное выражение, но мне показалось, что обычное вежливое спокойствие дается ему с трудом.
— Странное совпадение, синьор Досон, — сказал он. — Вы получаете камеру всего на несколько часов, и тут вламывается вор и уносит ее.
— Да? — саркастически парировал я. — И не только ее, а еще и мою одежду, черт побери, мои сигареты, виски и наличные. Ничего себе совпадение!
Один из людей Карлотти приблизился и вполголоса доложил, что не обнаружено никаких отпечатков пальцев, кроме моих собственных.
Карлотти задумчиво посмотрел на меня и пожал плечами.
— Мне придется доложить об этом шефу, — сказал он.
— Докладывайте хоть президенту, если хотите, — парировал я, — только верните мне мои вещи.
— Камера — серьезная потеря, синьор.
— Плевать мне на камеру. Это ваше дело. Если вы только сейчас поняли, что она для вас важна, вряд ли вы можете винить меня в ее пропаже. Гранди отдал мне камеру, и я расписался в ее получении. Он заявил, что ни ему, ни вам она не нужна. Так что не смотрите на меня так, будто я подстроил этот грабеж, чтобы насолить вам.
Карлотти посоветовал мне не сердиться. Этим горю не поможешь.
— Ладно, я и не сержусь. Будьте добры отослать своих ребят, чтобы я мог хоть немного прибраться и поужинать.
