Им понадобилось еще полчаса, чтобы убедиться, что грабитель не оставил ни одной улики, после чего они наконец ушли с величайшей неохотой.
Последним уходил Карлотти.
— Вот незадача, — сказал он, задерживаясь в дверях. — Не следовало давать вам эту камеру.
— Знаю. Вижу. У меня сердце кровью обливается, глядя на вас, но мне выдали камеру, а у вас осталась моя расписка. Вы не можете корить меня за то, что тут произошло. Простите, но я не собираюсь из-за вас лишаться сна.
Он хотел было что-то сказать, но передумал, пожал плечами и ушел.
Я не тешил себя иллюзиями. Я был совершенно уверен, что, несмотря на пропажу моей одежды, сигарет, трех бутылок шотландского и нескольких тысяч лир, вор вломился ко мне с одной-единственной целью — забрать камеру.
Я стал на скорую руку прибирать в спальне и в гостиной. В голове неотступно маячила фигура широкоплечего незваного гостя; я видел, как он украдкой рыскал по вилле в Сорренто. Я готов был держать пари, что вломился ко мне и стибрил камеру именно он.
Я как раз кончил прибирать в гостиной, когда раздался звонок в дверь. Я прошел в холл, полагая, что вернулся Карлотти с целой кучей новых вопросов. Но в коридоре стоял Джек Максуэлл.
— Привет, — сказал он. — Я слышал, к тебе забрался вор.
— Да, — ответил я. — Проходи.
Он кисло посмотрел на сломанный замок и прошел за мной в гостиную.
— Много взяли?
— Да так, пустяки. Я застрахован, так что какая разница? — Я прошел к горке. — Выпьешь?
— Не откажусь от бренди. — Он опустился в кресло. — Старик остался доволен тем, как я подал материал о Хелен?
— Да вроде бы. Сложности были?
— Двое-трое ребят начали задавать умные вопросы, но я посоветовал им лучше потолковать с Чалмерсом. Они ответили, что предпочитают поцеловать прокаженного. Это ж надо уметь — будить такую пламенную страсть к себе у всего остального человечества. — Он взял протянутый мною бокал с бренди. — Он уже улетел или еще побудет?
— Улетел из Неаполя рейсом в три сорок. — Я приготовил себе хайбол. — Погоди минутку. Я хочу чего-нибудь поесть. После ланча ни крошки во рту не было.
— Ну, давай выйдем. Я тебя чем-нибудь угощу.
— Поздно уже. — Я взял телефонную трубку, позвонил портье и попросил его срочно принести мне сандвич с курятиной.
— Ну-с, поделитесь с нами секретной информацией, — сказал Максуэлл, когда я положил трубку. — Ты узнал, что она там делала одна-одинешенька? Как она погибла?
Я решил быть с ним поосторожней. Сказал, что, похоже, на заднем плане маячит какой-то мужчина, что полиция не совсем верит в несчастный случай и что Чалмерс велел мне оставаться тут и представлять его интересы. Я не делился с ним тем, что сказала мне Джун, умолчал и о беременности Хелен.
Он сидел и слушал, потягивая бренди.
— Значит, домой ты еще не уезжаешь?
— Пока нет.
— Я же говорил тебе, что старый сукин сын потребует расследования, разве нет? Слава богу, что я ни в чем не замешан.
Я согласился, что он счастливчик.
— А какая блоха укусила полицию? Их-то что не устраивает?
— Карлотти обожает тайны. Вечно он делает из мухи слона.
— А Чалмерс считает, что это был несчастный случай?
— Он сам не знает, что и думать.
— А ты?
— Тем более.
— Эта девчонка была опытная шлюха. Ты не думаешь, что ее столкнул с утеса дружок?
— Надеюсь, нет. Представляю, как бы «обрадовался» Чалмерс, узнав, что это убийство.
— Без мужчины тут не обошлось, Эд. Она бы не сняла виллу в Сорренто, не будь у нее хахаля. Не догадываешься, кто бы это мог быть?
— Понятия не имею. Да и черт с ним, Джек, ты мне лучше расскажи, что за штучка Джун Чалмерс.
Он удивленно взглянул на меня, потом расплылся в улыбке.
— Она прелесть, правда? Но если у тебя на нее виды, забудь об этом. Ничего не получится.
— Да нет. Я просто хочу знать, кто она, откуда. Ты что-нибудь знаешь о ней?
— Очень мало. Она пела сентиментальные песенки о несчастной любви в одном из ночных заведений Менотти.
Я замер. Опять Менотти.
— Там они и встретились с Хелен?
— С чего ты взял, что они там встречались?
— Она сказала мне, что знала Хелен несколько лет.
— В самом деле? Это для меня новость. Я слышал, что Чалмерс повстречал ее на какой-то вечеринке, посмотрел на нее раз и, можно сказать, прямо там же на ней и женился. Ей повезло. Ночной клуб, в котором она работала, закрылся после убийства Менотти. Хотя формы у нее, безусловно, есть, петь она совершенно не умеет.
Нас прервал ночной портье, принесший сандвич с курятиной.
Максуэлл встал.
— Ну, вот и твоя еда. А я потопал. Когда к следователю?
— В понедельник.
— Ты поедешь?
— Наверное.
— Лучше уж ты, чем я. Ну пока. Заглянешь завтра в контору?
— Возможно. Там распоряжаешься ты. Официально я еще в отпуске.
— И шикарно проводишь время, — сказал он, улыбнулся и ушел.
Я сидел, жевал хлеб и думал, думал… Ни телефонов, ни адресов, которые могли бы навести меня на друзей Хелен, среди ее бумаг я не обнаружил. Значит, если Хелен и вела записи, кто-то их забрал. Единственная зацепка, которая у меня была, — это телефон Карло. Я знал одну девушку, работавшую на римской АТС. Однажды она вышла победительницей конкурса красоты, я написал о ней хвалебную статью, и пару месяцев мы были более чем друзьями. Затем она исчезла из поля моего зрения. Я решил, что утром разыщу ее и попытаюсь убедить разузнать для меня адрес Карло.
Кроме этого Карло, с кем еще она могла быть знакома?
Я порылся в памяти, стараясь вспомнить, не говорила ли Хелен во время наших встреч чего-нибудь о своих друзьях. И только когда я уже готов был сдаться и лечь спать, я вдруг вспомнил, что она однажды упоминала моего хорошего друга — Джузеппе Френци, который вел политическую колонку в «L'Italia del Popolo».
В свободное от журналистики время Френци волочился за женщинами. Он утверждал, что единственный подлинный смысл жизни заключается в дружбе с красивой женщиной. Зная Френци, я был убежден, что они с Хелен не просто дружили. У Френци была своя метода, а Хелен, если верить Максуэллу, не принадлежала к разряду недотрог.
Я взглянул на часы. До полуночи оставалось двадцать минут: самое начало рабочего дня для Френци, который никогда не вставал до одиннадцати и не ложился раньше четырех.
Я снял трубку и позвонил ему домой: а вдруг застану? Он сразу же снял трубку.
— Эд?! Телепнуло, что ли? — Он очень гордился своими американскими оборотами речи. — Я сам как раз собирался тебе позвонить. Только что прочел о Хелен. Это правда? Она действительно умерла?
— Умерла, умерла… Я хочу поговорить с тобой, Джузеппе. Могу я подъехать?
— Конечно. Я жду.
— Еду, — сказал я и положил трубку.
Я вышел из квартиры и сбежал по лестнице к стоящему внизу «линкольну». Шел дождь. В Риме иногда начинает вдруг лить ни с того ни с сего. Я юркнул в машину, включил «дворники», завел мотор и задом выехал со стоянки.
Френци жил на виа Клаудиа, под сенью Колизея. От моего дома до него было не больше шести минут езды.
Транспорта почти не было, и, дав газ, я уголком глаза заметил, как от тротуара отъехала машина с включенными подфарниками и двинулась следом за мной.
Когда на нее упал яркий свет уличного фонаря, я увидел, что это тот самый «рено».
Я не часто выхожу из себя, по когда все же выхожу, это и мне, и окружающим запоминается надолго. При виде «рено» кровь бросилась мне в голову.
Я твердо решил дознаться, кто сидит за рулем той машины и что ему надо. Пока машина ехала за мной, я почти ничего не мог сделать. Надо как-то заставить его обогнать меня, тогда я сумею прижать «рено» к тротуару, вынудить остановиться и рассмотреть этого типа. А дойдет до грубостей, что ж: я как раз в таком настроении, что могу и в рожу двинуть.
Я поехал вокруг Колизея, «рено» двигался на расстоянии пятидесяти ярдов. Добравшись до темного отрезка дороги, я резко тормознул, подъехал к тротуару и остановился.
Застигнутый врасплох, водитель «рено» не смог затормозить. Машина пронеслась мимо меня. Было слишком темно, чтобы разобрать, кто за рулем — мужчина или женщина. Как только машина проскочила, я выжал сцепление и пустился вдогонку.
Водитель «рено», должно быть, догадался, что я задумал. Он оказался шустрее, чем я полагал. В свою очередь, он дал полный газ, и «рено» рванулся вперед. Он пулей полетел по виа Фори Империали.
На мгновение мне показалось, что я его догоню. Мой передний бампер едва не касался его заднего крыла, и я уже приготовился крутануть баранку и толкнуть «рено», когда он стал уходить.
Скорость была миль под восемьдесят в час. Я услышал, как где-то у меня за спиной взорвался пронзительный свисток возмущенного полицейского. Впереди показалась пьяцца Венециа с ее неторопливым потоком машин, и нервы у меня не выдержали. Я знал, что не смогу ворваться на площадь на такой скорости, не угробив кого-нибудь. Нога опустилась на тормозную педаль, и я сбавил скорость.
