- Бежим! - крикнул Юрка, схватил Машу за руку, она засмеялась.
- Давай его напугаем! - предложила она.
- Не надо. Он безобидный и к тому же бывший поэт! - на бегу выкрикнул он.
Они неслись, едва касаясь обнаженными ступнями горячей дороги; огромные сумрачные деревья, выраставшие перед ними, казались одушевленными великанами, у которых окаменело тело, но живой осталась душа. Разлапистые ветви-руки уходили в черно-синее небо, будто взывая, безнадежно укоряя. Но Юрка знал, что деревья - это хитрые исполины. Они крепко стоят на земле, и им никто не загораживает солнце и ничто не угрожает в раскаленном до желтизны азиатском воздухе, потому что людям, существам, не сцепленным корнями с недрами, очень нужны тень и прохлада листвы.
Не чувствуя ног, они бежали по шершавому асфальту, все созвездия неба тянулись к ним силой своего притяжения. А может, это вырвавшиеся силы молодости придали им незримые крылья...
Наконец Маша запыхалась и сказала: "Хватит". Слабеньким было ее тело, да и Юрчик выдохся: какой из него спортсмен? Теперь они шли тихо, не торопясь, пока не справились с дыханием. Они высматривали темные углы и чернеющие контуры. Здесь пахло кислой гарью и никто не жил. Дома зияли выщербленными окнами и пустотами на месте рухнувших крыш.
- Пошли посмотрим! - тихо прошептала Маша. Она видела в темноте, как кошка.
Босыми ногами они осторожно ступали по каменной крошке, зашли в комнаты с вырванными дверями.
- Развалины старого мира,- тихо сказал Юра.
- Старый мир был неправильным, и поэтому его развалили? - спросила Маша.
Ее глаза блестели, Юра уловил их незаметный свет. Луны не было. Ничего не было, кроме дальних холодных галактик. Но они тут были ни при чем.
Они пошли дальше по середине дороги, которая тоже еще хранила воспоминания маленького провинциального рая. По обочинам тянулись нетронутые кусты, над ними плавали безмятежные огоньки-светлячки. И, конечно, насвистывали бестелесные существа - цикады. И лишь однажды откуда-то из черной подворотни, а может, из-за угла выскочила огромная железная коробка на колесах, она промчалась, завывая и лихорадочно шаря вокруг себя белым столбом света. Маша и Юра пригнулись, чтобы не возбуждать злое любопытство чудовища. Потом вдалеке они увидели неясный электрический свет и вскоре вышли к площади. Здесь на самом деле горели фонари, все здания были целыми, а в трехэтажном - даже светились окна. В одном из окон мелькнул знакомый всем жителям города хищный профиль с короткой бородой. Видно было, как мужчина что-то говорил и жестикулировал. Юрка догадался, что это Кара-Огай. Они спрятались, чтобы понаблюдать. Вокруг сновали, сидели на ступеньках вооруженные люди. Доносился смех, обрывки разговоров. Кажется, люди обсуждали свои успехи. И еще они увидели двух девчонок, сидевших верхом на железной машине: беленькую и черненькую, одетых в одинаковые пятнистые костюмы. Это были Инга и Карина. Внизу, как раз на уровне их ног, стояли парни, курили сигареты и, наверное, хотели понравиться девушкам. Но те вели себя гордо и неприступно. Инга мужчин презирала, а Карина вообще была девственницей.
- Инга, а ты возьмешь меня с собой в Прибалтику? - спрашивал светловолосый увалень. Это был Сирега. Я там за вашего сойду.
Инга расхохоталась, ответила с непривычным для этих мест акцентом:
- Зачем так талеко фести старый пустой чемотан?
- Я еще не старый! - обиделся Сирега.
- Но пустой! - грохнули хором мужики.
- Ладно, обойдемся без вашего зарубежья,- разошелся Сирега.
Я вот на Карине женюсь! Пойдешь за меня?
- Очень нужен мне неверный! - Она недовольно повела плечиками.
- Я?! Да я буду самым верным мужем! - стукнул он себя в грудь.
- Сирега,- хлопнул по плечу товарища Степка, который тоже был здесь, ибо получше местечко на земле пока не нашел. Ей нужен правоверный, а не ты, кяфир несчастный!
- Тоже мне интернационалисты,- разыграл разочарование Сирега.
Самыми счастливыми в городе были Юра и Маша. Их никто не знал, и они никого не хотели знать. У них не было дома, который сгорел, родственников, которых убили и за которых обязательно полагалось мстить, не имели они пожитков, всяческого добра, которое нуждалось в сбережении и приумножении.
Слились их неискушенные души, и получилось что-то робкое, наивное, может быть, смешное, но истинное и чистое, настоящее, сущное...
- Мне без тебя будет скучно... сказал Юрка. А терять нам на этой земле нечего. Мы нищие, у меня есть только ты, а у тебя я. Верно? Ну а сейчас мы проникнем в полк, там есть мировой душ. Возьмем французский шампунь, и я помою твои чудные волосы, чтоб в них снова появился отсвет червонного золота.
- Червонного золота! Червонного золота! - восторженно повторила она.
- Бежим! Бежим от этого ужасного дома!
- Когда мы станем чистыми, мы полетим! - на бегу воскликнула Маша. Люди не могут летать только потому, что в них есть что-то грязное, тяжелое и сумрачное...
Они вскочили на старый полковой забор, построенный еще в эпоху довоенного модернизма. Забор этот был то, что надо! Они даже не разодрали себе лодыжки. И часового не было. Все часовые убежали давным-давно... А господа офицеры устали от беспрерывной службы. По территории ходил лишь патруль из двух прапорщиков. Нынче они ничего не боялись, так как успели освежиться местным портвейном. Они громко разговаривали и не обратили на молодежь абсолютно никакого внимания. А молодые пробрались за санчасть.
Они нашли Костю, который очень обрадовался, увидев юношу и девушку из дурдома. И пьян он был не так, как обычно, а вроде как между прочим. Костя похвалил их за стремление к чистоте, назвав молодоженами. Маша смущалась, а Юра подумал, что краснеть не собирается. И не покраснел.
- Идемте, я дам вам две чистые нулевые простыни. Из командирского резерва. И на самом деле дал да еще и напутствовал странной фразой: На каждого влюбленного довольно наготы.
Потом Костя-Разночинец включил им кран, крикнув: "Я ухожу и включаю вам жизнь!" - и убежал по своим делам.
Маша проворно стянула с себя Юркин спортивный костюм, спустила трусики. Юрка, которого мучил вопрос, каким образом они будут мыться вдвоем, только перевел дух. Он тоже решил не стесняться, быстро снял штаны. Стоя на одной ноге, потерял равновесие и упал бы, если бы не товарищеская поддержка.
Маша с визгом кинулась под холодную струю. Юра же ступил под воду с мужественным спокойствием. По его худой груди стекали прозрачные струи, и он представлял себя под водопадом где-нибудь в экзотической стране. Маша прижалась к нему, и Юрка почувствовал, как полыхнуло жаром, как, помимо воли, он возбудился, ему стало неудобно и стыдно: вдруг Маша почувствует? Он чуть отстранился, но она сразу все поняла, обвила его шею руками и впилась ему в губы.
- Ты чудо,- прошептал Юра, он касался ладонями ее бедер, ощущая чудный изгиб, сердце колотилось, рвалось из груди, дыхание перехватывало. Я так счастлив...
- И я тоже... Ты хотел помыть мои волосики...
За последнее время ее волосы быстро выросли, стали длинными, и особенно это стало заметно сейчас, когда они превратились в тяжелые мокрые волокна и уже закрывали ее худенькие лопатки. Юра осторожно намотал волосы на руку, чтобы ощутить их прелесть и заставить ее томно откинуть голову; ему показалась, будто вспыхнула полоска на шее, он выпустил гриву, взял пластмассовую бутылочку, вылил огромную тягучую каплю елея, она поползла по волосам, как замедленная струя благоухающей лавы. Не нужно было экономить воду, тугие струи летели во все стороны; чудно было видеть Машину обнаженную грудь под светом ранней луны, сверкающую пену, исчезающую у ног...
Они решили не одеваться и, скомкав свои простенькие наряды и простыни, выскочили из душевой; резко открывшаяся дверь пристукнула немытую тень, она жалобно ойкнула. С развевающимися простынями обнаженные купальщики пролетели мимо ошалевших прапорщиков, подпрыгнули, вознеслись над забором и исчезли.
- Господи, помилуй! - завидев вихрем поднятые тела, пробормотал патрульный и неумело перекрестился. Голых видал, но чтоб летали! - И тут же почувствовал, как закружилась голова, будто залпом выпил бутыль портвейна.
Напарник же мигом протрезвел и дал резкую отповедь:
- Почудилось нам... Не бывает такого!
...В несколько секунд, не касаясь грешной земли, они промчались сквозь расстояние. В небе мигали сочные звезды, посылая свои поцелуи из глубины далекого прошлого расстоянием в миллионы солнечных лет... Они с легкостью преодолели забор и вновь очутились на территории печали и скорби. Ворота уже не охранялись, так как бывший поэт Сыромяткин понял, что любая стража н это противоестественная свободе субстанция. Да и влюбленным, прямо скажем, не нужны ворота. Они ворвались в каморкины покои, сохранив наготу и веру в бесконечное, нарастающе-распухающее счастье. Вода еще не высохла на их телах, а они уже бросились в объятия друг друга, сердца их заколотились еще сильнее, сначала вразнобой, потом в унисон, как и положено любящим. Ее разметавшиеся волосы на глазах высыхали в его горячем дыхании; она извивалась серебристой змейкой, ожидая слепое жгучее проникновение, и страшно было, и нет... Томное нетерпение, подрагивающие голубоватые коленки, руки, жадные и скользящие по телу; она привстала, и волосы цвета червонного золота обрушились на Юрку густым водопадом, струящаяся щелковистая масса отгородила от всего мира его лицо - остались лишь ее улыбка и мерцающие глаза...
