что уже перешла черту, но уже не может остановиться. Горло сжимается и на мгновение кажется, что ее вот-вот вырвет на безупречный бежевый керамогранит.
– Вы сговорились против меня!
– Вовсе нет.
Он так спокоен. Это бесит. Джейк протягивает руку, чтобы коснуться ее рукава.
– Извини, – говорит он. – Я не хочу, чтобы ты думала, будто мы сговорились. Это ужасно. Мы будем более внимательны.
– Перестань говорить «мы». Вы не мои родители.
Он смеется.
– Это точно не мы.
Глаза снова добрые, в уголках морщинки.
– Пока ты в порядке и у тебя есть все необходимое… – продолжает Джейк. – Мне трудно понять, каково это – быть беременной. Я просто безнадежный парень, если уж на то пошло.
Настала ее очередь смеяться.
– Нет. Ты отличный парень.
– Не уверен.
Кухонный свет становится ярче. В дальнем конце сада виднеется муниципальное жилье. Там находится темная башня, а внутри нее лестница, ведущая в квартиры. Единственные окна – это маленькие пластиковые окошки, открывающиеся всего на несколько сантиметров, причем наклонно и под углом, поэтому башня имеет тревожный вид КПП. Иногда Мариса представляет себе мужчин, просунувших автоматы в эти небольшие бойницы и целящихся в сторону их дома.
Она дрожит.
– Холодно? – спрашивает Джейк.
Она качает головой.
– Можно тебя обнять? – просит Мариса.
Его глаза расширяются, а на щеках появляется румянец. «Так я еще могу смутить его», – думает Мариса и радуется, что по-прежнему обладает этой силой. Он такой англичанин, такой честный и порядочный. Она просит его раздеться догола и потащить ее к кухонному столу, разве нет? Проходит еще пара секунд. Он делает театральную паузу, переваривая просьбу. Это их личная шутка, которую они оба понимают, как и все другие пары.
– Разумеется, – соглашается он.
Она прижимается к груди Джейка, вдыхает его запах, а он соединяет руки у нее за спиной и притягивает к себе. Мариса идеально вписывается в его контур – подбородок Джейка находится как раз на уровне ее головы, словно их размеры специально подогнаны друг для друга.
– Все будет хорошо, – бормочет Джейк, и она верит ему, обнимая в ответ. Прижимается еще сильнее, как вдруг слышит чей-то кашель.
Джейк отстраняется. Прядь ее волос запуталась за пуговицу на его рубашке, и она визжит, когда он дергается. Нужно мгновение, чтобы осознать происходящее.
– Извините, – раздается голос за левым плечом Марисы. Это Кейт. Ну конечно. Кейт. Всегда тут.
– Мариса была просто… – мямлит Джейк. – Она была немного расстроена, поэтому я… – Он нервно откидывает волосы назад. – Мы обнимались. – Он сглатывает, на его горле дергается бугорок адамова яблока.
– Я вижу, – подтверждает Кейт.
Мариса хихикает, но ничего не может с собой поделать. Джейк излишне взволнован.
– Он действительно не любит публичные проявления любви, да?
Мариса адресует вопрос Кейт, великодушно вступая в беседу с квартиранткой. А потом спрашивает:
– На ужин будет вьетнамская кухня, хочешь присоединиться?
– Хорошо, – отвечает соседка без особого энтузиазма.
Мариса подмигивает Джейку и выходит из комнаты. Он смотрит в сторону, сдерживая подступающую улыбку. Она чувствует себя непослушной школьницей, попавшей в ловушку строгого учителя. Марисе интересно, долго ли Кейт стояла там, прежде чем они услышали ее кашель.
* * *
Скрининг на двенадцатой неделе. Они едут в больницу, и там оператор УЗИ тычет в нее прибором, а на экране появляется пиксельное черно-белое изображение. Контуры имеют размытые формы полукружий, и у Марисы от вида этой картинки голова идет кругом. А там, в центре монохромного экрана, какое-то инопланетное созвездие. Белые точки пульсируют и мерцают, а плод сжимается подобно амебе.
– Вот сердцебиение, – сообщают им.
Изображение буквально гипнотизирует Джейка. Мариса ничего не чувствует, и это ее пугает. Она хочет испытывать те же эмоции, что и Джейк, но зернистые точки на экране кажутся такими далекими. Это совсем не похоже на живого, дышащего и кричащего ребенка, это кажется настолько далеким от того, что должно происходить внутри утробы. Она беременна, но не чувствует этого. Будто невидимый пузырь отделяет ее от остального, реального мира.
Врач-сонографист говорит: «позитивный настрой – многое значит». А Джейк, словно все еще находится в состоянии шока, отвечает: «Ладно, окей».
– Ты молодец, – хвалит он, нежно глядя на Марису.
Снова эта покровительственная интонация. Она через силу улыбается, а он, кажется, даже не замечает. Мариса видит, как мысль об отцовстве заполняет все доступное пространство в его голове. Для нее там не осталось места. Мариса стала сосудом. Худший страх: после рождения ребенка она станет расходным материалом.
«Так, притворись, что все будет хорошо», – приказывает себе Мариса. Она хочет поговорить с Джейком, но они оба сидят в тишине, кажущейся непреодолимой пропастью. Мариса настраивала себя на позитивное мышление, поэтому признание любой неопределенности станет признанием поражения.
Они возвращаются домой. Мариса говорит Джейку, что устала и сразу же ложится спать, быстро, даже не раздеваясь, прыгает под одеяло. Он спрашивает, нужно ли ей что-нибудь, а Мариса отрицательно качает головой. Слышит его радостное насвистывание за дверью и скрип пола гостиной под тяжестью шагов. Эти звуки успокаивают ее, а усталость продолжает сгущаться, словно она проваливается в прохладное темное озеро. Мариса засыпает.
Нужно успеть на самолет. Она не успела упаковать все вещи, и не может найти время, чтобы распихать все по чемоданам и успеть на рейс. Пропускает один рейс за другим, чувствуя облегчение после каждого пропущенного самолета, а затем понимает, что ей все равно придется сесть на поздний рейс. Время неумолимо летит вперед, а количество вещей продолжает увеличиваться, и она не может взять с собой все, поэтому приходится выбирать только самые ценные вещи, а остальные просто бросить.
Почти готово, но Мариса вдруг замечает пару розовых вязаных пинеток под углом тяжелого ковра. Она поднимает их и подносит к свету, а затем с трудом понимает, что это вещи сестры, и роняет их, а потом застегивает чемодан, на который приходится давить сверху, чтобы застегнуть молнию. Мариса наконец-то попадает на самолет и щелкает ремнем безопасности, но тут накатывает волна страха: пинетки ведь принадлежат не сестре, а ее собственному ребенку, забытому дома во время спешного сбора вещей.
Мариса резко просыпается и делает глубокий вдох. Мокрая футболка липнет к пояснице.
– Я не сплю, я не сплю, – повторяет она вслух.
Убирает волосы со лба и трет глаза, смахивая комки потекшей туши. На улице темно. Она не задернула шторы, поэтому свет уличного фонаря отбрасывает на постель узкие полоски света. Мариса лежит без одеяла и дрожит от холода.
Она достает из гардероба кардиган – один из тех объемных, мешковатых, с большими карманами – и надевает. От сна никакого
