Муж побледнел и посмотрел на профессора.
— Без комментариев, — вздохнул тот. — Что тут скажешь?..
Сказать было нечего.
Пятая была высокой породистой блондинкой. Шестая — маленькой изящной брюнеткой.
— А моей жене не поздно вынашивать ребенка? Как это скажется на ее здоровье? — озаботился муж, не сводя глаз с мулатки.
— Талия — пятьдесят восемь, бедра — сто шесть, грудь — сто пятнадцать, — описал темнокожую длинноволосую красавицу профессор и тоже достал платок, чтобы промокнуться.
— Зачем мне ее грудь, ей же не кормить… — прошептал муж.
— Не скажите. Грудь в этом деле…
— Мужики, что тут обсуждать? — решил внести ясность Лотаров. — Мулатка вне конкуренции, это факт А нельзя ее использовать как возбуждающую силу, а оплодотворить блондинку?
— Вы здесь вообще ни при чем, — строго заметил профессор. — Почему блондинку?
— Ну, я подумал, что жена — светленькая…
— А муж — брюнет! — профессор явно сердился.
— Мне нужно поговорить с женой, я так не могу, в конце концов, это фарс какой-то! Она все это придумала, пусть сама и выбирает! — будущий отец совсем отчаялся наблюдать за перемещениями ног полуодетой мулатки.
— Ваша жена видела всех доноров, — успокоил его профессор.
— И мулатку?.. — шепотом спросил муж.
— И мулатку, конечно. Она сказала, что восхитительный ребенок может получиться… Сейчас вспомню… Да! Восхитительная по красоте девочка будет, если от мулатки. И крупный сильный мальчик от донора номер два. Вон от той, с широким тазом. От нее только мальчики рождаются.
— Я хочу красивую девочку! — не выдержал муж. Лотарову ужасно хотелось послушать, что скажет жена своему мужу, достигшему состояния полной эрекции даже после осмотра через стекло. Как он будет объяснять, что это самое состояние на него накатило из-за мулатки? Но послушать не удалось, хотя удалось подсмотреть через две стеклянные двери, как нервная женщина сначала показала мужу большой палец, а потом бросилась ему на шею. — Что это она ему сунула? — спросил следователь у стоящей рядом Пенелопы.
— Фотоаппарат.
— Правильно… Потом подработают снимок под старину и будут всем показывать, как прабабушку. Инте ресная у вас работа, Пенелопа Львовна…
— Обычная работа. Сегодня, кстати, на редкость приятная. Жена довольна, муж — вообще в бессознательном угаре.
— А в чем здесь фокус?
— Ну какой фокус? Дело простое. Оплодотворит муж мулатку, потом пересадят, как ее?..
— Морулу.
— Пересадят морулу жене, она выносит ребенка, привыкнет к нему, а к родам уже и не вспомнит, что и как. Богатые люди в состоянии заплатить за любые прихоти, даже за рождение мулаточки.
— Бросьте. Ваш оплодотворитель пьян. А если он когда-нибудь придет в “Тайхо” и увидит там выбранного им сегодня донора? — тихо поинтересовался Лотаров, покосившись вокруг.
— Куда он придет? — тоже понизила голос Пенелопа, оглядываясь.
— В дом удовольствий для состоятельных мужчин. “Тайхо” называется. Сто шесть — пятьдесят восемь — сто пятнадцать. Темнокожие девочки с такими формами только там встречаются. У нас в управлении, кстати, есть фотографии некоторых криминальных красоток из “Тайхо”.
— Сейчас же прекратите фантазировать, — Пенелопа подхватила Лотарова под руку и поволокла его к выходу.
— А где же я тогда видел это лицо? Не в картотеке доноров, конечно!
Подождите, а профессор?.. Сколько он с этого имеет?
— Профессор самый настоящий, клиника — настоящая! — от злости Пенелопа побледнела.
Лотаров разглядел вблизи ее лицо и едва удержался, чтобы не взять его в ладони. Вместо этого он засопел и доверительно попросил:
— А нельзя мне тогда рассмотреть получше эвенку? Она согласится раздеться через стекло?
— Идиот!.. — прошипела Пенелопа, хлопая дверью.
* * *
Рассматривая жующую Риту Мазарину, я завидую ее аппетиту, ее жизненному оптимизму, ее глупости и беспечности и даже ее хвостику! Она поглощает пищу так как будто не ела два дня. Она обсасывает выпачканные едой пальцы и высовывает язык, чтобы подхватить заблудившуюся в уголке рта крошку.
— Выпей еще чашечку кофе, — злорадно предлагаю я, сглатывая тошноту.
— Нет. Уже три выпила. Больше не могу. А ты почему не ешь?
— Грустно.
— Поешь, станет веселей!
Смотрю в веселое, довольное жизнью лицо. Всегда завидовала людям, способным преодолевать любой жизненный кризис или депрессию простым обжорством.
Удовлетворенно погладив себя по животу, Рита осматривается в поисках интересного. В окне сумрачный ноябрьский день. Ветер на улице такой сильный, что содрогает плохо закрепленные листы железа на крыше, и они грохочут заблудившимся из фильмов ужасов громом. Охранник с ружьем, топчущийся в саду, укутан, как герой-полярник. И лицо Риты постепенно меняет выражение.
— Что делать будем? Может, в “Монополию”? — предлагает она, оглядывая стол.
— Грустно.
— А давай я тебе покажу, как сплести из бисера “фенечку”.
— Грустно!
— Ну вот, заладила! Пошли тогда пошатаемся по дому. Мы еще не лазили в подвал и на чердак.
— Пошли, — с максимально возможным равнодушием вздыхаю я.
— А давай выпустим голубка! — К Рите возвращается веселость. — Пусть полетает по дому!
— Нет. Пусть привыкнет к нам сначала, научится узнавать, садиться на плечо. Потом выпустим.
— Тогда я его покормлю!
— Рита, угомонись. Я уже говорила, что голубь должен есть два раза в день и только свой корм!
— Что, и вот такой маленький кусочек колбаски нельзя? — она переходит на жалобное сюсюканье.
— Нельзя! Откуда у тебя столько ключей?
— Муж оставил, — Рита обнаружила в голосе грустную нежность. — Владей, говорит, всем моим имуществом, если что…
— Если — что?..
— Ну, не знаю. Ты не маленькая, сама должна понимать. Видела моих братьев?
Всмотревшись в ее лицо, я замечаю, что перспектива кровавых разборок совершенно ее не пугает. Привыкла сестричка к причудам братишек…
— Никогда не замечала, чтобы Гадамер таскал с собой два килограмма ключей.
— Да, тяжелая связка… Я думаю, что вот эти ключи от дома он держал где-то здесь. А эти, с брелоком, этот от квартиры, этот от машины, хотя — смешно, машины нет, зачем мне ключ!
Не дождавшись моего веселья по поводу ключа от отсутствующей машины, Рита продолжила экскурсию:
— Этот от письменного стола. У вас же есть письменный стол в московской квартире?
— Три письменных стола, — мрачно замечаю я.
— Вот видишь!.. Этот — от почтового ящика, этот — не знаю, от чего… А вот этот — от сейфа в банке.
Я зеваю. Рита, сжав московские ключи в руке, некоторое время мечтательно пытается вызвать ощущение в своей ладони тепло прикосновения черт знает где болтающегося мужа. Я терпеливо жду, когда ей это надоест. Ну вот, очнулась.
— А эти большие — от дома. Вот этот — от входной двери, этот — от подвала, надо будет все замки закрыть при отъезде… Этот — не помню… А! От гостиной. А вот этот смешной — от бани. А этот… Наконец-то!
— Я не заметила этот ключик, — озаботилась Рита разглядывая мою подсадку. — Наверное, Гадамер перепутал. Такой маленький ключик, что он может закрывать в этом доме?
Сосредоточенно сопя, Рита пытается снять ключ от потайной комнаты и перевесить его на московскую связку.
— Например, сундук прабабушки, — лениво замечаю я.
Пальцы Риты замирают.
— А здесь в доме есть сундук?
— Пойдем поищем. На втором этаже в мансарде свалка старой мебели. Там может быть много сундуков.
— Я только свитер надену!
— А Гадамер не говорил тебе, чтобы ты не трогала этот ключ? — невинно интересуюсь я на лестнице.
— Нет, не говорил!
Пошарив в комнате-свалке, мы обнаружили много интересного: плюшевого мишку с болтающейся на ниточке пуговицей носа, кувшин в виде петуха с отколотым клювом, полуистлевшую кожаную перчатку и связку писем в замшевой сумочке. Рита сразу занялась было этими письмами, сладострастно предвкушая трагическую любовную историю, тогда я, поежившись, предложила забрать письма вниз и почитать вечером в тепле, под красное полусухое, при свете огня из камина.
— Класс! — одобрила она и осмотрелась напоследок. — Ни одного сундука!
— Точно.
— А что там? — Рита постучала костяшками пальцев по стене. Стена звонко отозвалась спрятанной за ней пустотой.
— Не знаю, — изобразила я полное равнодушие. Но показного зевка не получилось. Получилось судорожное разевание рта.
Рита вышла в коридор и, конечно, увидела, что других дверей там нет.
Вернулась в комнату-свалку, постучала по стене, прислушалась, опять пошла в коридор. С каждым простукиванием фанерных стен ее азарт рос, вот она меряет растопыренными пальцами расстояние от стены открытой комнаты до стены мансарды, вот она уже стоит на коленках, засовывает пальцы в щель у пола и трясет фанерный щит с таким неистовством, что я начинаю опасаться за него.
