бы говорил: «Я вижу тебя, человек. И оцениваю тебя по рубашке». Марк – человек умный, но, как мне показалось за время, проведенное с ним, еще и излишне самонадеянный.
– Но я выгляжу как обеспеченный человек и не более того. Хотя ваши догадки отчасти верны, офицер, я действительно родился и прожил большую часть жизни в большом городе. В Догму перебрался лет десять назад.
– Почему? Ради чего или кого вы променяли цивилизацию на Догму?
– Я уловил ваш юмор, офицер, – улыбнулся наконец Нил. – Вы правы, Догма не похожа на тот мир, где люди ездят на крутых машинах и метро, над небом которого взлетают самолеты, где расплачиваются пластиковыми картами или прислоняя мобильный телефон к терминалу. Она совсем другая… Догма больше похожа Сайлент-Хилл, если вы смотрели фильм с одноименным названием. Она мрачная, она холодная, она самобытная. В ней присутствует своя уникальная атмосфера. Это не то место, куда едут, чтобы отдохнуть. Сюда приезжают, чтобы жить.
– Либо – умирать? – добавил Марк.
– Можно и так сказать. Если смотреть вашими глазами, офицер. Или наоборот – отсюда уезжают, чтобы никогда не возвращаться в эти края вновь… Мне здесь нравится. Просто в какой-то момент я устал от городского шума и суеты. От выхлопных газов, недовольного крика соседей, от кассиров, работников банков, друзей и бывшей жены. От дохлых воняющих собак у обочины. От запаха дешевых духов и табачного дыма. От тотального безразличия со всех сторон. В большом городе я муравей, я пустое место. Меня никто не знает! Здесь же я – великий человек, писатель. Свой в конце концов… В этом единственном месте на всем белом свете я наконец обрел славу и признание.
– Десять лет назад вы ухаживали за Маргарет Бош?
– Тогда еще не Бош… И я за ней не ухаживал, она сама приходила ко мне и просила, чтобы я что-нибудь ей прочитал. А потом темной ночью, под треск догорающих дров в камине, когда мы с ней читали друг друга, кожей к коже, тогда она признавалась, что мечтает, чтобы я написал для нее. Чтобы вдохновился ею, как музой, и родил миру новый шедевр.
– Ну и как, удалось вам родить шедевр от Маргарет, тогда еще не Бош?
– Нет, лейтенант, – с заметной снисходительностью сказал писатель, прекрасно уловив его насмешку. – Я не вдохновляюсь женщинами, как бы печально это ни звучало.
– Вдохновляетесь мужчинами?
Писатель сделал вид, что Марка вообще нет в комнате, и обратился скорее в пустоту, чем к кому-то из нас:
– Меня вдохновляют мои герои или та задумка, которая изначально показалась интересной. Женщина не может вдохновить на книгу, это абсурд! Хотя… нет, не абсурд, если писать книгу об одной женщине. Но я такие романы не создаю. Бульварное чтиво о любви, страданиях и разлуке мне неинтересно. Знаете, я всегда передаю через свои книги, что мед горький, что соль сладка и что смерть есть жизнь. А если бы было иначе, возможно, меня никто бы не читал. Но опустим лирику, господа. Мой круг собеседников, умеющих находить соль в сахаре сегодня, увы, пуст. Придется на какое-то время снизойти до того, чтобы искать истину, обсуждая стакан – пуст ли он наполовину или же наполовину полон. Продолжайте, офицеры, я весь внимание.
– Мы с сержантом люди простые, – вздохнул Марк, – вряд ли сможем поддержать разговор о высоких материях.
– Это я уже понял.
– Что ж, писать книги дано не каждому, но и искать конченых отморозков, согласитесь, тоже не каждому дано.
– Конечно, офицер. Без сарказма говорю, что вижу, как горек ваш хлеб, – произнес Бертон с таким серьезным видом, что я еле сдержал смех.
Не знаю, как с местным Поддубным, но в интеллектуальной битве с писателем Марк проиграл еще до начала поединка.
– Не нужно трогать мой хлеб, Нил, и я не стану трогать ваш. Расскажите лучше, что вы думаете об аллигаторе, который взялся из ниоткуда.
– Почему же из ниоткуда? У меня есть догадка, что очень даже из «откуда» приехала к нам эта прекрасная рептилия.
– Неужели хотите сказать, что это ваших рук дело? – Марк допил бренди и поставил стакан на стол.
– Нет, такого я сказать не хочу, лейтенант. Не стоит выдавать желаемое за действительное. Я могу лишь поделиться одной маленькой догадкой, которую до этого момента ни с кем не обсуждал. Почему? Потому что не был в ней уверен. Да и сейчас не до конца…
– Поделитесь, буду признателен. Кстати, можно закурить? – Марк машинально коснулся пачки сигарет в кармане. Доставать или не доставать?
– Нет, офицер. Здесь не курят то, что курите вы.
– Вот как… А что, по вашему, я курю, Нил?
– Обычные сигареты какой-то марки. С фильтром и отвратительным дымом. Для меня все сигареты воняют одинаково, будь они самыми дорогими или самыми дешевыми. Я предпочитаю сигары.
И наступила пауза. Марк выжидательно молчал (очевидно, размышляя, угостит хозяин дома приличной сигарой утомленного жизнью и расследованиями лейтенанта или нет). Писатель просто молчал. А я мечтал, чтобы кто-нибудь поскорее сказал хоть слово и эта пауза закончилась.
– Мы отклонились от темы, – наконец как ни в чем не бывало произнес Бертон, тем самым демонстрируя, что у всякой щедрости есть свои границы. – Я хотел рассказать вам о своей догадке, офицеры.
– Мы вас слушаем, – сказал Марк. На его лице было написано страдание по хорошей порции никотина. По-моему, он слегка переигрывал.
– Несколько лет назад, еще до этого происшествия с крокодилом, я одно время посещал местное кафе, может быть, знаете, оно в центре находится. Собственно, оно у нас единственное. Там каждое утро завтракает шеф полиции, и там же работает Сара, та самая официантка, которой прокусили ногу. Милая девочка, но еще совсем ребенок… Так вот, я сидел там чуть ли не каждый день. Мне не хватало обычного человеческого общения, и за чашечкой кофе с виски я частенько разговаривал с людьми. Со многими людьми – всех и не упомнишь. Но я ясно помню, что однажды завел разговор о том, как было бы неплохо купить домашнего аллигатора. Обыкновенного нильского крокодила – в интернете подобных предложений пруд пруди, лишь бы деньги были. Обмолвился, что хочу завести это чудо природы у себя дома, держать его в аквариуме, кормить и в конечном итоге вырастить до добротных размеров, чтоб аж к стеклу подойти было страшно! Но понятно, что идея дальше языка у меня не ушла. Задумок-то всяких в голове миллион, а воплощаю я в жизнь дай бог полпроцента. Так было и с крокодилом – обыкновенная пустая трепотня… Однако я
