– Во Франции, видимо, – равнодушно отвечала Таня.
– Вот и я про то, а если бы ты действовала, как я велела, был бы он у нас вот где. – И она показала подруге сжатый кулачок. – Слушай, какая-то ты кислая. Ты чего, расстроилась? Да ладно, не переживай. Найдем тебе какого-нибудь нормального скромного парня.
– Слушай, Ален, моя мама домой вернулась. Мозг выносит не по-детски. Может, я начну уже работать? Находиться рядом с ней невозможно. – Ее тошнило оттого, что все товарки непременно хотят найти ей нормального парня, но уж лучше так, чем выслушивать необоснованные материнские претензии.
– Конечно, выходи. Только отпуск-то тебе уже оплатили.
– Ну, я потом за эти дни какие-нибудь отгулы возьму. Ален, а можно на почаще, чем два через два работать устроиться?
– Чего совсем там, да?! – сделала подружка сочувствующее лицо.
– Совсем. Ну по крайней мере сегодня. Я ж днем прилетела, и вот уже у тебя. Да и деньги нужны.
– Ну, может, наладится еще. А ты справишься? Надо спросить у хозяйки. Вернулась она! Ты бы видела!!! Губищи в полморды. Представляешь, сколько она на это денег угрохала. А ты-то куда деньги дела?! – вдруг осознала она последнюю Танину фразу. – Шубу-то не привезла.
– Да, потратила в ресторанах и на дискотеке.
– На француза? Понятно. За него платила. – Алена покачала головой и поджала губы. – Ну ты и дура! Знаешь, вот и хорошо, сразу стало понятно, что это за крендель. И в задницу его. Не переживай. Давай хозяйке позвоним.
Все сложилось как нельзя лучше. Неожиданно оказалось, что Вера Ивановна решила искать замену продавцу на вторую смену.
– Вовремя вы, девочки, позвонили. А Таня справится? Каждый день-то работать нелегко.
– Ну по крайней мере попробует.
– Ну и хорошо, на первое время, считай, договорились.
Таня шла в кафе, скрестив пальцы. Боялась. С другой стороны, прошло всего пару часов. Макс мог и не открыть почту за это время. Лучше было бы проверить завтра. Но если она так быстро разобралась с работой, может, и тут повезет? В почте висело только одно письмо, и оно было от Макса. Она вглядывалась во французские слова, какие же они красивые! Она ничего не поняла из письма, кроме одного. Оно было хорошее. Одно только количество восклицательных знаков и улыбающихся смайликов говорило об этом. Таня взяла себя в руки и подошла к сотруднику, попросила распечатать послание. Нежно сложила листок, предвкушая, как вечером сядет со словарем и станет его переводить. Конечно, она могла скопировать его в переводчик и сразу понять, о чем речь, но ей хотелось сидеть и переводить каждое слово самой. Сегодня явно ее день. Несмотря на то, что он так ужасно начался. Но это был знак, Таня не сомневалась. Знак того, что пора начинать другую жизнь. Появление матери и ее агрессивный настрой Таня решила расценивать как волшебный пинок. И пока все складывается так, как нужно. Значит, все, что она придумала – правильно. Надо только действовать и не сдаваться. Таня набрала в поисковике «курсы по французскому языку» и нашла самые удобные, они находились на пути от работы к дому. Посмотрела расписание. Магазин закрывается в восемь. Курсы начинаются в восемь тридцать. Один в один, чтобы успеть. Три раза в неделю.
Затем по такому же принципу она нашла фитнес-клуб. Только теперь все было наоборот. Магазин открывается в десять. Занятия в клубе начинаются в восемь. Если ходить на час, то она как раз успевает попасть на работу без опоздания. Потом Таня поехала и слила почти все оставшиеся у нее деньги, оплатив новые курсы и фитнес. «Придется затянуть поясок, расплачиваясь по кредитке, но теперь у нее есть дополнительная работа, так что голод не грозит», – с оптимизмом стараясь смотреть в будущее, размышляла она. Осталось купить новые кроссовки и какой-нибудь симпатичный тренировочный костюмчик, и как-то надо приноровиться решать денежные вопросы с матерью. Кроссовки и костюм, а также французский словарь она купила, а вот с мамой предстояло еще разобраться. Ну, по крайней мере, видеться с ней она будет по минимуму. При таком графике дома останется только спать.
Выйдя из метро, Таня съела хот-дог. За день она сильно проголодалась, но ужинать дома, а соответственно разрушать свое жизнеутверждающее настроение общением с мамой, совсем не хотелось. Хотелось спрятаться, достать письмо и словарь.
– Явилась! Наконец-то! Где была?
– На работе.
– Ешь иди. Я заждалась.
– Мам, я не хочу. – Из кухни тянуло подогретыми окорочками.
– Что значит не хочу?! А кому я готовила?
– Мам! Я очень устала. – Таня взяла сумку и пошла с ней в ванную. Закрыла дверь, пустила воду и устроилась на полу.
– Что значит устала? Ты надолго? – стучала мать в дверь. Валеры под рукой нет, а донимать кого-нибудь надо.
– На час. Буду лежать в ванне.
Через десять минут, когда Тане удалось более-менее художественно перевести первое предложение, следующее за: «Здравствуй, Таня», написанное латиницей: «Очень рад, что получил твое письмо». – Снова раздался стук в дверь.
– Таня! Открой дверь, мне надо взять полотенце!
– Возьми в шкафу.
– Мне нужно то, что висит в ванной.
– Подожди, пожалуйста.
– И сколько мне ждать?
Таня промолчала.
Стук в дверь повторился.
– Видно, придется переводить письмо завтра на работе, – сказала Таня сама себе. Ужасно хотелось ответить на него уже утром, но, видимо, не успеет. Таня сложила все в сумку и, резко открыв дверь, огрела ею приложившуюся к ней ухом мать.
– Извини! – Таня прошла в комнату и стала надевать пижаму.
– Я с тобой разговариваю или с кем?! – Матери явно нужно было на ком-то оторваться.
– Мам, я устала, спать хочу, – сказала Таня и подумала: «Ну почему, почему мама не может просто подойти и меня обнять».
– Неблагодарная! – кинула мать и, демонстративно швырнув полотенце на пол, удалилась. Таня поставила будильник и выключила свет.
Через пять минут свет загорелся вновь.
– Мать целыми днями по дому хлопочет, надрывается, чтобы только этой засранке хорошо было, а она морду воротит да по заграницам шляется. Даже подарка матери никакого не привезла!
– Мама! Ну какими целыми днями? – Таня села на кровати. – И подарок я привезла. И тебе, и Валере.
– Валере! Валере! – Мать трагически заломила руки. – Все! Нету Валеры! Променял меня на богачку. – Она села на диван и спросила: – А какой подарок? – И заплакала.
Тане стало катастрофически жалко ее.
– Мамочка! Ну ты чего? Не плачь. – Она присела к ней, обняла ее и подумала: «Надо самой было так сразу и сделать». – Да ну его, этого Валеру. Мы другого найдем. Чтобы был богатый.
Мама сначала улыбнулась, потом утерла слезы, засмеявшись, посмотрела на дочь и поправила ей волосы на лбу.
– Может, поешь курочки-то, голодная поди?
– Завтра, мам. Утром. Хорошо? Подожди, сейчас подарок достану. – Она вынула из сумки летнюю шаль в больших цветах. – На, мамуль.
– Ой, красота. – Мама накинула подарок на плечи и стала трясти кистями перед зеркалом. – А я еще ничего! Правда, Танюш?
– Так и есть. – Шаль ей действительно шла.
– А Валерке чего привезла?
– Да чашку сувенирную.
– Сами из нее попьем.
– Мамуль, давай спать. А утром по курочке.
– Тебе во сколько вставать-то?
– Рано. Я теперь какое-то время каждый день работать буду. Хочу кредит побыстрей отдать.
– Ой, ну ладно, доченька, ладно. Не буду мешать. – Она обняла Таню и поцеловала в макушку. – А расскажешь, как там, за границей-то этой?
– Конечно.
– Ну ладно. Завтра рано вставать тебе. А я пойду на кухне приберусь. Не буду мешать. – Она поцеловала дочь и выключила свет. Было видно, что ей совсем не хотелось уходить.
Таня засыпала и улыбалась. Все-таки сегодня определенно ее день.
На луне
Франция, городок Ситэ, начало 1990-х
Когда дед умер вскоре после того случая, как отец привез его из участка, мать окончательно впала в безумие. Она целыми днями могла сидеть на чердаке, перебирая старые вещи, разговаривая с запылившимися стульями и книгами и совсем ничего не говорила о смерти отца. На похоронах, в отличие от Мари, Адель даже не плакала. А когда вернулись домой, села на стул у окна и стала смотреть вдаль отсутствующим взглядом. Отец сразу спустился вниз, открыл магазин и принялся за свои туши и колбасы, все протекало столь буднично, как будто и не умер ее любимый дед. Мари, услышав, как отец беспечным тоном разговаривает с зашедшим покупателем, не выдержала и бросилась к матери, стала трясти ее за плечи:
– Ну что, что ты сидишь, как истукан?! Дедушка же умер! – рыдала она. Мать уставилась на нее пустыми глазами:
– Он не умер. Его убили.
Мари оттолкнула ее:
– Что ты такое говоришь?! – Но Адель уже отвернулась и продолжала смотреть в окно. – Откуда ты знаешь? – Девочка понимала, что мать несет полный бред, но ей хотелось говорить о деде, хотя бы и в таком ракурсе. Однако Адель молчала. Мари повернула ее голову к себе. Она еще помнила мать красивой, помнила ее фиалковые глаза, ставшие теперь совсем бесцветными от слез и бессонницы. Белая фарфоровая кожа потускнела, и на лбу появились несколько глубоких морщин. А под глазами, как две половинки синей сливы, залегли синяки. Губы теперь все время были скорбно опущены вниз и стали узкими и морщинистыми, а по сторонам их, будто скобки, обозначились две глубокие складки. «Она всегда была такой, или это отец сделал ее несчастной?» – подумала Мари.
