Строцци придвигал к себе деньги. Глаза его светились адским светом, лицо пылало от жадности и удовольствия.
Я снова сделал ставку – и снова проиграл.
Я и в самом деле сильно рисковал – за какой-то час я спустил практически все свои сбережения.
– Ну что ж, – промолвил Строцци, глядя на груду золота перед собою. – Пожалуй, теперь и правда лучше прекратить игру.
– Ну уж нет! – возразил я. – Я хочу отыграться, и вы, как порядочный человек, не можете мне отказать.
Я пересчитал свои деньги и поставил на кон все, что оставалось. Руки мои слегка дрожали, хотя я и пытался не показывать свое волнение: ведь сейчас на кону стояли мои последние деньги.
На лице Строцци отразилось колебание: ему не хотелось рисковать, но в то же время жадность не давала остановиться.
Мы сыграли – и на этот раз я выиграл.
Строцци проводил взглядом утраченные монеты. Руки его тряслись, губы шептали проклятия.
– Ну что, остановимся на этом? – предложил я, зная, что он заглотил крючок и никуда не денется.
– Да… нет… сыграем еще раз, самый последний!
Мы сыграли – и я отыграл половину своего прежнего проигрыша.
– Еще, еще раз! – требовал Строцци – и проигрывал раз за разом. Груда золота постепенно перекочевала на мою сторону стола.
– Хватит, Строцци, – обратился к нему падуанец, – что поделаешь, видишь же, что удача от тебя отвернулась! Прекрати игру, пойдем выпьем, я знаю одно отличное местечко!
– Нет, я должен сыграть еще раз, самый последний…
Мы сыграли – и я опять проиграл, правда, не так много, как прежде.
– Смотри-ка, удача снова вернулась к тебе! – проговорил падуанец.
– Да, да, и этим надо воспользоваться! – воскликнул Строцци, придвигая к себе деньги. – Ставлю все!
Он поставил все свои деньги – и проиграл.
Лицо его сделалось ужасно, губы тряслись, голос дрожал, когда он обратился ко мне:
– Казанова, еще один раз… прошу вас, только один раз… как честный человек, вы должны дать мне отыграться… я дал вам такую возможность, когда вы были в проигрыше…
– Извольте, кавалер, – поклонился я, – я не против, только где же ваши деньги?
– У меня больше нет денег – но я прошу вас поверить мне в долг. Я завтра же верну вам все до сантима, если проиграю, но что-то подсказывает, что удача вернется ко мне!
– Нет, кавалер, воля ваша, но у меня железное правило: я никогда не играю в долг. Не то чтобы я вам не верил, но со мной был как-то неприятный случай. Несколько лет назад я играл в карты с неким французом, он проигрался, и я поверил ему в долг. Но на следующий день этот господин не смог раздобыть денег, не вынес позора и застрелился. После того случая я долго не спал. И до сих пор, случается, я вижу во сне того француза с огромной дырой в груди. Смею вас уверить, зрелище не для слабонервных. Так вот, любезный кавалер, с тех пор я никогда не играю в долг. Не то чтобы я не верил вам, но я не хочу послужить причиной еще одной смерти.
– Но вы должны дать мне отыграться! – взмолился Строцци – Как честный человек…
– Извольте, кавалер, я не против – но поставьте на кон что-нибудь стоящее.
– Вот… вот этот перстень… – забормотал он, снимая с пальца массивный перстень с рубином.
– Это? Вы хотите поставить на кон эту стекляшку? – проговорил я с негодованием. – Да она не стоит и сантима!
– Правда, Строцци, это жалкая подделка, – поддержал меня падуанец. – Поищи что-нибудь другое, получше.
– А еще лучше – откажитесь от мысли отыграться, и разойдемся по-хорошему! – я сделал вид, что собираюсь встать из-за стола. – Право, я уже устал…
– Нет-нет! – воскликнул Строцци. – Не уходите! У меня есть что поставить! Вот это…
Он запустил руку под камзол и стащил с шеи золотую цепочку с медальоном. Это был небольшой круглый медальон старого золота, на лицевой стороне которого было изображено человеческое лицо в обрамлении вьющихся волос. Что-то в этом лице было особенное, необыкновенное, оно притягивало мой взгляд, как магнит притягивает железные опилки.
– Это необыкновенный медальон! – лепетал Строцци, протягивая мне свое сокровище. – Ему более тысячи лет, и он обладает чудесным свойством…
– Что ж, пусть он пойдет за двадцать цехинов, – проговорил я и придвинул ему горстку монет.
Мы сыграли – и медальон перекочевал ко мне в карман.
На Строцци страшно было смотреть. И без того весьма некрасивый, от горя он стал просто безобразен. Лицо его покрывали красные пятна, глаза слезились, губы перекосила отвратительная гримаса.
– Дайте мне отыграться, Казанова! – лепетал он, хватая меня за руки – Еще один, самый последний раз!
– Все, Строцци, – брезгливо возразил я. – Я позволил вам сделать еще одну ставку, хотя это и против моих правил – но теперь игра закончена. Отправляйтесь домой, выспитесь и приведите себя в порядок. Приличный человек должен спокойнее относиться к проигрышу.
– Спокойнее? – переспросил он дрожащим голосом. – Вы не представляете, что значил для меня этот медальон! С этим медальоном я утратил саму свою жизнь…
– Не преувеличивайте, Строцци! – проговорил я сухо. – Вы и так довольно попользовались благосклонностью прекрасного пола. Незаслуженно долго, как мне кажется. Все хорошее когда-нибудь кончается…
– Вы не понимаете, Казанова! – выкрикнул он и выбежал из комнаты, держась за сердце.
– Ну вот, мы и провернули наше дельце, – сказал мне падуанец, когда мы остались одни. – Сказать честно, мне даже немного жаль этого мерзавца. Но поделом ему: такому уроду не стоит слишком заноситься.
– Вы правы, милорд, – согласился я, хотя у меня тоже был какой-то неприятный осадок от последней сцены.
– Нам осталась сущая мелочь: договориться, как мы будем пользоваться нашей общей собственностью.
– Вы говорите о медальоне? – переспросил я, хотя ответ был очевиден.
– О чем же еще!
Сердце мое внезапно забилось, как пойманная в силки птица. Мне отчего-то очень не хотелось ни с кем делить медальон. Впрочем, какое право имеет на него этот падуанец? Он не потратил ни копейки из своих денег, не рисковал за карточным столом – всего лишь уговорил несчастного Строцци принять участие в игре да раззадорил его одной-двумя своевременными репликами.
– Мне сейчас не хочется об этом говорить, – произнес я мрачно.
– Что ж, можете пока пользоваться им, – легко согласился падуанец, – а там, через неделю или через месяц…
– Через неделю или через месяц, – пробормотал я, думая, что за неделю или за месяц многое может произойти.
Неприметная темная машина свернула на набережную Фонтанки.
Насколько хватало глаз, вся дорога была забита стоящими машинами.
– Черт! – прошипел водитель и в сердцах ударил кулаком по рулю.
Теперь простоишь в пробке не меньше часа…
Он опустил боковое стекло, впустив в машину запахи и звуки большого города, и достал из кармана смартфон – узнать, какие прогнозы по пробкам в городе. В это время к его машине подошел тощий парень в куртке с опущенным на глаза капюшоном. В руке у него было ведро, из которого торчал валик для мытья окон.
– Мне ничего не нужно! – бросил водитель, но парень уже намылил лобовое стекло, так что из машины ничего не было видно.
– Я сказал – ничего… – но долговязый парень сунул руку в открытое окно. В этой руке оказался серебристый металлический баллончик, из него брызнула остро пахнущая жидкость… и незадачливый водитель провалился в гулкую темноту.
Неизвестно, сколько времени он находился без сознания, но пришел в себя от холодного прикосновения к лицу. Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним темноволосую привлекательную девушку в простом черном платье.
– Он очнулся, – проговорила она низким хрипловатым голосом и отступила в сторону.
Он поднял голову и огляделся, чтобы понять, где находится.
Находился он в просторном полутемном зале с низким сводчатым потолком. Сам он сидел в массивном кресле с резными подлокотниками. Справа от него стоял огромный бильярдный стол, слева – камин, в котором тускло тлело единственное полено.
По другую сторону от камина в таком же резном кресле сидел мужчина лет пятидесяти с длинными, удивительно белыми волосами и глазами прозрачными и холодными, как горный хрусталь.
– Он очнулся, господин! – повторила девушка, повернувшись к беловолосому.
