Полковник оглянулся.
Рафика на палубе уже не было.
– А зачем вам Мизимов? Можем и отдать, если ничего плохого ему не сделаете, – прокричал Лев Александрович.
Переговорщик вертел автоматом. Полковник видел, что ствол гуляет из стороны в сторону и уже не направлен точно на палубу а, скорее, в сторону рубки.
– А ничего мы ему плохого не сделаем. Поговорим и все. Вопрос один зададим. Он нам ответит. Всего делов-то!… – веселым голосом крикнул обнадеженный бандит.
Полковник взвел курок. Оглянулся на свою кампанию и тихо произнес:
– Как выстрелю, все на пол.
У Золотой Зои подергивалась щека. Рита стояла с остекленевшим взглядом, а по невозмутимому восточному лицу Тамары определить ее состояние было нельзя. Сергей Сергеевич внешне держался спокойно, но рука вцепилась в спинку стула так, что пальцы побелели от напряжения.
Лев Александрович шагнул к перилам, держа пистолет в опущенной вниз руке, и крикнул:
– Ладно, если так… Сейчас он поднимется. Подождите немного.
Человек с автоматом слегка расслабился. И еще больше сдвинул ствол автомата в сторону корабельного носа.
«Вот это – хорошо, – одобрил Полковник. – Это дает хотя бы пару секунд опережения до того, как бандит сможет прицельно стрелять в сторону стоящей на палубе группы.»
Полковник ухом уловил некоторое, почти незаметное изменение в работе судового двигателя. Значит, круглотелый человек уже докатился до капитана в рубке.
Лев Александрович прикинул расстояние до автоматчика. Собрался. Резко вынес из-за фальшборта руку с пистолетом и открыл огонь.
Первая пуля попала человеку с автоматом в грудь и слегка отбросила его назад. Вторая и третья попали ему в правое плечо. Он вскрикнул и выронил автомат. Тот ударился о край катера и с тихим всплеском ушел под воду.
Полковник перевел взгляд и выстрелил во владельца пистолета, направлявшего в его сторону черный зрачок ствола.
Он опрокинул его с двух выстрелов.
Затем ударил по владельцу помпового ружья.
Бандит начал заваливаться на бок, внутрь катера.
Полковник переместился вдоль фальшборта и, выглядывая из-за него, стал пуля за пулей посылать девятимиллиметровые, пробивающие сталь стечкинские пули, в тихо рокочущий на малом ходу японский подвесной мотор. Он вроде бы затих, но опять зарокотал.
Качественный движок никак не хотел сдаваться.
Полковник взял чуть ниже, под обрез воды. Мотор сбился с оборотов. Над его кожухом появился сначала пепельный, затем угольно-черный дымок. Двигатель рыкнул, словно раненный хищник, и замолчал.
Один из бандитов поднял помповое ружье. Полковник выстрелил в него последним сбереженным патроном и увидел, как тот опрокидывается на спину. Мимо уха как будто что-то по-птичьи свистнуло. Полковник пригнулся, и под защитой фальшборта перебежал в сторону.
Дизель яхты взревел.
Разворачиваясь, она начала наваливаться бортом на катер. Резко качнув его на волне, яхта отбросила катер от себя и, набирая скорость, пошла вперед на главный фарватер.
Полковник сел и прислонился спиной к фальшборту. Его соратники по путешествию распластались по палубе и по-змеиному, помогая себе всем телом, ползли к двери, ведущему, в нижний салон.
В паре метров от него двигались ноги Золотой Зои в тонких светлых чулках.
Яхта оставила позади себя потерявший способность двигаться глиссер, и, уверенно набирая ход, уходила в сторону города. Из болтающегося на волнах глиссера неслись крики и матерная ругань. Треснули несколько пистолетных выстрелов. В реве судового дизеля они показались совсем несерьезно-тихими.
Но это было уже не опасно.
В ста метрах против судовой стали «Макаров» был не страшен. А пробивающий рельсовую сталь послевоенный «АК-47», к счастью, лежал на Иртышском дне. Правда, в руках у бандитов еще оставалась гладкоствольная помповушка. Но, к счастью, она молчала. А через пару минут такого хода она будет уже и совсем не страшной.
«Ну, Мизимыч, как только ты расплачиваться будешь!…» – мысленно погрозил невидимому собеседнику Полковник.
– Лев Александрович, вы не ранены? – вдруг услышал он рядом. К нему ящерицей подползла Золотая Зоя. – У вас из головы кровь течет…
Полковник пощупал ухо, подергал его, помял. Вроде ничего. Посмотрел на руку. Пальцы были в крови. Видимо, просто сорвало кожу.
– Знаете, Зоя, вы должны меня перевязать, – сказал он и, как бы невзначай, положил ладонь на ее обнажившуюся ногу над верхним краем чулок.
Яхта, расталкивая носом тяжелую желтоватую воду, быстро неслась по фарватеру.
– Лева-а-а!… – услышал он плачущий голос.
Рита лежала у двери, ведущей в нижний салон с беспомощным видом. – Я, кажется, ногу подвернула. Сама спуститься не могу… Помоги мне…
Полковник с сожалением оторвался от ноги шеф-стюарда, и, уже не сгибаясь, направился к бессильно раскинувшейся Рите. Взяв ее на руки, он осторожно спустился по круто падающей лестнице в нижний салон. Сергей Сергеевич стоял у бара и наливал водку в бокал. Лев Александрович уложил Риту на кожаный диванчик и подошел к Белковскому.
– Возвращаю оружие, – протянул он ему пустой «Стечкин».
– Глупость все это большая! – сказал Сергей Сергеевич. – Мальчишество. Зря я вам оружие дал. Никуда бы они не полезли. Не посмели бы. Что они дураки, не понимают, чья это яхта? И, что за это с ними сделают? А вы всех нас под пули подставили! Это хорошо, что все благополучно кончилось. А могло бы и…
Белковский, не глядя на Полковника, спрятал пистолет в оперативную кобуру и полез наверх, на палубу.
19. Почему Наполеон не освободил русских крестьян?
Лев Александрович стоял посредине городского сквера.
Его зеленое губчатое тело пересекали извилистые пешеходные дорожки. Из-за поворотов неожиданно выныривали цветочные клумбы, яркие, как заспиртованный праздничный салют. В центре растительной вселенной сверкал на августовском солнце сонный фонтанчик.
Гуляющим здесь мамам с колясками и сбежавшим с лекций студентам педагогического университета казалось, что так было всегда. Однако, он-то знал, что стоит на площади плац-парадов старой Сибирской крепости.
Лев Александрович на два метра грунта возвышался над ее окаменевшей глиной, утоптанной тысячами солдатских сапог. И все-таки он чувствовал крепостной плац подошвами своих ног.
Отсюда за тридцать семь лет до Наполеоновского нашествия уходил сводный сибирский полк для того, что бы отбить занятый отрядами Пугачева город Курган.
«Почему Наполеон не освободил от крепостной зависимости русских крестьян, ведь тогда победа над Российской империей была бы ему обеспечена?» – спрашивал себя Лев Александрович.
Перейдя Неман, Наполеон оказался в крестьянской Вселенной, где совсем недавно, всего тридцать семь лет до того, бушевала беспощадная крестьянская война под водительством донского казака Емельяна Пугачева.
Число восставших превышало сто тысяч человек, то есть, почти равнялось всей императорской регулярной армии. В разгар восстания орудийный парк Пугачева в полтора раза превышал количество пушек, имеющихся у правительственных войск. В распоряжении Пугачева оказались почти все уральские орудийные и ружейные заводы. Крестьянская армия захватил десятки городов, в том числе, таких крупных, как Саратов, Самара и Красноуфимск. В повстанческой осаде находились Царицын, Оренбург, Уфа, Челябинск. Общая территория, которую контролировали восставшие, в два раза превосходила площадь Франции.
Не успевших убежать из своих сельских дворцов помещиков убивали. В дворянских усадьбах подмосковья царила паника. Сама императрица Екатерина не могла спать. У нее начали неостановимо дрожать руки. Над дворянской империей Романовых нависла реальная перспектива гибели.
На подавление восстания было брошено все, чем располагало государство. Были призваны на военную службу все запасные офицеры-дворяне. Их возглавили лучшие из имеющихся генералов, включая непобедимого Александра Суворова.
Восстание было подавлено. Пугачев казнен. Тысячи крестьян были повешены, запороты насмерть, сосланы в Нерчинскую каторгу. Российское крестьянство было усмирено, но его отношение к своему государству, конечно, после всего этого, отнюдь не стало лучше. В любой подходящий момент оно готово было снова броситься на ненавистную помещичью власть.
На идущие по русским дорогам бесконечные колонны наполеоновских корпусов смотрели памятливые глаза тех, чьи отцы и деды атаковали помещичью империю Романовых. А иногда и тех, кто сам участвовал в беспощадных боях с правительственными войсками.
По обеим сторона тех дорог в тысячах и тысячах деревень жили мужчины и женщины, у которых были казнены, замучены, сосланы в каторгу родственники или односельчане. Не было у них ни малейшей любви к этой империи-мачехе. Ненависть к ней стучала у них в груди.
Вот на такую горючую почву вступил император Франции, перейдя границу России.
