— Перенервничали, наверное?
— Не без этого.
Антон Эдуардович снова наполнил рюмки:
— Как вам мой коньяк?
— Изумительно, — не покривил душой собеседник.
— «Наполеон»!
— Да что вы? Не может быть! Я столько раз пробовал, но такого…
— Вы, голубчик, наверняка дерьмо пили. Польскую какую-нибудь подделку, или вообще… Даже там, за границей, настоящий «Наполеон» редко встретишь. А у нас? То-то!
Некоторое время Антон Эдуардович держал паузу. Потом все же поинтересовался:
— Что новенького на коммерческом поприще?
Собеседник насторожился:
— Да так, ничего серьезного… Спрос падает, предложение растет.
— Я не об этом. Ваши лично финансовые успехи меня, откровенно говоря, волнуют мало.
— Извините, — сглотнул слюну Ян Карлович. — Я просто сразу не сообразил.
— Ну что вы, голубчик, опять? Зачем? Я же сказал — расслабьтесь. Расслабьтесь! Мы же друзья.
— Да, друзья. — Толстяк собрался с мыслями:
— Значит, так… Прошло все удачно. Договор у Пиккельмана, а тот своего не упустит.
— Рогов сможет рассчитаться за товар?
— Вряд ли. Откуда у него деньги возьмутся? Покрышки эти сраные после постановления об автоимпорте и милицейских рейдов вообще никто не берет, даже даром.
— Вот и отлично. Отлично…
Антон Эдуардович запустил руку в ящик письменного стола и положил перед собеседником лист бумаги:
— Читайте!
По мере изучения машинописного текста лицо толстяка покрывалось мелкими бисеринками пота.
— Антон Эдуардович…
— Что скажете?
Посетитель помешкал, собрался с силами и робко залепетал:
— Но Антон Эдуардович… Мне кажется, по отношению к Виктору это не совсем… Это преступно, в конце концов! И подло… Он ведь…
— Демагогия, — пожал плечами хозяин кабинета. — Вот, выпейте еще. Полегчает! И учтите — это не повод для обсуждения.
Он ткнул пальцем в лист:
— Это инструкция, и её выполнять надо. Понятно?
Толстяк молчал, поэтому крепышу пришлось повторить:
— Понятно?
— Понятно…
«Послать бы гада куда подальше, — думалось тем временем Яну Карловичу. — Плевать, что там на таможне было! Лет-то сколько уже… Все! В архив списано. Время сейчас, слава Богу, не то».
— Время то же, — словно читая мысли человека напротив жестко произнес Антон Эдуардович. — Никто не забыт, ничто не забыто! Надеюсь, слышал такой девиз? И потом… Раньше надо было думать насчет дружеских чувств. Что, к примеру, скажет Рогов, если все узнает?
— Хорошо. Я понял.
«Знать бы, кто меня тогда, на парходе, продал… Удавил бы гада! За все бы отыгрался».
— Ну-ну, зачем же так? Успокойтесь, — нежно похлопал Яна Карловича по спинке собеседник.
— Воды, если можно…
— Конечно. — Хозяин кабинета наполнил и подал стакан:
— Не стоит воспринимать все так остро! Кстати, чуть не забыл… Это вам. На оперативные расходы.
Перед носом у посетителя возникло несколько купюр среднего достоинства. Сумма по Карлиным меркам смешная, но отказываться было не в его правилах:
— Расписку писать?
— Как обычно.
Когда с формальностями покончили, толстяк решился:
— Простите, а просьбочку личную можно?
— Разумеется!
Ян Карлович собрался с мыслями:
— Я хотел бы в конце месяца опять в Голландию… на пару дней.
— Хорошо, нет проблем.
— Помогите сделать разрешение на ввоз оружия?
Хозяин нахмурился и убрал руку с телефонной трубки:
— Какое? В каком количестве?
— Да ни в каком, собственно… Так, для себя — газовый пистолет и, может быть, ружьишко помповое.
Крепыш поморщился, хотя и с некоторым облегчением:
— Послушай, Ян Карлович! Не морочь голову. Я думал, что-то серьезное, а с такой ерундой… Ладно, вот телефон человека из милицейского отдела по лицензиям. Скажешь, что от меня — он все оформит. Да ещё и посоветует, что где выбрать подешевле!
Распрощавшись с хозяином и сдав куда положено отмеченный пропуск, Карла вышел из Большого Дома.
— Посоветует… посоветует… — бормотал он себе под нос, переходя Литейный. — Точно! Вот, значит, как…
Догадка кипящим молоком ошпарила мозг.
Ну как же он сразу-то не понял, ещё тогда? Конечно! Кто посоветовал тот и сдал.
Ян Карлович вспомнил тот злополучный выход на «Неделине», туманный причал Морского вокзала и пограничника Пашку Ройтмана. Приятель украдкой, за трапом разливает в пластмассовые стаканчики ром «Негро»… Со скорого Пашкиного дембеля разговор переходит на предстоящий рейс, на то, какие сейчас олухи на таможне — ни видео, ни радиоаппаратуру не досматривают. Вези чего хочешь! Лучшего тайника не придумать.
Он тогда, помнится, пообещал: если что — так и поступит!
— Значит, Пашка…
Как ни странно, злости на Ройтмана не было. Ни обиды, ни тем более ненависти… Только усталость и безразличие.
Потому что — слаб человек! Слаб и немощен.
Виктор Рогов стоял в прихожей и корчил гримасы собственному отражению в зеркале.
— Эй, ты чего там?
— Да ничего… Прыщи выдавливаю.
Получалось не то, чтобы совсем плохо, но уже через минуту нос Виктора приобрел лиловатый оттенок и кровоточил свежими царапинами.
— Какая рожа! — Восхитился Павел, когда брат появился на кухне. — Будь я мэром, людей с такими физиономиями даже в троллейбусы запретил бы пускать.
— Не беспокойся, мэром ты вряд ли когда-нибудь станешь.
— Это точно, — вынужден был согласится Ройтман. — С моей-то фамилией…
— Ну, не только в ней дело!
— Конечно… Кто я такой? Обычный прапорщик, несчастный сын рядового питерского рабочего!
Ройтман снова вздохнул, отставил поллитровую фарфоровую кружку и потянулся за бутербродом. Бутерброд был единственный — с маслом и колбасой «любительская».
— Ты мне налил?
— Да… Словом, в мэры мне дорога заказана.
— Ну и что? Нашел, из-за чего расстраиваться, — Виктор присоединился к чаепитию. По причине продовольственного кризиса в квартире и привычного эгоизма брата, ему пришлось довольствоватся только обломками сухарей. Суета… Если хочешь знать, я бы лично в мэры ни за что не пошел!
— Ой ли? — Поднял брови Павел.
— Точно. Посуди сам — чего хорошего? Забот по горло: тому угоди, с этим не поругайся… И все равно все на каждом углу костерят, белье грязное перетряхивают. Да ещё и живешь в страхе — не то снимут, не то посадят, не то вообще подстрелят чем-нибудь крупнокалиберным.
— Тоже верно… Лучше не высовываться. Клоп, говорят, миллион лет уже существует. А почему? Потому что маленький.
В общем-то, Ройтман смирился со своей участью. Но все же иногда хотелось чего-то большего, чем незаметное прозябание на оклад пограничного прапорщика.
Вокруг бурлила новая жизнь. Как на дрожжах поднимались сомнительные состояния «новых русских», вчерашних бандитов, ларечников и «пивников» — а во дворе, рядом с потрепанным «запорожцем» Ройтмана все теснее становилось от расфуфыренных иномарок.
Временами Павел чувствовал себя отставшим от поезда пассажиром.
Что же поделаешь? Не дано ему ни наследства богатого, ни семи пядей во лбу… Впрочем, надежда умирает последней.
— Кстати, действительно последний, — отметил Виктор.
— Что? — встрепенулся брат.
— Бутерброд был, я говорю, последний. Больше нет.
— Да ты что! Серьезно?
— Деньги закончились. Завтра и не представляю, что жрать буду.
— Я бы одолжил, — виновато пожал плечами Павел. — Но ты же знаешь… Сам на мели.
— Ладно, — отмахнулся Виктор. — Чего уж тут.
Он аккуратно вымыл обе чашки, а хлебные крошки стряхнул прямо на кухонный пол:
— Все! Завтрак окончен.
— Наверное, и обед тоже, — Павел ткнул пальцем в циферблат часов:
— А дальше что?
— Ужин? — смутился Виктор.
— Я о жизни говорю, братан! Как дальше жить будем?
Ройтман приспособил пустой коробок под пепельницу и закурил:
— Может, опять в извоз?
— Нет, не получится.
— Почему же так? Надоело?
— Нет. Машина моя совсем сдохла… Того и гляди — на месте развалится! Продавать надо, в общем.
— Ну, продашь… И что потом?
— Не знаю, — вздохнул Рогов. — Если даже на какую-то работу и устроюсь, все равно деньги только через месяц выплатят.
Он присел напротиив брата и тоже закурил:
— А у меня их сейчас нет, понимаешь? Сейчас.
— Как не понять! — Посочувствовал Павел. — Вот если бы коммерцию какую-нибудь организовать… Ларечек поставить, или ещё чего-нибудь?
Но сам же первый и рассмеялся:
— Хотя, один раз уже попробовали! Организовали… Денег хапнули подставляй лопату.
