После супа он опьянел. Так всегда с ним бывало, когда он отогревался после мороза и насыщался. Глаза его слипались. Он вдруг понял, что в последнее время сильно недосыпает. Часто просыпается среди ночи и ищет Грету. Хочет ее обнять, прижать к себе, но вместо этого руки его хватают вязкую, прохладную темноту, пустоту. И подушка Греты — холодна.
Горги вышел из ресторана, пошатываясь, вяло обматывая на ходу шею шарфом. Этот шарф связала ему одна девушка, имени которой он даже не потрудился запомнить. «Потерявшая голову» — так называла ее Магдалена, даже не видевшая ее в лицо, но так часто говорившая ей грубые слова по телефону, отбривая ее попытки связаться с ним. Господи, как же ее звали? Какое-то очень простое имя… Кажется, Елена? Она ходила за Горги повсюду, поджидала его на лестнице, возле кафе или магазинов, где он бывал. Или присаживалась за соседний столик и заказывала себе кофе, чтобы просто находиться рядом с ним, видеть его. В первый раз он подцепил ее прямо на улице. Магдалены не было, она уехала в Грецию с очередным другом. Квартира была свободна для свиданий. Горги обращался с девушкой грубо, бесцеремонно. Даже не целовал ее. Повел себя, как животное. Перед тем как выставить ее за дверь, даже кофе не угостил. Переспал с ней, как сделал ей одолжение. Подарил себя. Разве что розовой лентой себя самого не перевязал.
А она была счастлива. Просто сияла! Говорила, что любит. В какой-то степени она была безумна. А однажды она подстерегла его возле подъезда и всучила ему пакет. И убежала. Больше он ее никогда не видел. В пакете он нашел шарф и большую плитку шоколада.
Он долго кружил вокруг дома, не решаясь войти. Ему казалось, что все, что произошло с ним в этот день, — ночной кошмар. Что этого просто не может быть. Невозможно такое, чтобы Магдалены не стало! Чтобы он не слышал ее голоса, не видел, как она, положив ногу на ногу, пьет кофе и курит, сидя у окна.
Когда совсем уже стемнело и он окончательно промерз, Горги нырнул в темный подъезд, поднялся к себе, открыл дверь, и первое, что он почувствовал, — запах матери. Аромат ее духов, ее кожи. Включив свет в передней, он обнаружил на вешалке ее плащи, куртки. Почему-то одежда, оставленная в квартире Гретой, не вызывала в нем таких сильных чувств, как вещи матери. Он повсюду ощущал ее присутствие. Разве что не слышал ее голоса. Но он словно бы знал, что она находится где-то совсем рядом. Если он в гостиной, значит, она либо в спальне — смотрит телевизор, либо в кухне — готовит банницу или жарит котлеты.
Он включил телевизор. Переключал каналы, пытался найти что-то такое, что хоть на минуту отвлекло бы его от этого кошмара. Но программы в тот вечер все подобрались таким образом, что повсюду была смерть. Фильмы, где герои либо умирали, либо стрелялись; передача о животных, где несчастной собаке делали полостную операцию; даже клипы песен известных групп все были о смерти, о горьких потерях… Повсюду ощущалось присутствие смерти.
Он не заметил, как уснул.
И не знал, сколько проспал.
— Джорджи! — вдруг услышал он тонкий и нежный голос Греты.
Она позвала его! Он резко оглянулся. Ему почудилось, что в углу кто-то притаился. За креслом. Там, где за торшером стоял футляр со старым немецким аккордеоном.
— Грета? — позвал и он, словно надеялся получить ответ. — Грета, где ты?
И, словно бы в ответ, с обыденным, бесцветным звуком зазвонил домашний телефон. Горги бросился поднимать трубку.
Это оказался следователь.
— Господин Ангелов? Не могли бы вы сообщить телефоны близких и родных вашей жены, Греты Ангеловой?
— Да… да, конечно. Зачем? Можно узнать зачем? Алло! Почему вы молчите? Что случилось? Что с моей женой?!
— Кажется, вам лучше знать, что с ней, — ответили ему на другом конце провода.
«Господи, — пронеслось у него в голове. — Для всех Грета погибла! В двух шагах от дома. Разбилась на бензиновой станции. В черной машине. Господи! Как же хорошо, что я не проговорился. Магдалена бы меня никогда не простила».
— Да, да… Понимаете, я немного не в себе…
— Понимаю. Скажите, вы сообщили ее отцу о ее смерти?
— Нет, еще не успел! — Он перешел на крик. От неожиданности. Почему, почему он держится так неестественно? Конечно же, он должен был сообщить о смерти Греты ее отцу. Немедленно! Сразу же после опознания. Он ведет себя, как самый настоящий идиот! — Знаете, мне как-то не верится, что она погибла. К тому же я… Я не могу! Пока не могу. Как я скажу, что ее больше нет? Что будет потом? Со мной?
— Да ничего не будет. Приедут ее родственники. Похоронят ее или скорее всего… Да нет, я просто уверен! Они перевезут ее тело в Москву. Вам, Горги, следует взять себя в руки и выполнить эту миссию.
— Но я не могу. Не могу!
Как же объяснить этому тупоголовому следователю, что он не может вот так взять и вызвать сюда ее отца, не будучи уверенным в том, что Грета действительно мертва? А что, если через пять минут откроется дверь и она вернется? На волосах ее заблестят нерастаявшие снежинки. А лицо, разрумянившееся от холода, будет нежным и красивым, как тогда, когда он увидел ее впервые…
— Вы поймите, она — дочка известного в России человека. Она не простая девушка!
— Вы что, боитесь?
— Да. Боюсь! Боюсь, что не в силах буду вынести его упреки, мол, не сберег дочку… На самом же деле — не сберег!
— Но вы ни в чем не виноваты. Успокойтесь. Несчастный случай… Да, кстати, по предварительным данным, с машиной все было в порядке. Мы подозревали, что у нее возникли проблемы с тормозами. Но — нет, ничего подобного. Да и судебный медик сказал, что все дело в самой Грете.
— Что это значит?! — Горги напрягся так, что пальцы, которыми он сжимал трубку, побелели.
— Похоже, с ней случился инфаркт. У нее когда-нибудь болело сердце?
У Магдалены болело сердце. И она принимала горстями таблетки. Но не всегда. А лишь когда прихватывало. Ну, вот и все объяснение! Магдалена села в машину, завела мотор — и умерла. Прямо в машине. Уснула навеки, нисколько не заботясь о том, что машина летит прямо на бензиновую станцию…
Но сейчас главное — не проговориться. Ведь речь идет не о Магдалене, а о Грете!
Если он сейчас поспешно скажет, что да, у Греты было больное сердце, что последует за этим заявлением? А вдруг это всего лишь дешевая провокация и в полиции знают, что тело принадлежит не Грете, а зрелой женщине? Как ему себя правильно повести, что сказать? Горги выбрал нейтральный ответ.
— Понимаете, мы с Гретой прожили вместе всего несколько месяцев, и я не мог бы сказать, что у нее больное сердце. Может, она это от меня скрывала? Хотя иногда она и принимала какие-то таблетки, но я думал, что это противозачаточные средства…
Вот так-то будет лучше! Если обман раскроется и Горги предъявят обвинение во лжи, то он скажет, что на трупе были украшения его жены. Мол, женщины нередко менялись своими украшениями. А что еще ему сказать? Все горит, кроме металла. И если сгорели ее волосы и кожа, одежда и обувь, то золото и серебро сохранились. Вот и этот православный, очень красивый крест, который Грета подарила Магдалене. Если эксперт поработает над цепочкой и подвеской, то выяснит, что золото действительно русское, с соответствующей оригинальной пробой.
— Георгий, у меня сейчас много работы, — вдруг сказал следователь, — но в четыре часа я буду у вас. Мне просто необходимо кое-что выяснить.
— Хорошо, я буду дома.
Горги понял, что следователь не сказал ему что-то важное. Причем настолько важное и серьезное, что даже не хочет упоминать об этом по телефону. Или он не желал этого делать при свидетелях.
Что теперь ему делать? Как жить дальше?
Два часа дня.
Горги обошел квартиру. Несмотря на то что день был в самом разгаре, квартира выглядела, как если бы еще стояло раннее утро или сгущались сумерки. На всех поверхностях словно лежал серый декабрьский налет. На каждой вещи — на постельном белье, на чашках, на мебели, на занавесках…
Не было сил застелить постель. Горги поплелся в кухню, налил в кофейную машину воды, положил в металлическую чашечку кофе и уплотнил ее специальным приспособлением. Поставил большую чашку под краник и стал ждать, когда вода закипит и из трубочки польется ароматная горячая жидкость. Он жаждал этого аромата, который всегда теперь будет напоминать ему о матери. Вот так же они каждое утро вдвоем (пока в их жизни не появилась Грета) варили себе кофе. Магдалена пекла тосты.
Горги достал хлеб, включил тостер. «Жизнь продолжается, — убеждал он себя, чтобы окончательно не свихнуться. — Я должен пить кофе, есть тосты, курить, спать, мыть посуду, пылесосить, смотреть телевизор, пить пиво в баре под звуки футбольного матча, любиться с девчонками, покупать себе еду, мыть голову, бриться, стричь ногти…»
Хруст хорошо прожаренного тоста и вкус горячего кофе привели его в чувство. Он должен подготовиться к визиту следователя. Итак. Мать его укатила с любовником в Турцию…
