Поскольку Колверт начал с тех же прелиминариев, как и с Хенуэем, и с Найтом, повторять их здесь нет смысла. Достаточно сказать, что актриса полностью подтвердила то, что ему уже сказала Летиция Морли — что она действительно болтала с Гаретом Найтом, когда услышала про «новую суперидею» Хенуэя.
— В таком случае, мисс Дрейк, не могли бы вы сообщить мне, — сказал Колверт, — в тот момент, когда мисс Резерфорд выпила из отравленного фужера — наличие яда, кстати, было официально подтверждено, — где точно находились вы? Случайно, не на съемочной площадке?
— Да, там. Но все время в стороне от Коры, понимаете? Я стояла позади камеры. Никоим образом я не могла бы…
— Почему, — спросила Эвадна Маунт, — вы вообще были на площадке, хотя в эпизоде не участвовали?
— О, ну просто потому, что Рекс ведь был до того жутко блестящ, что я просто оторваться не могла. Я предпочла остаться там рядом с ним, наблюдать, до чего он изобретателен. У меня по спине просто мурашки бегали, ну, просто необыкновенные.
— Я вижу, вы высокого мнения о нем как о кинорежиссере.
— Естественно, — ответила она, будто это само собой разумелось. — То есть мы ведь встречаемся.
— Это так?
— Ну, сказать вам правду, — она не удержалась и хихикнула, будто маленькая проказница, — мы уже встретились, если вы понимаете, о чем я. Мы то, что журналы называют «парочкой», знаете ли.
— И вот почему он отдал вам роль в этой картине?
— Что-о?
— Я спросила вас, не поэтому ли он дал вам роль в картине?
Вопрос вывел актрису из себя.
— Сказать такую гадость! — наконец вскрикнула она. — Не моя вина, что Пэтси Шлютс угодила в этот пожар. Инспектор, я не знаю, кто эта женщина, но я отказываюсь оставаться тут и выслушивать ее оскорбления.
— Да, мисс Маунт, — сказал Колверт, — я должен согласиться с мисс Дрейк. Не вижу оснований, почему вы систематически держитесь враждебно со свидетелями, которые, в конце концов, стараются как могут помочь нам. С вашего разрешения, с этой минуты вопросы задавать буду только я.
Романистка немо не снизошла до ответа, и он приступил к собственной линии допроса:
— Мисс Дрейк, каким было ваше личное отношение к Коре Резерфорд?
— Право, не знаю, что сказать вам.
— Просто скажите, что вы о ней думали. Все останется между нами.
— Она была не из тех, о ком я вообще что-то думаю, так или иначе. Рексу, вы знаете, ее навязали. Он ее для фильма не выбирал, и если бы у него была бы, ну, свобода выбора, не думаю, чтобы он ее оставил.
— Вполне может быть так. Однако в этой самой комнате всего лишь полчаса назад мистер Хенуэй сам добровольно сообщил нам, что ошибался. Что он был просто поражен изумительностью ее игры.
— Рекс сказал это?
— Да.
— Ну что же, — беззаботно ответила она. — Очень благородно с его стороны. И это так похоже на Рекса. Он человек щедрой души.
— Но на вас самих она впечатления не произвела?
— Я предпочту не отзываться плохо о мертвых, инспектор.
— Но отозвались, — пробормотала Эвадна Маунт себе под нос.
Последовало такое молчание, что, хотя оно и длилось только несколько секунд, молодая актриса сочла его неловко затянувшимся, и она волей-неволей почувствовала, что от нее требуется положить ему конец.
— Ну, по-своему Кора была вполне, если у вас такие вкусы. Но, честное слово, инспектор, давайте посмотрим правде в глаза. Я о том, что она была немножко, ну, далеко уже не немножко, по ту сторону. И, может, — закончила она мило, — может, то, что случилось, было, знаете, к лучшему.
— К лучшему?! — Эвадна уничтожительно фыркнула. — Уши меня обманули, ты… ты… или вы действительно полагаете, будто Коре следует считать себя счастливой, что ее убили? Ты это хочешь сказать?
— Да нет же, нет, нет, я вовсе не это имела в виду! По-моему, крайне нечестно с вашей стороны вот так передергивать мои слова. И вырванные из контекста. Разумеется, ужасно, что Кору убили, ужасно! Я только подразумевала, что… ну, у нее же на самом деле никакого будущего не было, верно, и потому это не так плохо, я хочу сказать, не в той степени плохо, как было бы, если бы кто-нибудь вроде… ну, кто-нибудь моложе и красивее… нет, вы меня полностью сбили с толку, и я совсем запуталась.
— Ничего, мисс Дрейк, — сказал Колверт, — ничего. Положение для вас очень трудное, я понимаю.
Чувствуя, что было бы бесполезно продолжать допрос, он протянул ей руку.
— И огромное вам спасибо, что вы пришли. Вы чрезвычайно мне помогли.
— Я старалась, инспектор, я правда очень старалась.
— Я знаю. И вы свободны уйти. Но… это просто формальность, пожалуйста, в ближайшее время не планируйте никаких поездок, не поставив сначала в известность меня.
— Да-да, я понимаю. В любом случае теперь, когда фильм вроде бы вылетел в трубу, я надеюсь в ближайшем будущем начать репетировать в постановке в Вест-Энде. В «Филадельфийской истории». Вы знаете, пьеса сэра Джеймса Барри?
— Правда? — дипломатично согласился Колверт. — Ну, желаю вам большей удачи в вашей театральной карьере, чем до сих пор было в кино. Еще раз благодарю вас. Всего хорошего.
— Всего хорошего и вам, инспектор, — пробормотала она почти в слезах. Затем, не взглянув ни на Трабшо, который за это время не сказал ни слова, ни на Эвадну, которая наговорила их слишком много, она снова стянула на груди свое пальто и почти выбежала из комнаты.
Секунду спустя Колверт повернулся к романистке и погрозил ей укоризненным указательным пальцем:
— Право же, мисс Маунт, право же…
— Садитесь, прошу вас.
Без слова благодарности, крепко держа пышно украшенную смутно восточными узорами нелепую ковровую сумку, из которой торчала внушительная пара вязальных спиц, Хэтти Фарджион села на стул, к которому ее направил сержант. Поскольку она удостоила Эвадну и Трабшо лишь мимолетнейшим взглядом, прежде чем бессловесно отвернуться, Колверт на этот раз не счел себя обязанным принести уже привычные извинения за их неправомерное присутствие тут или даже представить их ей поименно.
Пятидесяти с лишком, в крутых завитках волос, низенькая, неопрятная, и к тому же — или так, во всяком случае, казалось — перманентно злобствующая Хэтти Фарджион, приходится признать, не была привлекательной женщиной. И тем не менее в ее физическом и менее всего элегантном облике было нечто, ставившее в тупик. Словно бы она прилагала особые старания, чтобы представлять себя миру в наименее авантажном виде. Правда, она никогда не заняла бы первого места на конкурсе красоты. Однако в голову невольно приходила мысль, а должны ли ее волосы быть такими неухоженными? Должна ли ее кожа быть такой пятнистой и крапчатой? Должна ли она действительно носить бутылочно-зеленый костюм, расползающийся по всем швам одновременно? И главное, должна ли она противопоставлять людям, своим братьям и сестрам — людям, которые, если их подбодрить, возможно, будут готовы встретить ее на полпути — такое оскорбительное отсутствие даже капли интереса?
Но, видимо, Хэтти была такой вот. Принимайте меня, какая я есть, или не принимайте, как вам угодно, казалось, говорил ничего не выражающий язык ее внешности, но не ждите, чтобы это меня так или иначе трогало.
— Мне хотелось бы поблагодарить вас, миссис Фарджион, — сказал Колверт с вежливой нейтральностью, — за согласие ответить на мои вопросы. Возможно, вы помните, что мы уже встречались прежде, когда виллу вашего покойного супруга уничтожил этот страшный пожар.
Никакого отклика от Хэтти.
— И… и, э, уверяю вас, я не отниму вашего времени больше, чем абсолютно необходимо.
И вновь никакого отклика.
Колверт почувствовал, что либо он задаст прямой вопрос безотлагательно — такой вопрос, отказ ответить на который уже нельзя будет просто приписать природной молчаливости, но придется расценить как подлинную провокацию, — либо так разнервничается, что вообще не сможет задать никакого вопроса.
— Вы Хэтти Фарджион, не так ли? — спросил он.
— Да.
— Вдова Аластера Фарджиона, кинопродюсера?
— Режиссера.
— А, да. Ха-ха, извините. Да, я правда, видимо, все время путаю. Для непосвященного вроде меня, специально не подготовленного, различие между тем и другим не так уж ясно, но, полагаю, для вас, причастных киноискусству…
Его голос замер. Молчание.
Пора было перейти к делу.
— Скажите мне, миссис Фарджион, почему вы каждый день являлись в студию?
— Простите?
— Я спросил, почему вы все еще регулярно появляетесь в павильоне. То есть я понимаю, что первоначально эта картина была задумана вашим мужем, но после трагического случая с ним, казалось бы, нет практической причины для вашего присутствия здесь. Или вы смотрите на себя как на… ну, как говорится, на Хранительницу Огня?
