«Головорез! Как раз то, что нужно», — пронеслось в голове Браслета.
— Считайте, что уже работаете в нашей фирме. Только одно «но». В контракте, который мы с вами подпишем, будет оговорен испытательный срок в течение одного месяца. Это обязательно. Если согласны, можете идти оформляться.
— Спасибо, — вставая со стула и направляясь к выходу, проговорил чернявый.
— Минутку! — задержал будущего сотрудника собственной «секьюрити» Браслет. — А почему вы не спрашиваете меня об окладе? Или вас он не интересует?
— Надеюсь, что вы сами знаете цену хорошему специалисту, — обернувшись, ответил чернявый.
— Знаю. Идите и оформляйтесь. Секретарша скажет, куда вам надо будет пройти.
Прежде чем принять следующего, Браслет связался по внутренней связи со своим «отделом кадров».
— Жбан, — сказал он в трубку, — первому положишь оклад в полторы тысячи.
— Деноминированных рублей? — уточнил Жбан.
— Дурак! Полторы тысячи долларов. Понял? На рубли сам пересчитаешь.
— Не жирно будет? — замялся «отдел кадров».
— Делай, что тебе приказано, и не рассуждай! Я знаю, кому сколько платить… А ты меня, Жбан, в последнее время что-то настораживаешь. Мои деньги считать вздумал?
— Да нет, что ты, Браслет! Как можно! Твои деньги, ты их и считай…
— Оформляй этого парня, как я сказал!
— Понял, понял! Все, он уже, кажется, стучится в дверь…
* * *
На протяжении нескольких дней Гвоздь чувствовал себя кумом королю. Он никуда больше не уезжал из санатория, скрупулезно посещал все процедуры, какие только ему прописывал лечащий врач, и ждал. Ждал того момента, когда Кирпич вернет ему должок. Но тот почему-то больше в санатории не показывался, и это начинало беспокоить Гвоздя.
Тогда он попытался отыскать санитара Тимура и расспросить его о том, куда это мог подеваться Кирпич. Оказалось, что и Тимур пропустил уже два дежурства, не явившись на работу.
«Что за дела?» — спрашивал сам себя Гвоздь и никак не мог найти ответа.
Те триста долларов, что он получил от Кирпича за адрес конторы Браслета, Гвоздь спрятал в собственном матрасе, посчитав подобное «вложение капитала» самым выгодным. Никаким банкам он не доверял из принципа.
Вечером в пятницу к Гвоздю пристал Петрович.
— Чего сидишь на своей койке, как сыч? Пойдем к «Кирюхе», прогуляемся, а заодно и кернем хани.
— Тебе только хань керять, ханыга! — ответил Гвоздь сопалатнику. — Может, у тебя в наличии уже и бутыль имеется? Нет? Небось на меня рассчитываешь, падла? Мол, Гвоздь добрый, он одолжит. Так, что ли?
— Ну так, так! А чего тут такого? Выжрем же, а? Захорошеем, а? Ну давай, Гвоздь, колись на четвертной, гад буду, как выжрать охота!
— А не пошел бы ты на… к санитару Тимуру! — неожиданно выдал Гвоздь. — У него завсегда можно чирик-другой стрельнуть.
— Ты еще вспомни про прошлогодний снег! — сплюнув в сердцах, крикнул Петрович. — Тимур уж три дня как уволился. Будет он тут вместе с нами клопов кормить, жди! Я бы и сам отсюда уволился, из этого убежища для паразитов, к чертовой бабушке, если бы было куда деваться…
— Точно знаешь, что санитар уволился? — привстал на койке Гвоздь.
— Точно! Мне баба Феня нынче по секрету объявила. Говорит, наш Тимур-то в гору попер. На хорошее место где-то в городе устроился. Вот тебе и весь расклад до копейки.
— Дела-а, — задумчиво протянул Гвоздь.
— Вот и я говорю: душевный был мужик. Должок с меня не востребовал. Перевердон! Как будто и не давал…
— Забыл, наверное. А большой долг?
— Не то чтобы и очень, но все-таки! Порядок есть порядок, сам пойми. Если всякая сволочь долгов отдавать не станет, то это ж полная перестройка получится! Нет, брат, долги отдавать — это первейшее дело. Так что если вдруг встретишь где Тимура, то сразу ему отдай за меня тридцать три рубля. Я тебе потом верну…
— Во хмырь! Ищи дурака, — откидываясь на подушку, сквозь зубы процедил Гвоздь.
В пятницу вечером в санаторий неожиданно заявился Кирпич. Был он явно не в духе, и потому Гвоздь поостерегся лезть к нему со своими вопросами.
Когда все улеглись спать после отбоя, в палату заглянула санитарка баба Феня и, подойдя к кровати Гвоздя, легонько потрясла его за плечо.
Только что начавший засыпать Гвоздь сразу вскинулся:
— А?.. Кто?
— Тише, тише, неугомонный! К тебе там пришли. Выдь-ка на минутку! — проговорив это, она ушла, а Гвоздь вскочил с койки и принялся натягивать пижамные штаны на свои худосочные мослы.
— Гвоздь, а бабка-то запомнила твои нежности и любовь, когда ты в стельку был нализавшимся!.. — хохотнул со своего места Петрович. — Недаром она к тебе заявилась в эту ночь. Ох недаром! Нынче же полнолуние! А бабки же тоже женщины, им еще охота…
— Заткнись, падла! Мужиков разбудишь! — прошипел Гвоздь, накидывая на плечи больничный халат и выходя из палаты.
— Да нет, они уже третий сон видят, — пробормотал ему вдогонку Петрович, поворачиваясь лицом к стенке.
На дворе санатория Гвоздя ждал тот, кого он и вовсе не ожидал больше здесь увидеть.
— Тимур? — удивленно спросил он. — Ты как сюда попал? Мне сказали, что ты уже, фьють, улетел из наших мест…
— Улететь-то улетел, да вот, видишь, вернулся. Дела еще кое-какие имеются, — ответил Тимур и тут же задал свой вопрос: — Кирпич здесь?
— Явился — не запылился, как раз сегодня вечером. Дрыхнет в нашей берлоге.
— Хочешь подзаработать? — придерживая за рукав приплясывающего на морозе Гвоздя, снова спросил бывший санитар.
— Само собой! Кто ж не хочет… Говори быстрей, а то я дуба дам от холода!
— Предупреди Кирпича, чтобы поостерегся. А еще лучше — вообще отсюда сматывался. Скажи ему, что за его голову один серьезный человек большие деньги посулил. В общем, заказали его. Так ему и передай.
Услышав это, Гвоздь даже забыл о морозе.
«Вот так бляха-муха! — подумал он, отворачиваясь на минуту от Тимура и посмотрев на полный диск луны, окутанный легкой дымкой. — Видать, Браслет все же взялся за ум и решил использовать мои сведения. Ну и грохнут Кирпича завтра или послезавтра, и что мне с того? Какой навар? Зато сам Кирпич за такие сведения должен отстегнуть не триста, а целую тыщу баксов. Главное тут не прогадать и не продешевить!»
— Слушай, Тимур! — снова повернувшись к тому месту, где только что находился бывший санитар, позвал Гвоздь. — А ты точно знаешь?..
Но Тимура на месте уже не было. Он исчез так неслышно и незаметно, что Гвоздь даже зажмурился и потряс головой, чтобы прогнать наваждение.
— Дьявол, а не человек! Может, прав Петрович, что сегодня ночь полнолуния…
Вернувшись в здание, Гвоздь остановился в коридоре у батареи, чтобы погреть руки о горячую трубу. Неожиданно для себя он увидел Кирпича, идущего по коридору в одних трусах.
«Кирпич в роли стриптизерши! — ухмыльнулся про себя Гвоздь. — Постой-ка, да у него же глаза закрыты! Бляха-муха! Да он же лунатик! Мама родная… Совсем все с ума посходили! Нет, сейчас с Кирпичом разговаривать бесполезно. Во сне он денег не даст. Что очень и очень досадно…»
Кирпич прогулочным шагом миновал коридор первого этажа, походил по лестничной клетке вверх-вниз, потом стал бродить по коридору второго этажа.
О лунатиках и лунатизме Гвоздь знал очень мало, а хотелось узнать побольше, и потому он ходил за Кирпичом, как пришитый, стараясь, чтобы тот не натолкнулся на него в темноте. Сперва, правда, у Гвоздя возникло большое желание подойти к Кирпичу и заговорить с ним, но потом он вспомнил рассказ все того же Петровича, поведавшего ему об одном своем соседе по дому в поселке, где он жил. Тот в такие же ночи полнолуния частенько расхаживал по улице в чем мать родила. А один раз весной Петрович увидел его на крыше собственного дома, по которой он прогуливался, словно мартовский кот. Но когда Петрович окликнул соседа, тот проснулся, открыл глаза и, не удержавшись, грохнулся с крыши, убившись насмерть.
Припомнив теперь эту историю, Гвоздь поостерегся задевать Кирпича, который, несомненно, находился в таком же состоянии снохождения, как и тот самый сосед Петровича, упавший с крыши. Но ходить за ним все же продолжал — из любопытства, что ли? При этом он даже еле слышно бубнил себе под нос:
— Ишь, крокодил какой! И ходит, и ходит. Мало того, что убивец и душегуб, так он еще к тому же и лунатик. Бляха-муха! Но за снохождение, кажется, уголовная ответственность не предусмотрена. Нет такой статьи в Уголовном кодексе, по которой можно было бы засадить человека в тюрьму за лунатизм… А жаль! Все же гуманное у нас еще законодательство. Слишком гуманное!
Походив за Кирпичом еще минут десять, Гвоздь дождался, когда тот снова вернется в палату и уляжется на свою койку. Только после этого Гвоздь лег и сам, прямо как был, в халате. Заснул он мгновенно и проспал до самого завтрака. А когда проснулся, то узнал, что Кирпич только что отправился в город по своим важным «партийным» делам. Так ему, по крайней мере, пояснил Петрович, который тоже уже знал о том, что у Кирпича имеется удостоверение помощника депутата Госдумы.
