Она поднялась по лестнице на второй этаж, прошла через торговый зал, попросила одну из скучающих продавщиц отпереть для нее кодовый замок на двери, ведущей в складское помещение. Та неохотно сделала это.
Еще минута – и она оказалась в конце коридора, перед нужной дверью. Дверь была заперта изнутри. Она подергала за ручку, постучалась. Сразу обратила внимание на скобы, к которым привешивался висячий замок. Замка в них не было. Изнутри на двери был железный засов и еще крюк, который придерживал дверь снизу. Когда они пришли сюда, все эти запоры бросились ей в глаза. Она еще подумала, как странно иметь такую систему замков – если человек запрется изнутри, никто не сможет открыть дверь снаружи, если дверь запрут снаружи – никто не сможет выйти из комнаты… Она постучала сильнее, времени уже не оставалось. «Если до Абдуллы дойдет, что я хотела встретиться с Сафаром еще раз… – подумала она. – Он с минуты на минуту может прийти сюда. Да что же это?!»
Она в последний раз яростно постучалась, покричала в крохотную щелку: «Сафар, это я, Лена!» Ни звука в ответ. Но кто-то же там был, если дверь заперли изнутри! На стук и крик из соседнего помещения выглянула пожилая женщина. Лена в отчаянии спросила:
– Куда ушел Сафар?
– Сафар? Не знаю, был тут. А что, не открывает?
– Стучу-стучу… – Лена беспомощно хлопнула по двери ладонью. – Заперся и не отвечает.
– Может, считает деньги? – предположила та. – Он может и запереться, если так. Он осторожный. Хотя откуда у него сегодня деньги? Он и не торговал совсем…
Она тоже подошла к двери и прокричала:
– Сафар, ты там или где? К тебе девушка пришла!
Лена, уже сильно нервничая, спросила:
– По-другому туда войти нельзя? Есть еще какая-нибудь дверь?
– Из нашего склада туда есть дверь, да она сто лет заперта, – задумалась женщина. – Ключи неизвестно у кого. Пойдем, посмотрим. Что с ним такое? Хотя бы сказал, что не может выйти, подумаешь… Сколько у него там денег-то?
Она еще минут пять искала ключи у себя на складе, все время рассуждая, что Сафару давно пора бы обновить ассортимент, иначе он не сможет заплатить за аренду помещения. Лена, обессилев, присела на какую-то коробку с товаром. Она понимала, что Абдулла насторожился, уже пошел следом за ней, быть может, вот-вот будет здесь… Но ей было все равно. С тупым ожиданием она смотрела на маленькую железную дверь, разделявшую складские помещения между собой. Наконец ключ был найден. Женщина с трудом открыла замок – ключ заедало. Потом потянула дверь на себя, заглянула в соседнюю комнату и крикнула:
– Ты там, Сафар? – Повернулась к Лене, удивленно сказала: – Вроде никого нет. Что за дела? Пойдем, посмотрим.
Они вместе вошли в комнату, где Лена была полчаса назад. Дверь действительно была заперта на засов и на крюк. На столе, где Сафар держал бумаги, все было перевернуто, ящики открыты, в одном виднелись деньги. Калькулятор валялся на полу. Со стенда была сброшена вся помада, и аляповатые тюбики, украшенные поддельным жемчугом и золотыми цветочками, раскатились во все концы небольшой комнаты. Сафара они увидели не сразу. Первой его заметила Лена. Она схватилась за горло – точнее, ей показалось, что она это сделала, но на самом деле рука замерла на полпути и упала вниз, а горло просто перехватило, будто ошейником. Сафар лежал неподалеку от вешалок с одеждой, от двери его было плохо видно. Но она-то его разглядела. Тут же увидела тело и женщина. Она оказалась расторопнее Лены – ахнула, подбежала, крикнула:
– Плохо тебе?! – Хотела нагнуться, чтобы помочь, но не сделала этого… Теперь и ее охватил столбняк.
Смотреть в лицо Сафару было страшно. Это лицо, такое милое при жизни, опухло, потемнело, исказилось до неузнаваемости. Глаза были выкачены так, что уже потеряли сходство с человеческими – в них было что-то звериное. Язык прикушен, рубашка растерзана, в скрюченных пальцах – вешалка с вечерним зеленым платьем – последнее, что оказалось у него в руках в миг смерти. В его полную шею глубоко врезалась удавка – так глубоко, что теперь была почти неразличима…
Она сидела на коробке с кроссовками и повторяла:
– Никуда не пойду. Никуда не пойду!
Абдулла ходил вокруг, пытался потрогать за плечо, что-то сказать, но она даже не поворачивала головы, не поднимала глаз:
– Никуда не пойду!
Ей было страшно, как никогда в жизни. Уйти куда-то с Абдуллой, после того, что услышала от Сафара?! «Я вернулась сюда, чтобы он все мне объяснил… – Стучало у нее в голове. – Вот и объяснились. Яснее некуда. Что делать? Что это значит? Он велел мне уйти от Мухамеда, жить где угодно, но не у арабов… Его убили сразу после нашего разговора. Кто?! Кто-то пришел сюда сразу после нас. Мы никого не встретили в коридоре, когда уходили отсюда. Сколько времени надо, чтобы сделать это?! Войти, задушить, убежать… Минут десять? Пятнадцать? У него было это время, у того, кто сюда пришел. А как он вышел?» Ответ на этот вопрос она уже знала. В комнате было открыто окно, и женщина, вместе с которой она нашла труп, сразу высунулась из окна и завыла: «Ой, я говорила им, что из-за этой лестницы нам придет конец!» Лена тоже подошла (она все делала как во сне), высунулась и посмотрела. Действительно, чуть пониже окна находилась железная лестничная площадка. От нее вверх по стене магазина шла пожарная лестница – на третий этаж и выше. А второй этаж был совсем невысокий, можно было спрыгнуть из окна на площадку, а с площадки на землю, не причиняя себе вреда – даже Лена рискнула бы это сделать. Эта сторона магазина выходила на тихую улочку, зеленую, где не было ни машин, ни прохожих. Потом женщина побежала звать на помощь, кто-то вызвал милицию, под шумок вернулся Абдулла, увидел Лену, сидящую на ящике, услышал страшную новость и застыл, как громом пораженный. Она старалась вообще не смотреть в его сторону. «Скорей бы милиция! – думала она, кутаясь в пиджачок (она вдруг замерзла, хотя день выдался жаркий). – Милиция разберется, Абдулле придется ответить!» И тут же оборвала себя: «А за что ему отвечать? Ты же сама знаешь, что он не делал этого. Но кто это сделал? Клянусь, что кто-то из их шайки-лейки. Ведь его не грабили, деньги все в столе… И он предупредил меня, чтобы не общалась с арабами. И сам боялся Абдуллы. Испугался, когда я сказала, что меня приютил Мухамед. Что-то знал, пытался меня предостеречь. От чего?! Что я сделала? Что-то страшное случится и со мной, если они его убили. Кого убили?! Сафара! Да он мухи не обидел, тишайший, добрейший человек, каких поискать, никого никогда не обманул, не унизил, всем помогал… А его убили. И как убили – нагло, в магазине, рядом с комнатой, где были люди…»
– Как ты себя чувствуешь? – Она услышала вопрос, но ничего не ответила Абдулле. – Хочешь сигарету?
Сигарету она все же взяла. Краем уха прислушивалась к тому, как галдели перепуганные продавщицы в соседней комнате.
– Надо сказать, чтобы ничего не трогали, – через силу проговорила она, глядя на Абдуллу. – Милиция сейчас приедет.
– Нам нужно будет дать показания, – Абдулла как будто обрадовался, что она подала голос. – Ты ничего не заметила?
– О чем ты?
– Ну, получается, мы видели его последними. Я ничего странного не заметил.
– И я тоже.
– В самом деле, ужасно… – пробормотал Абдулла, закуривая и давая прикурить ей. – У него была семья, двое детей… Как я сообщу жене?
– Как-нибудь… – вяло ответила она. И в этот миг ясно поняла, что ничего ни сказать, ни сделать против Абдуллы не сможет. Ведь он был совершенно чист перед Сафаром. Они ушли вместе. Если бы он знал, что в тот миг Сафара душат – разве позволил бы Лене вернуться в магазин? Он ничего не знал… Но как ей сказать милиции, что Абдулла – сволочь, что Сафар его боялся, предупреждал ее об опасности, что Абдулла очень подозрителен, как и все остальные, как Мухамед, как Исса… Что она сможет сказать и сделать?
– Слава богу, милиция! – воскликнула та женщина, вместе с которой они нашли Сафара. Она все это время стояла у двери в коридор и выглядывала наружу. – Идут, приехали!
В тот день мать Инны несколько раз пыталась дозвониться до дочери. Они давно уже не виделись, но отказать себе в ежедневном разговоре по телефону Нана Георгиевна не могла. Она позвонила в полдень, и никто не снял трубку. Следующую попытку она сделала в час дня, потом в два часа… Звонила с интервалом в час, запрещала себе делать это чаще – а как трудно было удержаться! В три часа она окончательно потеряла покой. Дочь возвращалась из своего проклятого клуба на рассвете и, конечно, могла еще спать… Но в таком случае звонки давно должны были ее разбудить! Отключать телефон Инна не любила. В четыре часа, не дозвонившись, Нана Георгиевна решила не вмешиваться в дела дочери. Она давно уже не имела никакого права голоса, ее мнение ничего не решало, к ее советам не прислушивались. Она прекрасно помнила, что дочь перед тем, как окончательно уйти из дома, назвала ее убийцей – на том основании, что мать предлагала ей сделать аборт, когда та была беременна Оксаной. После всего, что они когда-то высказали в лицо другу другу, любые сношения становились в тягость. И зачем ей нужны были эти ежедневные звонки? Ничем хорошим они не кончались. На вопросы Инна редко отвечала, в свою жизнь не допускала ни мать, ни отца… Когда Нана Георгиевна пыталась что-то посоветовать – Инна презрительно отказывалась слушать. Если же мать, вспомнив прежние времена, хотела на чем-то настоять – Инна поднимала крик и бросала трубку. И все же матери необходимо было слышать ее голос хотя бы раз в день.
