В шесть часов, когда рабочий день закончился и Нана Георгиевна уселась в свою машину, чтобы ехать домой, она внезапно приняла кощунственное решение. Она поедет к дочери! Поедет туда, где никогда не была – в проклятую квартиру, которую Инна снимает бог весть для чего. Может быть, встречается там с мужчинами, которые осаждают ее в клубе. Может быть, там притон. Может быть, Инна даже не откроет ей дверь. Одно дело – разговаривать по телефону и бросать трубку, другое – бросать оскорбления прямо в лицо друг другу. И все же она решила ехать. Адрес был ей известен.
Она добралась туда через всю Москву, через пробки, через свое нежелание ехать. Сколько раз ей хотелось повернуть, чтобы не унижаться, не подвергать себя подобному испытанию… И когда она поднялась по лестнице и позвонила в дверь под нужным номером, случилось то, чего она боялась – никто не открыл. Она звонила очень долго, потом поняла, что это бесполезно – если бы Инна была дома, она уже подошла бы к двери, хотя бы обменялась с матерью парой слов… «Куда же она делась, куда дела ребенка? – подумала Нана Георгиевна, спускаясь по лестнице. – Получается, что она даже не выспалась, рано ушла из дома, ведь я звонила ей в двенадцать… Раньше двух часов она никогда не уходила, ее можно было застать». Ей пришло в голову, что, возможно, девочка заболела и ее положили в больницу. Мало ли что может случиться с ребенком без надлежащего ухода? Какая из Инны мать?
Женщина спустилась вниз, вышла из подъезда. Как она ни была расстроена и погружена в свои невеселые мысли, она все же обратила внимание на двух полных дам в домашних тапочках, которые сидели на лавке. Волосы одной из них были выкрашены в ядовитый рыжий цвет, голос был зычный, взгляд маленьких бесцветных глазок – донельзя ядовитый. Она что-то шумно рассказывала подруге, а та ахала, складывала губы бантиком и кивала: «Ужас что такое!» До Наны Георгиевны долетели слова: «Сдали квартиру проститутке!» Это было ей как ножом по сердцу – она сразу поняла, что речь идет ни о ком другом, как о ее дочери. Кого еще можно было назвать проституткой, как не Инну – дерзкую, независимую, одинокую девушку с ребенком и такой рискованной профессией? Нана Георгиевна приостановилась, сощурившись на женщин. Те, как по команде, прекратили болтовню и уставились на нее, с интересом рассматривая. Нана Георгиевна и Инна были чем-то похожи. Правда, волосы у них были разного цвета (у матери – рыжеватые), по-разному они держались, красились и одевались, да еще очки Наны Георгиевны… Но черты лица, глаза, высокий рост, подтянутая фигура…
– Простите, – холодно начала Нана Георгиевна. – Вы не в курсе, есть кто-нибудь в квартире?..
Она назвала номер. Услышав его, соседки помолчали, потом рыжая осторожно спросила:
– А вам зачем?
– Я родственница Инны, – ответила Нана Георгиевна. Назвать Инну дочерью было свыше ее сил. – Она всегда бывала дома в это время.
– Она вроде бы переехала, – говорила рыжая сплетница, а ее подружка пожирала Нану Георгиевну глазами, разглядывая изысканный наряд – золотистый шелковый летний костюм, полосатую блузку от Пако Раббана, туфли на шпильках, дорогие очки…
– Переехала? – Нана Георгиевна почувствовала, как больно кольнуло в груди – слева, под мышкой. – Но как же так? Почему?
– Не знаем.
– А вот… – От волнения мать растеряла свою холодную самоуверенность и теперь говорила почти заискивающе. – Говорят, у нее была нянька, смотрела за ребенком…
– Это я и есть, – подозрительно ответила рыжая.
– Вы – Александра?
– Я. Она мне еще должна осталась за уход и прочее… Это сколько же можно было на мне ездить! – Она распалялась, в голосе снова появились базарные нотки. – Думает, если деньги водятся, можно на всех наплевать?! А откуда у нее деньги?
– Да мы-то знаем, откуда эти деньги… – пробормотала соседка. Осмотрев и оценив наряд Наны Георгиевны, она прониклась к ней ненавистью. Ее губы поджались в ниточку, глаза утонули в коротких белесых ресницах. Ни при каких обстоятельствах Нана Георгиевна не стала бы разговаривать с подобными женщинами, не стала бы слушать сплетен про дочь, но теперь…
«Уехала! – стучало у нее в голове. – А мне ни слова. Почему ничего не сообщила? За мать меня больше не считает? Мучение, боже мой, и с сердцем что-то… Жарко. Куда она уехала? Зачем?»
– Вы – родственница, стало быть? – продолжала рыжая. – Вы ее там увидите?
– Где?
– Вам лучше знать где… Она ведь мне должна. Договора мы, правда, не заключали, какой уж тут договор, помогаешь по доброте… Вижу – мучается одна с ребенком. Только что ребенка жалко стало! Но совесть-то иметь надо? Ни одной спокойной ночи у меня не было с Оксанкой! Ни единой!
– У таких совести нет, – вынесла приговор соседка.
– Я передам ей, – Нана Георгиевна вдруг мучительно поморщилась. – Она вам заплатит.
– Да скорей бы!
– Я могла бы… – Нана Георгиевна вдруг кое-что сообразила, открыла сумочку, порылась и протянула Александре две купюры. – Вот в счет долга. Сколько она всего вам должна?
– Двести долларов за последний месяц, – быстро ответила та.
«Вряд ли», – поняла Нана Георгиевна, но пообещала:
– Я привезу деньги на днях. Скажите – откуда вы узнали, что она переехала? Вы с ней виделись? Она вам ничего не рассказала?
– Ее саму я не видала, – получив деньги, Александра стремительно подобрела. – Сидела ночью с ребенком, а утром вместо нее приехал парень, сказал, что Инна переезжает к нему, и забрал Оксанку. И вещи ее забрал.
– Что за парень?! – Нане Георгиевне смутно вспомнилось, что вроде был кто-то у Инны. Танцор? Певец? Дочь предпочитала не уточнять. – Как он выглядел?
– Да так… – Александра изобразила жестом горбатый нос. – Не то кавказец, не то еще кто… Откуда мне знать? При такой работе с приличными людьми не знакомятся.
– А имя? Телефон?
– Ничего не знаю. Проследила, чтобы он лишнего не забрал, но он только детские вещи хотел унести. Ну и ушел. Мое какое дело?!
– Да как же можно было отдать ему ребенка!
– Раз он ее жених или там кто… – пробурчала Александра. – Разве они толком скажут? Приехал на рассвете – давай вещи, ребенка буди…
– Так где же сама Инна?
– Она вам позвонит, да сама расскажет. А я ничего больше не знаю.
– Но вещи ее там остались? – допытывалась Нана Георгиевна. – Значит, должна вернуться?!
– Вроде бы.
– А ключей у вас нет?
– Он забрал, – пояснила Александра. – Сказал – Инна велела отдать. И никаких разговоров. Да что я – дура с таким лаяться? Страшный такой, черный…
Нана Георгиевна прилагала все силы, чтобы удержаться на ногах. «В машине отсижусь… – подумала она. – Мучение мое, Инка! Что же это такое?» Сейчас время, когда дочь жила здесь, показалось мирным и счастливым. Чего бы она не отдала, чтобы знать, куда и почему уехала дочь, куда девалась малышка!
– Вот мой телефон. – Она едва смогла написать его на листке из блокнота и протянуть Александре. – Если она вернется за вещами – позвоните мне.
– А если она ко мне не зайдет? – спросила та, беря листок.
– Не знаю тогда, что делать. Да и когда она приедет?
– Еще сегодня, – уверенно сказала Александра. – А шмотки ее? Полный шкаф. Прикатит, не сомневайтесь. Я уж тут посижу, на лавочке. Черт-те что, июль месяц, а за все лето первый жаркий день! Ревматизм погрею… – Александра фальшиво улыбалась. – А приедет, что ей сказать?
– Скажите – мать была, – с трудом выговорила Нана Георгиевна. Она понимала, что, если бы Инне рассказали о ней как о родственнице, та из гордости ни за что бы не позвонила. – Скажите – приезжала мать.
За прошедшие два дня Лена отчетливо поняла несколько вещей. Первое – когда она звонит Инне, та не берет трубку. Второе – куда бы она не звонила, рядом с ней находится кто-то – либо Мухамед, либо один из его многочисленных родственников и гостей. Третье – она никуда не может выйти одна или с Сашкой. Требуется кто-то третий. Не то чтобы ей грубо запрещали прогуляться, нет! Все выглядело вполне пристойно. В тот день, когда она с Абдуллой вернулась со склада, вне себя от страха и подозрений, ближе к вечеру она поняла, что если еще пять минут останется в этой квартире, то сорвется, закричит, наговорит опасных для себя вещей. Тогда она оделась, одела Сашку и сказала Мухамеду, что идет гулять с ребенком. Он ласково улыбнулся, обул шикарные лаковые ботинки и сказал, что пойдет с ней, ему тоже не помешает прогулка. Так они и гуляли все вместе. На другой день, в четверг, она снова сделала попытку выйти из дома, на этот раз никого не предупредив. Но у Мухамеда на входной двери стоял замок, который отпирался ключом как снаружи, так и изнутри. Лена помнила, что раньше ключ всегда торчал в замке. Теперь его не было. Пришлось просить Мухамеда отпереть дверь, и все кончилось по-прежнему – он пошел с ней гулять.
Слова Сафара не давали ей покоя. Но как можно было последовать его совету и уйти от Мухамеда? Она закинула было удочку во время одной из совместных прогулок.
