Она рассказывала, что пытается найти мне работу среди своих знакомых, но пока нигде не требуется компьютерщик внештатно, а устраиваться с трудовой книжкой абсолютная дурость, она советовала полностью залечь на дно.
— Даже дома тебе лучше не появляться. Пускай Аня поселит у своих. Друзья твои тоже опасны — и к ним нагрянут с проверкой: ваш возраст под прицелом. Вы — потерянное поколение, так когда-то написал Хемингуэй…
Начитанная Наташа, с ней не соскучишься. Слишком умна. Но потерянное поколение не мы, у нас все впереди, прорвемся, а вот кто в полном разорении — наши родители и те, кто еще старше них, кто на пенсии. Хорошо, моей маме чутье подсказало несколько лет назад бросить проектный институт и переучиться на бухгалтера — теперь работает в частной фирме, она-то и кормит нас. А отец? — профессор, доктор наук, специальность: физика высоких температур — не получает зарплату около года, подрабатывает ночным сторожем на автостоянке.
Старший брат надорвал им сердце. Когда он объявил, что затевает бизнес и ему необходимы все, какие имеются, деньги, они ему отдали последние остатки былого благополучия, то, что удалось уберечь в дни невиданного черного краха. А он то ли прогорел, как многие, то ли увлекся самообогащением, забыв о нас, — в итоге он скрылся за границу, и уже скоро три года о нем ни слуху, ни духу.
Конечно, они надеются, ждут его. Мать грезит возвращением благополучного и богатого сына. В молчании отца, кажется, больше понимания случившегося. Он и, думаю, мама тоже, в глубине души оба одинаково угнетены подлым поступком — и дело не в деньгах, а в том, что за все это долгое время не было ни одной весточки, будто мы ничто для него, как если бы он кинул в пути случайных попутчиков.
Стареющие мои родители. Теперь я у них единственная опора, как я могу их оставить? Я их не предам.
И Аня понимает меня.
Она в буквальном смысле весело поскакала на одной ножке с работы, и я видел, только прохожие мешают ей закружиться, запеть в полный голос, свободно выразить свою радость.
Веселая, лучезарная Аня, счастье мое — кажется, так бы всю целиком и съел. Я повторил ей это, как мог, словами. Она, радостно вскрикнув, бросилась мне на шею, посреди дороги, не обращая больше ни на кого внимания. Хрупкая и нежная — но я невольно покачнулся под внезапным натиском и с трудом устоял на ногах, прижав ее к себе и приподняв на воздух.
Свернув на шумную Маросейку, я показал ей место на асфальте, где недавно упали двое убитых.
Но в наступивших сумерках не видно было каких-либо следов трагедии. Люди шли неостановимым потоком. Аня взяла меня под руку.
— Нас один раз поджигали, — сказала она. — После того, как папа написал статью про военных. Про их махинации в строительстве офицерских домов. И про солдат — как над ними издеваются. Он провел собственное расследование, писал о всяких генералах. Они ему несколько раз звонили, угрожали. А потом однажды в четыре часа утра я сплю, влетает папа ко мне в комнату, будит, заворачивает с головой в одеяло, я не соображаю в чем дело, и тащит на руках в большую комнату. А там уже мама рыдает. Мы все бежим на балкон. Я только почувствовала, когда он меня нес через прихожую, запах как будто жареного и дыма. Оказывается, они нам чего-то залили под входную дверь, а потом зажгли. У папы все руки и лицо обгорели. К тому времени, когда пожарные приехали, столько всего сгорело у нас!
— Когда это случилось?
— В позапрошлом году.
— А после не трогали его?
— Да нет. Наверное, побоялись, что милиция следить будет. Меня переселили к бабушке. Я и сейчас то дома живу, то у нее. У нее двухкомнатная квартира на Парке Культуры. Ой, зайчик, послушай…
— Какой я тебе зайчик? — нарочито хмуро покосился на нее.
— А кто?
— Я? Медведь, тигр!.. На худой конец, волк или лев.
Она засмеялась.
— Ты — нежный тигр. Котик…
— Нет, котик это противно. Пошлятина.
— Хорошо, зайчик, пусть останется так.
— Тогда ты зайчиха?
— Я — твоя зайчиха, — она вдруг встрепенулась. — Вот я, правда, тигрица! Всех распотрошу, никому тебя не отдам!.. Слышишь, зайчик? У меня есть предложение. Скажи, что ты согласен… Ну, скажи, пожалуйста!.. — Она остановилась, обвила мою шею руками и, приблизив лицо, пытливо вглядывалась широко открытыми глазами в мои глаза. Близко-близко были ее губы. — Согласен? — прошептали они.
— Ладно, заинька,
— Нет, скажи: согласен.
— Согласен.
— Мы, знаешь, что сделаем? Мы с тобой вдвоем поселимся у бабушки. Погоди, погоди. Не говори ничего… Я сперва думала выделить тебе комнату у дяди Света. У меня ведь еще и тетя Лена есть — я тебе не рассказывала. Они оба целители, натуропаты и не знаю чего еще. Родные брат и сестра мамы. А бабушка, она папина. Но у тети Лены двое детей, это неудобно. Хотя она очень-очень хорошая. Дядя Свет сам говорит, что она более сильный экстрасенс, чем он. А у него только жена; и огромная квартира; и они привыкли, что у них всегда- всегда миллион народа. Он еще поэт, и вообще свободный человек… Но теперь я вдруг решила: мы вдвоем поселимся у бабушки. Она только счастлива будет. Тебе она понравится, вот увидишь. Зачем нам поврозь жить! Почему ты молчишь, зайчик?
— Ох, и богатая ты, Анечка, — сказал я, чтобы выиграть время. — Натараторила… я ничего не запомнил.
— Неважно. Я тебе их покажу — узнаешь всех и запомнишь.
Я просто-таки разомлел от ее нескрываемой нежности и привязанности, и вдобавок этот зайчик — смешно и немножко словно бы щекотно; выдумщица Аня. Но как объяснить родителям, если я перестану приходить домой ночевать? Я не имею права дать им повод для сомнений, причинить им новую травму.
У меня поселиться нам нельзя, это понятно. Один — я сохраняю бдительность, есть у нас с папой и мамой особые придуманные меры предосторожности. Но вдвоем с Аней — пока я прячусь — бессмысленно.
Иногда я, правда, остаюсь на день, на два у кого-либо из наших родственников: ну, так это нормально. Другое дело — насовсем уйти из поля зрения; представляю, какие у родителей возникнут тревоги.
Меня бесило, придавливало отсутствие денег. Умом я понимал, что это временно, что через короткое время все устроится — только бы поступить на работу, и самое большее через месяц я буду избавлен от унизительной зависимости и выдуманной ущербности, но от этого она не делалась менее болезненной. Умом понимал, а чувство было пакостное.
Аня зовет меня в кафе — я наотрез отказываюсь. К ней домой — не хочу, терпеть не могу приходить к людям с пустыми руками.
И в то же время мне было ясно, что она права. И что я, дурак эдакий, не вправе обрекать ее на ожидание и тоску. Да и самому мне как воздуха не хватало ее близости и постоянного присутствия.
Поэтому я согласился без долгих слов, когда она решительно заявила:
— Хорошо! Идем в гости к дяде Свету. И приятно, и полезно. Вот как он скажет — так пусть будет!
— А почему дядя Свет? Что это такое?
— Свет — Светозар Павлович. Дедушка и бабушка так назвали: с фантазией были. Они врачи старого еще закала, их уже нет в живых… давно. У них в семье все врачи, кроме моей мамы. Она младшая, и когда она заявила, что не пойдет в мединститут, — к этому времени дядя Свет и тетя Лена ушли насовсем в натуропатию, и дедушка смирился с тем, что мама не пойдет по его стопам. Знаешь, он после войны работал главврачом больницы. И бабушка с ним работала… А дядя Свет, он старше папы моего лет на шесть примерно; но ты сейчас увидишь — никогда не подумаешь…
ГЛАВА 2. МИТЯ (продолжение)
Мы подходили к широкому фасаду нестандартного двухэтажного дома неподалеку от Новокузнецкой. Странный дом для центра Москвы — наверное, старый; он стоял посреди небольшого проходного двора, огороженный по периметру чугунной решеткой. Здесь можно было пройти насквозь, устремляясь к набережной, — хотя с другой его стороны шла улица в том же направлении.
— Дядя Свет, знакомься, это Митя — мой муж, — сказала Аня, как только мы очутились в огромной прихожей.
— Му-уж? — протянул дядя Свет, окинув меня насмешливым взглядом и быстро переведя глаза на Аню. — Не припомню, чтобы довелось веселиться на твоей свадьбе. Ты как же посмела про меня забыть, бесстыдница!.. Признавайся — была свадьба? Без меня? Честно!..
Вместо брюк на нем одеты были темные шаровары, и он был босиком. Я отметил, что дядя Светы по-видимому моржует, поскольку он не носил ни пиджака, ни куртки, а обходился в нетопленой квартире хлопчатой рубашкой с короткими рукавами.
Аня обняла его за шею и расцеловала в обе щеки.
— Будет свадьба обязательно: ты самый первый узнаешь. Вот родители сделают ремонт… закончат…
— Что ни день — новая мода. Ну и ну. — Пожав мне руку, дядя Свет повел нас в комнаты. — Молодежь выросла перевернутая: сначала муж — потом свадьба. Когда это видано! Все наоборот. Сейчас старика какого-нибудь подними из гроба — он глянет и от ужаса в тот же миг перекинется… Катерина!.. — позвал он, — Анечка пришла. Представь себе, она с мужем… А это сын мой Павел. Наши друзья Виктор, поэт, и Галина, театральный художник, Данила исполнитель авторских песен под гитару, Вадим юрист, борец за справедливость, приехал из Хабаровска, его там хотели то ли арестовать, то ли убить, Сергей драматург и Стелла поэт, Нина мать и опекун шестнадцати беспризорных собак, не считая кошек, содержит их и себя зарабатывая уроками иностранных языков от английского до японского, полиглот, служит в каком-то невидимом ведомстве, просто хороший человек. Галина Сергеевна Шувалова, вечномолодая женщина, самая прелестная, не говоря о том, что моя двоюродная тетка. Известна каждому вменяемому жителю российскому от пяти лет и до ста, человек будущего века, Валерий мой коллега, помогает страждущим лечебным голоданием, учит, как исцелиться йогой и покаянием, последнее может показаться странным, но если вы наслышаны об исправлении кармы, то вот он весь перед вами, к тому же бессребреник, палат каменных не построил, образно говоря, и даже более того. Митя, Аня, садитесь, нальем вам сейчас наш чай. Аня знает. Катерина, забери мою чашку, ополосни, дай Анечке. Еще какая-нибудь посудина найдется в доме?
